Тмутараканский лекарь (СИ) - Роговой Алексей - Страница 6

— Сколько лет назад, ты молвишь, как не стало князя Ярослава Владимировича?

— Так ровно тринадцать лет с того времени прошло. Мне в ту пору как раз десятая весна пошла. На неделю Торжества Православия мы с родителями пошли в церковь и узнали от священника с амвона, что умер великий князь. Помню, как его оплакивали всем селом тогда… А Федька, дружок мой, в тот день на Днепре под лед провалился, еле спасли…

Но Серёга уже не слушал его болтовню — он анализировал полученную информацию. Матвеев четко помнил дату смерти Ярослава Мудрого — 1054 год. Проведя нехитрые расчеты в уме, Сергей теперь мог точно сказать, что волей судьбы его занесло, ни много ни мало, в 1067 год. «Ну, теперь хоть какая-то определенность появилась, — подумал он. — Наконец-то я знаю, в какой отрезок истории попал. Осталось дело за малым — поскорее убраться отсюда. Или, как вариант, вспомнить, что тогда происходило, чтобы понять, что мне дальше делать. Но как Матвеев ни напрягал память, он смог вспомнить только то, что в прошлом для них, 1066 году, нормандский герцог Вильгельм победил короля Гарольда II, завоевал Британию и тем самым положил конец англосаксонской эпохе истории этого острова. Из династии, основанной им, произошли многие короли, в том числе и такой известный, как Ричард Львиное Сердце. Однако вряд ли эта информация имела сейчас какое-то отношение к событиям на Руси, по крайней мере, с точки зрения Матвеева. К своему удивлению, Серёга сделал для себя вывод, что период истории земли Русской после смерти Ярослава Мудрого и до вокняжения Владимира Мономаха он представлял довольно смутно.

— …Вот так и живем, — все не замолкал Никола. — Кроме нас с тобой, есть еще трое русичей здесь, но им еще хан Асуп за дерзость языки укоротил, так что уж очень я истосковался по родной речи. А вообще еще живут пленные печенеги, торки и какие-то неизвестные мне народы. Я тут все знаю, так что держись меня и не пропадешь. — Парень утер пот со лба и добавил: — Ну все, с дровами на сегодня закончили, пришла пора их Итларю отнести…

На ужин они ели какую-то похлебку с рисом, которая после работы на свежем воздухе показалась Сергею необычайно вкусной. Теперь он сидел рядом с Николой и слушал его бесхитростные рассказы. Тот говорил почти без умолку, и этим был похож на плотину, которую прорвало сразу в нескольких местах, и потоки воды, долгое время бывшие в бездействии, затапливали окрестности. Оно и было понятно, после такого периода вынужденного безмолвия, Никола наконец-то снова обрел возможность слышать славянские слова. Теперь ему снова была доступна великая ценность — русская речь, а, значит, он уже не был безродным рабом, чей язык произносил только чужие фразы. Отныне через русские слова, как сказанные, так и услышанные в ответ от Матвеева, Никола обретал незримую связь с родной землей, и это дорогого стоило. Это придавало ему сил, вселяло уверенность в том, что его положение не безнадежно. А Серёга был рад тому, что этот говорун помогает ему спастись от одиночества в чужом и незнакомом мире, поэтому не перебивал и старался слушать его внимательно.

Ели они вместе с другими рабами, и Матвеев смог увидеть своих товарищей по несчастью. Действительно, почти все они были нерусскими, о чем красноречиво свидетельствовали их физиономии и остатки одежды. Никола рассказал, что всех русичей, захваченных в плен, половцы сразу разделяют на три части — молодых девушек и работоспособных мужчин отдают торговцам, а те продают их на невольничьих рынках в Суроже; имеющих нетоварный вид, но смирный характер, оставляют у себя в качестве рабов для тяжелого труда, а тех, кто сопротивляется или вообще не представляет для завоевателей никакой ценности — убивают. Николу сразу тоже хотели отогнать с прочими молодыми невольниками, но узнали, что он раньше был хорошим колесником, причем справлялся с этим заданием быстрее кочевников. Половцы не могли представить себе другой жизни без своих телег, которые периодически надо было ремонтировать. И тогда хан Асуп и приказал оставить его у себя, ну а впоследствии его ремесло пригодилось и беку Сакзю.

Конечно же, никакого стола у пленников не было, и питались они, сидя на корточках на земле. Рядом с Николой и Сергеем сидели те самые трое русичей, про которых уже шла речь. Один из них был уже совсем седой, а двое других — средних лет. Со слов Николы, старшего звали Благомудр, а имена остальных были Любомир и Могута. У всех были длинные бороды и такая же одежда, как и у Николы, только гораздо более порванная и обветшавшая. Лица у всех были хмурые и задумчивые. Они молча кивнули Сергею, и лишь один изобразил некоторое подобие улыбки. Матвеев поприветствовал русичей, и попытался было с ними заговорить, но вовремя спохватился, что слово «аппетит» они точно еще не знают, да и вообще не смогут ответить ему. Как будто бы в подтверждение его мыслям один из этих бедолаг широко открыл рот, показал ему культю языка и, досадливо улыбнувшись, пожал плечами. А Сергей, зная анатомию языка и его кровоснабжение, подумал, насколько кровавая эта «операция» по ампутации такого важного органа, и как после этого вообще можно остаться в живых без медицинской помощи.

После трапезы воины пошли отдыхать по своим юртам, а новых друзей и остальных рабов отправили к месту их ночлега. Собственно говоря, это было простая огороженная площадка с лежавшими на земле близко друг к другу старыми циновками. Сверху на молодых срубленных соснах было некое подобие крыши, покрытой хворостом и соломой, но от сильного дождя, эта «крыша» защитила бы вряд ли. С точки зрения Сергея, это сооружение скорее напоминало большую «халабуду», которую они еще дошкольниками строили в посадке недалеко от дома. При виде этого жилища рабов он не сдержал улыбки и произнес «Дом, милый дом». Чувство юмора его всегда выручало по жизни.

Сакзя в этот вечер не было в лагере, и половцы остались без концерта. Никола предположил, что бек поехал на одно из отдаленных кочевий на несколько дней. Вместо песен Серёги эфир в этот вечер заполняло кваканье лягушек и стрекот неутомимых сверчков. Под этот аккомпанемент Матвеев улегся на циновку, положив под голову охапку сена, заботливо принесенного Николой. Циновка была протертая в нескольких местах и сохраняла запах прежнего владельца, но спать на ней в принципе было можно. Лежанка Николы была на расстоянии вытянутой руки, что не могло не понравиться Сергею, потому что хоть этот белобрысый парень и стал его новым другом, но всё-таки Матвеев очень ценил свою зону комфорта, и было бы неудобно всем спать спина к спине.

На небе ярко светили звезды, предвещая хорошую погоду на завтрашний день. Никола начал рассказывать про свой дом возле речки, где он когда-то жил с родителями и про свое далекое детство. Но спустя несколько минут Сергей услышал с его стороны лишь негромкий храп. Он сам долго ворочался на неудобной жесткой циновке, завидуя спящим вокруг него людям. Они-то были привычны к ночному отдыху в этих условиях. Не желая считать овечек, Матвеев пересчитал всех рабов. Вместе с ним получалось четырнадцать человек. «Почти как наша группа в университете. Скорее всего придется со всеми этими людьми общаться, пусть даже и на языке жестов. Пока что они все — мои товарищи по несчастью и, слава Богу, что среди них есть хоть один русскоговорящий», — проплывали мысли в голове у Сергея. «Товарищи по несчастью» вразнобой храпели и этим тоже мешали парню спать.

Хоть усталость за день и сказывалась, но сон на новом месте и, тем более при таких обстоятельствах, всё не шел. Серёга прокручивал в голове прошедший день, вспоминая все его мельчайшие подробности. Из кармана шорт, которые он оставил под халатом, он достал свой телефон — единственную вещь из своего мира — и попытался его включить. Естественно, усилия Сергея остались бесплодными. Наконец долгожданный сон сморил его, и он, укрывшись халатом, уснул…