Три товарища (СИ) - Селютин Алексей Викторович - Страница 18

Смирившись, я почувствовал нечто. Почувствовал что-то такое, что ощущает будущий отец. Как будто радостный ком разорвался в груди. Я представил маленькое существо, которое держу на руках, как смотрю на него и радуюсь. Как даю ребёнку имя, зову и он откликается. А затем первым словом, которое он произнесёт, будет слово "папа". Он назовёт своим папой меня. Меня!

Осознав это, я улыбнулся. Сначала улыбнулся себе, а затем повернулся к Тане и улыбнулся ей. Она смотрела на меня выжидательно и, наверное, ждала именно таких слов, которые я ей сказал в итоге.

— Я счастлив, — я обнял её. — Я счастлив сильнее, чем когда-либо в жизни. Не шучу. Ты меня огорошила, конечно. Но я рад, что это случилось. Хоть мы оба молоды и находимся на старте, отказываться от ребёнка не имеем права. Он обязан появиться на свет. А мы — мальчик ли это будет или девочка — станем ответственными родителями. Мы обязаны о нём позаботиться. Это наш долг.

Таня улыбнулась. Впервые, наверное, за вечер улыбнулась той улыбкой, которая мне всегда нравилась — искренне и открыто.

— Я рада, что ты счастлив, — из её глаз потекли слёзы. — Спасибо, что успокоил меня. Я сначала тоже испугалась, когда увидела две полоски. Не знаю даже… Моё сердце наполнилось такими чувствами, что я, кажется, не могла дышать. Но затем успокоилась. А сейчас я вновь чувствую волнение. Не потому, что мне, скорее всего, придётся брать академический отпуск или бросать учёбу. Я волнуюсь за тебя. Мне тяжело тебе было признаться, Никит, из-за того, насколько опасную профессию ты выбрал. Хоть я уже горжусь тем, кем ты стал и кем сможешь стать в будущем, переживания за тебя, я точно знаю, никогда меня не оставят. Я постоянно буду переживать, ведь тебя обязательно отправят покорять космос. Тебя для этого и готовили. И для меня это станет ещё большим испытанием. Теперь, когда у меня под сердцем ребёнок, переживать я буду ещё больше. Сейчас только это меня страшит.

Я поморщился. Я понимал её страх, ведь ранее мы это обсуждали. Приводя логические доводы, столь несвойственные женщинам, она пыталась сбить меня с пути. Пыталась заставить поменять сферу деятельности. Но ей не удалось, конечно.

— Ты же отлично знаешь, что я с детства мечтал об этом, — недовольно высказался я. — Ты знаешь, насколько это важно для меня. Мы столько раз с тобой об этом говорили. Я обязательно отправлюсь к своей мечте. И никто не сможет меня остановить. Лучше даже не пытаться.

Я заметил, что на Таню моя речь не подействовала. Она не поддержала меня, но и не стала ничего говорить в упрёк.

— Всё будет хорошо, солнце, — я обнял её, почувствовав вновь возникшее напряжение. — Не переживай зря. Теперь нам обоим будет о ком позаботиться. Вскоре у нас появится тот или та, кто наполнит нашу жизнь ещё большим смыслом. Теперь нас не двое. Нас, как минимум, трое, — я погладил её по пока ещё плоскому животу.

Таня улыбнулась и обняла меня. И мы ещё долго молча сидели, размышляя каждый о своём.

Лейтенант Тищенко Илья Николаевич.

Настроение упало ниже плинтуса. Я взял такси и попросил водителя немного покататься по городу, чтобы строгость снять и сердитость. Свою строгость и сердитость. Подколки Лёхи меня не сильно беспокоили. Он часто поддевал всех и каждого, стараясь уколоть не в самое больное место. Так, чисто для смеха. Я был сердит на самого себя. Я корил себя за малодушие, потому что в очередной раз отступил, вместо того, чтобы перейти в наступление, взять в плен и сделать, наконец, то, что давно пора сделать.

Я опять испугался. В очередной раз. Никогда у меня не получалось общаться с женщинами так просто, как получается у Лёхи. Он вообще не испытывал сомнений. Не задумывался и не выстраивал планов. Сразу бросался в бой как самый бесшабашный кавалерист и выкручивался уже на ходу, абсолютно не переживая, откажут ему или нет. Мне всегда казалось, что его это совершенно не беспокоит.

Но я так не умел. В присутствии женщин я мычал и терялся. Я всегда опасался ляпнуть что-нибудь неуместное, а потому чаще молчал, когда втроём мы знакомились с девушками. Я больше слушал и стеснялся, чем принимал участие в беседе. Хоть мною интересовались многие, я всегда был уверен, что их больше возбуждает военная форма, чем моя внешность и коммуникационные навыки. Даже такому скучному зануде, как я, всегда что-то перепадало. Правда, возможностями я ни разу так и не воспользовался. И всё из-за грёбаного выпускного в школе.

Прошло уже больше пяти лет, а я до сих пор с ужасом вспоминаю этот момент. Момент, когда впервые в жизни выпил водки с одноклассниками, набрался смелости и пригласил на медленный танец девчонку, которая мне понравилась сразу, едва мы с дедом сменили место жительства и обосновались в Магнитогорске. Хоть в новой школе я учился только последние два года, Оля покорила меня сразу. Я исподтишка наблюдал за ней целых два года, не в силах преодолеть страх и сказать хотя бы пару слов.

Но всё же на выпускном решился. И это закончилось чудовищной катастрофой.

Нет, Оля не отказала мне в танце. Сейчас я даже уверен, что она всегда знала, что я к ней испытываю. Уверен, с подругами они перемыли мне все кости задолго до того, как случилось то, что случилось. Когда мы вышли танцевать, коленки мои не дрожали. Что немного удивило меня. Дрожало нечто другое… Сдержать естественную реакцию организма мне не удалось. Едва зазвучала музыка, едва Оля положила руки на мои плечи и едва я её обнял за талию, произошла катастрофа. Мощный "стояк" напряг мои брюки и вонзился в голубое платье. Оля это сразу почувствовала. Но нет бы, сука, промолчала или просто стыдливо повела глазами. Может даже, улыбнулась между делом. Это бы я выдержал. Сгорал бы от стыда, но выдержал. Но когда она удивлённо опустила глаза вниз и заметила мой конфуз, беспардонный и громкий смех, мне показалось, услышал каждый в танцевальном зале. Мне показалось, что каждый смотрел на меня, когда она хохотала, прикрывала ротик ручкой и указывала на место катастрофы. Этот момент я помню до сих пор: я стою как вкопанный, на меня смотрят одноклассники, а эта дура всё хохочет и не может остановиться. Это сейчас я понимаю, что ничего страшного не произошло. Молодость — она такая. Но тогда я был просто в шоке. Я не помню, как выбежал из зала, как выбежал из школы. Очнулся где-то через километр. Я испытывал просто чудовищный ужас, я едва сдерживал слёзы, когда представлял, как в том танцевальном зале все продолжают смеяться, несмотря на то, что объекта насмешек уже давно нет. Это потом, вернувшись домой и убедив всё ещё не спавшего и ожидавшего меня деда, что всё прошло самым наилучшим образом, я дал волю эмоциям. Я разрыдался в подушку и долго не мог успокоиться.

Даже сейчас, по прошествии стольких лет, я с содроганием вспоминал этот момент. Даже сейчас я панически боялся, что это может повториться. И, соответственно, боялся подобной женской реакции. Боялся не удовлетворить, боялся жестоких насмешек. И когда мои друзья планировали знакомиться с очередными счастливицами, я всегда возражал. Меня не слушали, конечно, но я научился грамотно себя вести и никогда не искал знакомств. Хоть среди девушек были те, кто мне нравился внешне, нравились они не настолько, чтобы ради них я переступил через самого себя. Чтобы победил страх. Наоборот: чаще там были такие гиперинициативные дамы, что от них я хотел лишь бежать. Да и то не факт, что они бы не догнали, если бы я действительно побежал.

Такси остановилось. Я расплатился, зашёл в подъезд и поехал на лифте на двенадцатый этаж, уже осознавая, что не сержусь на Лёху. Я его хорошо знаю. Уверен, он хотел для меня лучшего. Это не он виноват, что так получилось. Это я виноват. В очередной раз я ретировался там, где надо было бесстрашно нападать.

У двери я остановился, вздохнул и достал ключи. Пообещал сам себе завтра с Лёхой помириться. Затем вставил ключ в замочную скважину, повернул и толкнул дверь. Дверь открывалась вовнутрь, а не наружу, как у большинства нормальных людей. Дед настоял, что должно быть так, а никак иначе. Но сейчас дверь не поддалась. Я не смог открыть её полностью. Она во что-то упёрлась.