Баламут 2 (СИ) - Горъ Василий - Страница 47

…После вопроса о попытках демонтажа обелиска я ответил еще на два. А потом Долгорукий дал понять Блистательному, что игра в одни ворота нас не устроит, и отпустил меня с Язвой «заниматься своими делами». Мы в темпе вернулись к Даше, переоделись в гражданку, попадали в кресла и прождали ее сына три с лишним часа. Причем в неведении, так как после нашего ухода Император Поднебесной невесть по какой-то причине пожелал пообщаться с Владиславом Мстиславовичем тет-а-тет, и они с Долгоруким, выставив из помещения всех помощников, активировали артефакты, создающие режим приватности.

Не скажу, что все это время я сильно нервничал, но неопределенность все-таки действовала на нервы. Поэтому, услышав шелест открывающейся двери, я не только вскочил с места, но и подобрался. Великий Князь ворвался в помещение хмурым, как грозовая туча, с трудом дождался, пока створка вернется на место, заблокировал замок, быстрым шагом подошел к дивану, рухнул на сидение и уставился на мать:

— Ты была права…

— В каком вопросе?

— Во всех: пробовал рисовать радужные перспективы, стращал, жалился и давил на предполагаемые слабости. А еще взбесил глубокомысленными сентенциями, намеками, спрятанными в намеках, церемониями и попытками поймать на слове.

— Но…?

— Но предложенную тобою стратегию ведения разговора не потянул и взял паузу.

— А что с промежуточными итогами?

— Практически «твои».

— То есть, трехсторонние переговоры после коронации? — на всякий случай уточнила Даша, дождалась подтверждающего кивка и уставилась на экран комма: — Двадцать второго?

— Двадцать четвертого, в среду. Здесь же.

— Отлично! — удовлетворенно заявила она, влезла в Сеть и добавила: — За восемь суток обернемся. Даже с учетом того, что погода будет не ахти.

— Ма-ам… — начал, было, Долгорукий, но был перебит в самом начале предложения:

— Нет, сынок, не останусь. Я, вроде как, мертва, оживать не планирую и хочу, наконец, избавиться от силиконовых накладок и косметики. А доверять дворцовым целителям, как ты, наверное, догадываешься, больше не хочу.

— Я понимаю, просто…

— …тебя не радует перспектива брать на себя ответственность за казнь несостоявшегося братоубийцы и его сообщников? — холодно усмехнулась она.

Великий князь покосился на нас с Язвой, немного поколебался и… не стал кривить душой:

— Да, больше всего напрягает именно это. Но в то же время хочется, чтобы хоть кто-то искренне порадовался моему восшествию на трон!

Она встала с кресла, подошла к сыну, села перед ним на корточки, оперлась локтями на его колени и уставилась в глаза:

— Да, искренних поздравлений будет немного, так что три наших среди них точно не затеряются. Но ты ведь знал, что власть меняет окружение не в лучшую сторону, верно?

Мужчина поиграл желваками и нехотя кивнул:

— Знал. Но, анализируя поведение прихлебателей отца и окружение всех членов рода, включая тебя, всегда помнил о тех, кого близость к трону так и не развратила. К примеру, моего Бера или твою Язву. Да и ты, откровенно говоря, уникум, раз, имея возможность узурпировать власть… Хотя для тебя всегда на первом месте стояло Слово.

— Так и есть… — подтвердила Даша и посмотрела на меня: — Поэтому теперь я живу Баламутом. И уничтожу любого, кто попробует ему навредить!

Ярости, вложенной ею в последнее утверждение, оказалось настолько много, что Владислав Мстиславович в защитном жесте выставил перед собой обе ладони:

— Мам, ты чего?! Забыла, что я поклялся Силой воздать Ратибо-…

— Вспомнила про Ларионовых, Мавриных, Новицких и Островских! — злобно процедила она, но я был готов поставить голову против пустой банки из-под энергетика, что это предупреждение предназначалось именно ему. И Великий Князь это понял. Но вместо того, чтобы обидеться или оскорбиться, виновато вздохнул:

— Я не лучший сын на свете, и у тебя есть все основания считать меня черствым сухарем, помешанным на служении Империи, но… это служение не мешает тебя искренне любить. И я клянусь Силой, что никогда не сделаю ничего плохого ни тебе, ни тем, кто тебе по-настоящему дорог!

Бестия коротко кивнула в знак того, что принимает клятву, на пару мгновений ушла в себя, а затем посмотрела на нас и криво усмехнулась:

— Посчитала тех, кто мне по-настоящему дорог. Хватило пальцев одной руки. Негусто для Императрицы, не находите?

15 августа 2112 г.

…Из кабинета Долгорукого я вышел генеральным инспектором Е.И.В. Канцелярии по работе с засечниками и, по совместительству, начальником одноименного отдела в чине тайного советника. Язва, де-юре уволенная из Конвоя, оказалась в моем подчинении на должности старшего инспектора и стала действительным статским советником, а «Мария Александровна Завадская», соответственно, инспектором и статским советником. Разумом я понимал, что все это — всего лишь попытка Владислава Мстиславовича хоть как-то защитить свою матушку от проблем в выбранном ею варианте жизни, но где-то в глубине души все-таки напрягался. Ибо в моих представлениях третий класс в табели о рангах никак не сочетался с моим возрастом.

Нет, внешне я своего обалдения не показывал: спокойно загрузился в «Тигр» и доехал до «Скифа», обсуждал с напарницами какую-то ерунду весь перелет до абаканского аэропорта и «толком не заметил», как перебрался в арендованный «Mauersegler». Зато после того, как самолетик разогнался по взлетке и набрал высоту, а стюардесса, накрывшая на стол, покинула наш салон, позволил себе расслабиться и вопросительно уставился на Бестию.

— Держался достойно… — заявила она, отрезав кусочек жареной форели и с завистью посмотрев на Язву, уже начавшую есть. — Причем как во время переговоров с Лю Фанем, так и при общении со Славой. Да, моментами чуть перегибал с равнодушием, но не сильно.

— Я старался. Но в данном случае спрашиваю о другом: тебя не смущает сочетание моего возраста и чина?

Она отрицательно помотала головой, попробовала рыбу и аж прикрыла глаза от гастрономического наслаждения. Потом отрезала второй кусочек и, наконец, объяснила, что имела в виду:

— Новые вкладки в наших идентификаторах — не более, чем защита от дуроломов, коих в России традиционно предостаточно, плюс определенный уровень возможностей, упрощающих жизнь, прежде всего, мне. К слову, я почти уверена, что это решение — своего рода просьба присматривать за мной как можно внимательнее…

— Я пришла к тому же выводу… — неожиданно заявила Лариса. — А еще поняла, что твой сын, наконец, вырос.

— Так и есть… — криво усмехнулась Даша. — Он перестал считать мир игрой и переставлять солдатиков из клетки в клетку, начал видеть в фигурах живых людей и научился заботиться не только о себе. Но радоваться этим достижениям пока повременю. Чтобы не разочароваться, если все вернется на круги своя.

— Зря: на мой взгляд, этот порыв стоит поддержать… — заявила Шахова, заметила, что наша венценосная подруга потемнела взглядом, но все-таки закончила свою мысль: — На кого, кроме тебя, он может реально опереться? На Забаву, которая любит одну себя? Или на родственничков Мстислава, озабоченных войной за место у трона? Да, любви от него ты не чувствовала. Но он начал меняться. Причем в лучшую сторону. А значит, нуждается хоть в какой-то моральной поддержке!

Тут Долгорукая поиграла желвакам и очередной раз приятно удивила:

— Ты права, Лар. А во мне говорят старые обиды. Спасибо, солнце: без тебя я бы этого не поняла. И… прости, что разозлилась.

— Прощу. После того, как ты компенсируешь мне моральный ущерб тем кусочком форели, который насажен на вилку!

— То есть, самым вкусным? — притворно ужаснулась Бестия.

— Ага!

Даша грустно посмотрела на «компенсацию» и… протянула ее Ларе: — Ешь, для тебя не жалко!

Трудно сказать, почему, но этот диалог отбил всякое желание говорить о чем-либо серьезном и «помог» уйти в себя сначала Шаховой, а потом и нам с Долгорукой. Но меланхоличное молчание нисколько не напрягало: после того, как с ужином было покончено, мы самостоятельно сдвинули кресла, легли, привалились друг к другу и потерялись в спокойных, светлых и очень комфортных грезах. Причем не на час-полтора, а на все оставшееся время перелета! Поэтому изменение давления в салоне застало врасплох, а первый же взгляд на информационное табло заставил переглянуться.