Тосты Чеширского кота - Бабушкин Евгений - Страница 74

Тогдашний главный врач заботился о культурном досуге пациентов и ежесубботне устраивал танцы для больных. Мероприятие было обязательным.

Конечно, большинство больных с радостью ходило на танцы. Не так уж, честно говоря, много развлечений у шизофреников. Корней Иваныч не был падок до глупостей, поэтому на дискотеку в тот вечер его ввели под руки двое санитаров. Властелин Вселенной гневно бормотал, что он-де что-то недонажал на своем пульте управления, что пуговка с двумя дырочками должна лежать точь-в-точь под обгорелой спичкой, а не сбоку, что пар с паром сойдутся, над волной разобьются…

Но кто ж его слушал в далеком тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. А ведь именно в этом году, в пятый день июня, когда санитары оторвали Корнея Иваныча от его пульта, не позволив завершить начатый процесс перекладывания пуговки, в далеком Ульяновске пароход «Александр Суворов» столкнулся с паровозом без названия, впервые в человеческой истории…

Может быть, именно поэтому Властелин Вселенной, доставленный силой на танцульки, был особенно мрачен. Пустыми глазами взирал он на нелепое веселье.

По периметру актового зала стояли надзирающие за порядком санитары и сестры в белых халатах. В раздолбаных динамиках группа «Пламя» нежно пела про кружащийся снег. Неряшливые мужчины и женщины в веселых огнях цветомузыки выглядели роботами, поскольку лекарства, приводящие в порядок их мысли, сильно сковывали тела. Некоторые понемногу пускали слюнки. Четверо санитаров поволокли через зал колотящегося эпилептика, не выдержавшего вспышек стробоскопа.

Лучше всех чувствовали себя маниакальные больные. Эти, вообще не обращая внимания ни на что, отплясывали дикую помесь рок-н-ролла и джиги, не останавливаясь даже во время пауз между песнями.

Кататоники стояли там и сям, как им и полагается, в виде живых застывших фигур. Некоторым из них дурно воспитанные санитары придавали формы греческих скульптур для оживления общего настроения.

Корней Иваныч тосковал, безумное веселье не коснулось его печального безумия. Внезапно, отпочковавшись от разноцветной массы плясунов, на соседний стул плюхнулась маленькая, кругленькая, аккуратненькая женщина в косынке с красным крестиком. Крестик был старательно изображен шариковой ручкой.

– Такой весь косматенький ты лысый кто такой здесь первый раз тебя вижу что заболел что ли я тут медсестра работу любит с дипломом, – прокурлыкала незнакомка.

Паузами между словами и интонациями она пренебрегала, да к тому же не очень-то следила за падежами и склонениями. Было понятно, что важнее всего для кругленькой женщины – донести основную мысль.

– Инсулины делаю в четвертом-женском фершал я фершал медсестра медицины я тебе мыло принесу папа-лапа лапушка мой Брежнев мне отец родной меня Галя зовут Леонидовна! – раскрыла инкогнито округлая незнакомка.

Корней Иваныч, глянув на нее холодно, как и на всех, отвечать не счел возможным.

Галину Леонидовну это ничуть не обескуражило. Она продолжила рассыпать такие же округлые, как и она сама звуки, причем из-за едва заметного, чуть цокающего дефекта речи, казалось, что изо рта её выпрыгивают целлулоидные шарики для игры в пинг-понг. Ближе к концу дискотеки Властелин Вселенной уже полностью знал историю Галины Брежневой.

Галина Леонидовна Брежнева родилась в одна тысяча девятьсот шестидесятом году и немедленно стала жертвою обстоятельств.

Её, писклявого трехдневного несмышленыша, перепутали в роддоме при кормлении. К сановной груди Виктории Петровны, жены Леонида Ильича, поднесли совершенно чужую девочку, которой и посчастливилось пригреться в царственной семье.

А настоящая Галя оказалась у добрых, но к сожалению, неродных родителей-простолюдинов. Понятное дело, что несмотря на все препятствия и интриги завистников, обнаружившие подмену драгоценного чада, Леонид Ильич и Виктория Петровна бросили все силы на поиски родимой кровинушки.

Начиная с шестьдесят шестого года, когда Брежнев, получив первую звездочку Героя Советского Союза, стал Генеральным Секретарем, поиски Галины вел КГБ. К несчастью, приемная семья к тому времени покинула веселую Москву и перебралась за длинным рублем в Туймадск – древний сибирский город, являвшийся тогда, как и сейчас впрочем, такой дырой, что весь КГБ не сумел бы отыскать ровным счетом никого.

Галина Брежнева, носившая в ту пору имя Ольга Черных, была обычной, ну может быть, немного замкнутой девочкой. Учась на твердые тройки с ювелирными вкраплениями четверок, собиралась продолжить занятия в медучилище и посвятить себя нелегкой профессии сестры милосердия.

Все так и случилось бы, если бы Оле не поручили проводить политинформации в её родном десятом «В». Далекая от политики, простодушная девушка принялась усиленно штудировать газеты «Правда» и «Труд», начала ежедневно смотреть программу «Время».

Непривычная деятельность утомляла. Оля Черных старалась запоминать всё, что читала и слышала, но голова с трудом воспринимала непонятные слова, имевшие лишь внешнюю форму и не наполненные сутью. Все эти «центральные комитеты» и «посевные», «мирные инициативы» и «люди доброй воли», «коммунистические университеты миллионов» и «советы народного хозяйства» пролетали сквозь Олюшкину голову, проделывая огромные дыры в ей и без того неплотно сбитом мозгу.

Как-то раз, натужно просматривая программу «Время», Оля заметила, что Генеральный Секретарь, дорогой Леонид Ильич, отведя на мгновение глаза от бумажки с речью, посмотрел прямо на неё с экрана немолодого «Рекорда». Взгляд Брежнева вызвал у Оли ощущение некой тайны, разгадка которой лежит где-то близко, но не дается пока. Так человек, измучившись сложением головоломки, случайно вдруг совмещает несоединимые, казалось бы, части в одно целое и глядит на них ошеломленный, не веря, что потратил на такой понятный пустяк несколько часов.

– Померещилось, – подумала Оля.

Через пару дней Брежнев вновь посмотрел на неё с экрана, на это раз как-то требовательно и строго. А на другой день он уже почти не отрывал взгляда от Ольги и словно пытался на что-то намекнуть, выразительно шевеля гусеничными бровями. После программы «Время» транслировали фильм с Никулиным «Когда деревья были большими», и там почему-то часто звучало слово «дочь».

Оля начала плохо спать по ночам. В коротких снах Леонид Ильич нависал, шевелил бровями, блестел умоляюще лихим молдаванским глазом, не говорил ничего. Проснувшись среди ночи, Олюшка читала газеты для успокоения.

Через пару месяцев, видимо, сообразив, что одному Леониду Ильичу с бестолковой Олей не справиться, к делу подключились телевизионные дикторы. Всякий раз, произнося имя и набор титулов Генерального Секретаря, они в упор глядели на Олю, делая едва заметные знаки руками, мол, смотри, думай, соображай! Неужели не понимаешь?!

В газетных статьях все чаще и чаще начали встречаться какие-то дочери. Оля пыталась переключиться на художественную литературу, но там эти чертовы загадочные дочери попадались еще чаще. Малопонятный Бальзак напугал «Дочерью Евы». Прикидывавшийся добрым и веселым, а оказавшийся глумливым гаером Антоша Чехонте подсунул глупую «Дочь Альбиона». И даже теплый и любимый с детства Андерсен, нахмурясь, погрозил «Дочерью болотного царя» с полки потрёпанных книг.

Пушкин! Вот кто всегда к месту, вот кто простой, понятный, озорной, свойский, как сосед по парте… Предатель Пушкин оглушил «Капитанской дочкой» с коленкоровой обложки синего томика. Олюшка в ужасе отшвырнула книгу. Пушкин в синем томе похабно растопырил страницы и прикинулся мертвым, напоследок брызнув Оле прямо в глаза строкой со случайной страницы «Три дня купеческая дочь Наташа пропадала…»

Олю колотило от волнения. Было совершенно понятно, что всё происходит не просто так, и вот-вот должно возникнуть прояснение, но где и в чём разгадка, было совершенно непонятно.

Этим вечером Брежнев из программы «Время» был особенно таинственен. Он бросал на Олю столь пристальные взгляды над страницами очередного доклада, так многозначительно пошевеливал косматыми бровями, что Олюшка начала слышать голос Леонида Ильича как будто внутри головы, а не в телевизоре.