Цыганская невеста (СИ) - Лари Яна - Страница 27

А дальше всё как в дешёвом боевике. Задняя дверь заколочена. В отдалении слышится говор прочёсывающих комнату за комнатой патрульных. Бег, быстрый до покалывания в боку. Адреналин. Кураж. Стиснутая в стальных пальцах ладонь. И уверенность. Непоколебимая уверенность, что он найдёт выход.

С боковой стороны здания подвальный козырёк, который Драгош видит раньше, чем я вспоминаю об его существовании. Он первым опускает ноги на видавший виды шифер, после чего имитирует прыжок, не отрывая ног от замшелой поверхности. Проверяет на прочность. И только затем привлекает меня к себе, крепко впиваясь пальцами под рёбра. Спрыгиваем так же – сперва он, затем я в его раскрытые объятия.

Шум позади нас усиливается, подгоняя к лохматому можжевельнику, чтобы там уже, за завесой неухоженных кустов наспех отряхнуться от кирпичной крошки и пыли. Теперь ясно, зачем Золотарёву понадобилось снимать с себя толстовку, он изначально планировал выйти чистеньким, не привлекая к себе лишнего внимания. На лице ни следа, разбитые руки в карманах... Да, движения рванные, в глазах воют демоны, но мало ли на свете нервных людей? Главное сверх нынешнего не провоцировать, иначе крыша снова съедет по свежей колее.

Молча идём к машине. Сняв с сигнализации глянцевый Рендж Ровер, Драгош придерживает для меня пассажирскую дверь и, едва дождавшись, чтоб я втянула ноги, зло ею хлопает не жалея ни сил, ни дорогой машины. Прежде чем тронуться с места на несколько секунд прикрывает глаза.

О чём он думает? – мрачно спрашиваю себя, глядя на хмурый лоб в зеркале заднего вида. – Мы знакомы третий день, а диапазон пережитых вместе эмоций давно перевесил весь мой скудный жизненный багаж. Я совсем не знаю собственного мужа. Мало того, рядом с ним я не узнаю себя, но твёрдо уверенна, что никому не позволю занять его место, ни в своём сердце, ни в постели. Даже без оглядки на то, что он охотно раздаривает себя направо и налево и едва ли когда-нибудь оценит мою преданность. Кому нужны объедки? Да ими можно насытиться если прижало, но прогорклый привкус брезгливости сгрызёт потом тебя самого.

В муторном молчании доезжаем до дома. Пока Драгош нажимает на пульте кнопку открытия ворот, я озадаченно осматриваюсь по сторонам. Заливистый лай его псов слышно даже сквозь музыку, зверюги явно чем-то взбешены.

А вот и причина их недовольства, закинув нога на ногу, вальяжно сидит на каменном фундаменте забора и поигрывает полуснятой туфлей.

Я не Драгош, давить в себе эмоции умею плохо, поэтому, не дожидаясь пока заглохнет мотор, выскакиваю из машины и, закатывая на ходу рукава, выбегаю из гаража.

Ну, "сестричка", держись...

Драгомир

Вот куда она кинулась? Рванула как гончая, – злюсь, открывая водительскую дверь, но, резко передумав, возвращаю ногу на коврик. Пусть перебесится. Встряхнув пачку сигарет, вытягиваю зубами ту, что выдается больше остальных, подкуриваю попытки с третьей и возвращаю голову на подголовник, устало глядя в зеркало заднего вида, в котором отражается мой воробышек, "гостеприимно" раздающий оплеухи своей сестре. – Сумасшедшая. И меня в эту круговерть затягивает, а я поддаюсь. Не хочу, упираюсь, но ничего не могу с собой поделать, всё равно рвусь за ней как привязанный.

С самой свадьбы, словно в дурмане. Вместо того чтобы занявшись бумажной волокитой, зарегистрировать частное предприятие, раздобыть нала на раскрутку и попытаться своими силами продолжить дедово дело, меня только и занимают, что бестолковые попытки выбить её из головы. А как деньгами отцовскими уела меня не по-детски! Зубатая штучка, чует куда вгрызаться, и права ведь – делом нужно заняться, а не хороводить вокруг неё с пожаром в штанах и кашей в башке. Но это поправимо: пару часов сна быстро очистят голову, а уж сбить стояк желающие всегда найдутся. Вот что делать с болью в груди?

Печёт там, где сердце, и колёт и ёкает. Ничего так не хотел, как поверить ей этим утром. Даже там, в машине, огрызался, а по нервам так и царапало: "что если правда?". На словах-то всё складно. Может и втрескалась малая, не присматривался, ставит палки в колёса, записку недаром первому мне сунула. Но по факту, что с того? Рада покрывала своего голодранца до последнего. Сам видел, как смотрела на него. Глаза на мокром месте, голос дрожит, запинается. Она по морде его хлещет, а у меня мясо на ребрах, будто на волокна разобрали и по одному на живую вытягивают. Любовь у неё... Конечно, любовь. Иначе не отдалась бы без ясного будущего, без гарантий. Да и честь не побрякушка, её не передаришь, должна была понимать.

Чёртова шувани*!

Чумой въелась мне в голову, растёрла все принципы как пыль меж пальцев. Единым щелчком, за каких-то несчастных три дня. Хотя кому я вру? Ещё в гостинице пал главный бастион, когда не смог отказаться. Прикрылся деньгами. А что деньги? Их можно заработать, в отличие от самоуважения. Я просто захотел её себе, грязную, использованную. Верил, что сердце у неё чистое.

Пацан наивный, – зло чертыхнувшись, ударяю по рулю. – Как может быть чистым то, что отдано гаджо?! Моего в ней только тело, которым я, как истинный лузер благородно не пользуюсь.

Псы, раззадоренные резким рёвом клаксона, заливаются ещё громче. Потасовка набирает обороты, пора разводить. Порезвилась девочка и хватит. Под писклявые звуки женской грызни сминаю в пепельнице окурок и выхожу из машины. Твою ж дивизию...

– Рада, успокойся, – требую, приближаясь. Требую достаточно громко, но она не слышит. Или не хочет слышать. Повалила сестру на деревянный стол у забора, сама кошкой сверху выгнулась, ногти точит. Острые, я помню. Исполосованную глубокими бороздами девчонку жалко, охота скорее вмешаться и в то же время хочу дать Раде шанс подчиниться самой. Хотя её своеволие начинает порядком подбешивать. – Пре-кра-ти, я сказал, – цежу по слогам, чтобы наверняка дошло. Как об стенку горохом.

Закипая, скольжу рассеянным взглядом по выпяченным ягодицам. Напрасно, конечно. Чисто мужской интерес вмиг сменяет замешательство острым, высоковольтным напряжением и глаза как зачарованные мнут, поглаживают обтянутые сатином округлости.

Возбуждение прошибает первобытным накалом требующим коснуться её, подмять, усмирить. Воздух, движения, звуки вокруг – всё пронизывает бесноватым исступлением. Раззадоренные схваткой псы звереют, бросаясь на решётку вольера, своим нетерпением накручивая мой собственный голод. Мелкая то вырывается, сыпля проклятиями, то жалобно верещит, царапая уши стекловатой и навязывая стойкое желание вышвырнуть её взашей, чтоб не мешала прямо сейчас очень плотно заняться воспитанием её непокорной сестры.

Недавнее раздражение оседает где-то под слоем затягивающего возбуждения, привычно подминающего некогда железную волю. Похоже, в присутствии Рады я проигрываю себе же, и вместо того, чтобы отодрать эту фурию от голосящей девчонки, отпускаю свой больное воображение во все тяжкие. Пару секунд позволяю себе пофантазировать, что делал бы, не отпусти я её утром на кухне, и извращённо наслаждаюсь тем, как сильно, до зубного скрежета, стягивает внутренности от вожделения, как сушит губы и гудит в ушах... Хватит!

Помечтали, пора и место показать. Сейчас погасим твой гнев, красавица.

Зло печатая шаг, направляюсь к вольеру, рядом с которым ещё вчера подметил большое пластиковое ведро из под водоэмульсионки. Десять литров мутноватой дождевой воды. Как раз то, что нужно, чтобы остудить себе голову... и не только.

Не-е-ет, – желчно кривлю губы, против воли задерживая взгляд на острых лопатках жены, угадывающихся под тканью блузы. – Я же теперь семьянин, всё для любимой. До самого дна. До последней капли.

Застыв над Радой, перевожу дыхание. Ещё не лето, вода ледяная. И снова как зелёный сопляк даю ей шанс избежать наказания. Как там говорят – бог любит троицу?

– Хватит! – на этот раз не сдерживаю себя. Ору в полный голос. Мелочь под ней испуганно таращит глаза, а Рада, пользуясь заминкой, самозабвенно вспарывает ногтями смуглую щёку. Что ж. Прости, дорогая, ты не оставляешь мне выбора.