Дом на берегу океана, где мы были счастливы - Мартен-Люган Аньес - Страница 4

– Ты слишком много пьешь, – вздохнул он. – Я правильно сделал, что приехал раньше.

Когда я встал, мне потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие. Уверившись, что надежно стою на ногах, я подошел к сыну. Молча поцеловал в лоб и поспешил в ванную. Надо было вынырнуть из тумана, в котором я плавал.

Выйдя чуть позже к сыну, я увидел безупречно чистую кухню: само присутствие Натана согрело ее. Он навел порядок в гостиной, разоренной ветром и дождем, которые я впустил в дом. Мы с ним поменялись ролями. Сегодня сын готовил завтрак для отца. Накормить меня – для него способ обрести уверенность и позаботиться обо мне. Он призывал на помощь наши с ним счастливые воспоминания раннего детства, те редкие случаи, когда я варил ему яйца или жарил яичницу. Нужно было освободить его от этого груза. Он поставил на стол тарелку, молча приказав есть. Я придал своему лицу такое же лукавое выражение, как у него, что было нетрудно, поскольку все свои манеры Натан позаимствовал у меня. Этим я провоцировал его и сам не смог бы объяснить зачем. Я налил себе кофе и закурил сигарету. Он со смехом покачал головой.

– Ты хуже ребенка, папа!

Я засмеялся в ответ. Не стоило его раздражать, так что я загасил сигарету и сел за стол. Он устроился напротив и ткнул вилкой в свой омлет. У Натана был цветущий вид. Откуда он приехал, интересно? Совсем скоро я это узнаю.

– Ты сюда надолго? – спросил я, проглотив кусочек омлета.

– Еще не решил… на несколько недель. Может, пробуду больше. Может, меньше.

До сих пор речь шла лишь о нескольких днях. Натан не должен оставаться так долго. Надо найти способ выпроводить его отсюда пораньше. Пусть он идет своей дорогой, причем окончательно и без меня.

В другом месте

Веки были такими тяжелыми. Мне ужасно хотелось их поднять. И не получалось. Вместо кожи был свинец. Я ощущала движение рядом с собой. Ничего агрессивного. Совсем наоборот, похоже на чье-то нежное присутствие. Свет был не ярким, а рассеянным. Я почувствовала тепло на лице. Зашуршала ткань. Я проклинала свою утреннюю слабость. Когда я наконец-то засыпала, тело почти угасало. Сон давал ему передышку в битве, которую оно непрерывно вело. Как хорошо было бы оставаться живой и вставать, как я это делала раньше. Одним рывком. С взъерошенными волосами. Протереть кулаками глаза, а потом широко их открыть. И сейчас все вызывало мое любопытство, мне хотелось поскорее рассмотреть, что происходит вокруг. Вот только я мучительно и тщетно пыталась пошевелиться хотя бы для того, чтобы немного сдвинуть одеяло. Я была буквально растоптана болью и процессом разрушения, идущим внутри моего организма. Мои способности исчезали одна за другой, а я никак не могла это остановить.

– Мама, не торопись, – прошептал красивый Лизин голос.

Из-за прилипшего к небу языка и рта, пересохшего от тонны поглощаемых лекарств, я смогла ответить лишь стоном, мне самой показавшимся жалким. Мне было стыдно. Ужасно, что Лиза видит меня такой, хоть она, к несчастью, к этому уже и привыкла.

– Мы никуда не спешим.

От ее бодрого голоса мне захотелось плакать. Сразу после пробуждения я была предельно уязвимой. Любая ерунда могла меня раздавить.

– Нет! Нет! Нет! Сегодня суббота, мама, так что мы имеем право на безумства.

Лиза погладила меня по щеке, и слезы отступили. Она скользнула под простыню, помогла мне принять более удобное положение и уткнулась лицом мне в шею. Потом закинула на меня руку и вылила на мою кожу весь жар своего тела. У меня вырвался вздох блаженства.

– Хочешь, чтобы разбудить тебя, я расскажу, как провела вечер?

У меня получилось кивнуть. Лиза неторопливо и в подробностях сообщила мне о своих друзьях, о сангрии и пицце, разогретой в микроволновке. О парне, который пытался ее клеить, а она его послала. О том, как она танцевала и пела, словно буйнопомешанная, вместо меня. Мы с ней заключили договор. Я потребовала, чтобы она пообещала всегда танцевать и петь, даже когда меня не будет – особенно когда меня не будет, – несмотря на то, что сама я этого обычно не делала. А вот она, наоборот, это обожала, и я не хотела, чтобы с моим уходом все переменилось.

Лизу всегда переполняли радость, смех и ирония. Она была воплощением жизни. Объявилась она неожиданно, мы с Васко не успели к этому подготовиться, мы вообще не были готовы к встрече с ней. Мы тогда были молодыми, и вопрос создания семьи даже не обсуждали. Она стала случайным следствием нашей любви. Самым хрупким и нежным из всех. Мы стали родителями в тот момент, когда очертя голову ринулись в создание туристического агентства. Ребенком, которого мы сознательно планировали, было как раз оно, а вовсе не настоящий младенец из плоти и костей, плачущий, растущий, требующий времени. Я запаниковала и хотела отложить на потом наш бизнес-проект, а Васко, с его легендарной энергичностью, был, напротив, готов ответить на вызов. Его слова до сих пор звучали у меня в ушах: “Мадлен, наша кроха будет гражданином мира!” Он был прав: именно такого ребенка мы и сотворили. Сначала в моем животе, а потом в свои первые годы Лиза совершила кругосветное путешествие, спала в экзотических и сомнительных местах, перепробовала все кухни мира и выросла, распевая и танцуя, и никогда не оставаясь в нашей тени. Она сразу заняла собственное место. Наши поездки быстро сделали ее самостоятельной. Я запрещала себе думать, будто из-за нас она слишком рано повзрослела. Мне не нравилась эта мысль, я отказывалась считать, что наше полукочевое существование в ее малышовые годы лишили нашу дочь детства. В последнее время мы это часто обсуждали. Лиза успокаивала меня и делилась воспоминаниями. Ей всегда удавалось завести приятелей, она никогда не боялась показаться навязчивой. Она подходила к детям, спрашивала с помощью знаков, ужимок и улыбок, можно ли поиграть с ними, и все тут же протягивали ей руки. Сколько раз во время наших деловых встреч мы оставляли ее под присмотром практически незнакомых людей, которых она успевала очаровать и которым мы ухитрялись поверить с первой минуты? Я не считала. Но когда мы возвращались к ней, она всегда танцевала и пела.

Ничто на свете, даже утрата матери, не должно было похитить у нее это сокровище – ее сияние.

– Я горжусь тобой, – удалось мне произнести.

Она еще крепче обняла меня, и мы бесконечно долго прижимались друг к другу.

– Как тебе кажется, ты сможешь подняться? – спросила она позже.

– Да, смогу.

Она отпустила меня и отошла в сторону. Мои веки наконец-то поднялись, и взгляд остановился на ее красивом лице. Сияющие золотисто-зеленые глаза с деликатной окантовкой напоминали мои. Мои, до того как все случилось. Она улыбнулась мне, и в улыбке отразилась вся ее немалая сила. Я почерпнула из нее недостающую энергию и с гримасой боли оперлась на руки. Когда я прислонилась к спинке кровати, Лиза подложила мне под спину подушки.

– Пойду принесу завтрак!

Она исчезла, а я воспользовалась ее отсутствием, чтобы перевести дух: мне понадобились изрядные усилия, чтобы выпрямиться. К дочкиному возвращению холодный пот успел высохнуть. Она поставила поднос мне на колени и устроилась со своим завтраком у меня в ногах. Меня ждали слабенький чай и печенье. После сна допускалась только такая еда.

Увидев, что мне предлагается, я не сумела скрыть отсутствие энтузиазма.

– Ты хотела бы другого, я знаю.

– Все бы отдала за большую кружку настоящего черного кофе!

– Через час или два я тебе его сварю, только не крепкий! Договорились?

– Да. Я бы и на кошачью мочу согласилась, напоминай она кофе хоть приблизительно!

Она засмеялась. Я тяжело вздохнула, сдаваясь. Нас ждет хороший день. Еще несколько часов, и я буду как бы в форме – ради нее. Ради нас обеих.

Где-то, неизвестно где