Князь мертвецов. Часть II (СИ) - Кащеев Кирилл - Страница 35

- Люююдям ... - Йоэль улыбнулся такой прекрасной, солнечной улыбкой, что увидь ее, любая барышня потеряла бы сердце - если не навсегда, то хотя бы на время. - Мою мать будут убивать как идене⁹, меня - как нелюдя ушастого, но дело, конечно же, не мое. Не надрывайтесь, Гирш, - с усмешкой на четко очерченных губах он повернулся к Захару. - Что бы вы ни говорили - ничего не изменится. Они не хотят бороться, они хотят, чтоб просто - ничего не было. Не произошло, не случилось, исчезло само, или кто-то помог. И будут хотеть, пока их не начнут убивать. А у мертвых желаний нет.

«С этим я бы поспорил: не то, чтоб вовсе нет. Точнее, они не сразу пропадают» - подумал Митя. - «И эти последние желания - самые горькие. Потому что чаще всего - несбыточные.»

Захар Гирш постоял мгновение, потом нагнулся, подобрал брошенную фуражку и со всех ног кинулся прочь.

- Захарка! Ты куда, шмендрик, побёг, а ну вертайся! - заорал старший Гирш, но Захар даже не оглянулся. С рычанием старший Гирш повернулся к Йоэлю. - Ты! Будь проклят твой колючий язык! А богегениш зопстн хобн мит а козак! Дэр малэхамовэс зол зих ин дир фарлибм!¹⁰

Полный бессильной злости крик еще отдавался эхом в переулке, когда послышался цокот копыт и на площадь перед синагогой выехал казачий разъезд. Впереди на бокастом тяжеловозе скакал младший Потапенко. Хорунжий был трезв, но неопрятен, как после долгой и отчаянной, не для удовольствия, а для забвения, гульбы. Несмотря на прохладу последнего октябрьского дня, казачий мундир его был распахнут на груди, из-под него комом торчала не слишком чистая сорочка. На сгибе локтя лежала тяжелая казачья нагайка. При виде собравшихся у синагоги людей губы его растянула улыбка длинная и неприятная, открывающая желтоватые, слишком крупные для человека клыки. Нагайка скользнула в руку, он стиснул рукоять так крепко, что побелели пальцы. Взгляд его не отрывался от Йоэля.

- Шо за собрание? Всем разойтись - приказ губернатора! - заметно порыкивая, рявкнул Потапенко. - Марш по домам, жидовня! Нечего тут сговариваться.

- А вот и казаки навстречу, - тоже улыбаясь криво, но одновременно чарующе, протянул Йоэль. - Чувствуете себя пророком, господин Гирш? Ваши проклятия сбываются.

Гирш крякнул - то ли зло, то ли растеряно - не понять.

- Шо сказал, нелюдь ушастая? - звучно хлопая рукоятью нагайки в ладонь, хорунжий подался в седле, громадиной нависая над кажущимся сейчас особенно хрупким Йоэлем. - Давай, кажи еще, дай мне повод язык-то твой поганый жидовский укоротить, - он хлестнул нагайкой воздух. Тяжелый гибкий хвост ее туго свистнул у самого лица Йоэля. Хлопнуло, будто выстрелило. На лице Йоэля не дрогнул и мускул. Он снова улыбнулся:

- Как угодно господину хорунжему. Вам по закону дозволено нас, погань жидовскую, хоть бить, хоть языки укорачивать. Абы только не любить — вот любовь ваша, это уж беда, так беда!

«А вот если бы тебе язык укоротили чуть раньше - это было бы не только законное, но и благое деяние», - безнадежно подумал Митя.

Хорунжий побелел, будто в лицо ему швырнули горсть муки! На бледном лице ярко сверкали налитые кровью глаза, и выделялись лезущие из-под верхней губы клыки.

- Ах ты тварррь! - нагайка взлетела, готовая обрушиться Йоэлю на голову ...

- Хорунжий! - Митин крик хлестнул громче, чем плеть.

Младший Потапенко замер с занесенной над головой нагайкой. Медленно оглянулся. Его налитые кровью глаза нашли Митю, из груди вырвался клокочущий рев.

Митя глянул исподлобья, позволяя тому, что все больше заполняло его душу и становилось его сутью, выглянуть из глаз.

Потапенко замер. Вахмистр Вовчанский коснулся плеча своего хорунжего:

- Оставь, а? Хватит, твое благородие, поехали ... - опасливо покосился на Митю и тут же торопливо отвел взгляд.

Потапенко шумно выдохнул и опустил руку.

- Не лезли бы вы не в свое дело, Митя. Добром прошу! - он ударил массивного коня пятками, и погнал его прямиком на испуганно сгрудившихся людей. - Рррразойсь! Ррразойдись по-хорошему, пока всех не заарестовали!

Люди брызнули в разные стороны, разбегаясь из-под копыт прущего на них тяжеловоза.

- Вы бы тоже шли домой, паныч Дмитрий. Ей-Богу, целее будете! – задержался возле Мити Вовчанский, и поскакал следом за своим командиром.

Обдавая ветром, пахнущим конским потом, звериной шерстью и яростью, казачий отряд проскакал сквозь толпу.

- Мне теперь ждать ангела смерти, а, ребе Гирш? - провожая их недобрым взглядом, процедил Йоэль и направился к Мите навстречу. Вспыхнувшее над крышами солнце высветило его прямой, тонкий силуэт и заиграло на серебристых волосах.

- А шо то до Йоськи за поц пришел? - пронзительно-громким голосом безнадежно глухого человека поинтересовался седобородый.

- Тот самый полицай зунеле, что нашего ребе Шнеерсона отправил на цугундер! - буркнул ему в ответ старший Альшванг.

- Шо? - переспросил седобородый.

- Самоглавного полицмейстера нашего сынок, дай Бог им обоим здоровьечка! - проорал портной.

- Ну вот я же вам говорил! Тут уже полицейские - а вы: баррикады, баррикады! – аж взвился седобородый.

Угол рта у Йоэля дернулся, и он на миг мученически прикрыл глаза. Митя поглядел на него с превосходством - хорош альв до чрезвычайности, и даже с манерами, но нет, не светский человек, лица держать не умеет.

- Вы еще громче говорите, ребе Соломон, а то вас в полицейском участке плохо слышно, - через плечо бросил Йоэль, и повернулся к Мите. - Если вы пришли насчет сюртуков, господин Меркулов-младший, - очень сухо, очень холодно сказал Йоэль, - то вынужден вас разочаровать: нынче мне не до шитья.

- А когда будет? - спросил Митя, глядя на Йоэля таким же ледяным взглядом.

- Ничего не могу достоверно обещать.

- Собираетесь нарушить свои обязательства? - еще высокомерней поинтересовался Митя.

- А смерть, она, знаете ли, освобождает от всех и всячески обязательств. Вам ли не знать! - зло усмехнулся Йоэль.

Митя ответил ему такой же усмешкой, чуть подался вперед и прошептал, почти на ухо:

- Не от всех. И уж точно не со мной!

«Вот подыму тебя, ушастый. и будешь мне сюртуки дошивать, пока не разложишься!» Правда шедевра портновского искусства тогда не получить - поднятые способны лишь на примитивные работы, и уж вовсе не способны творить. А потому Митя очень постарался умерить злость, хотя она все же прорывалась в голосе. - Позвольте узнать, что за разговоры о смерти? Что у вас тут за паническое сборище? - тихо и быстро спросил он.

- А господин Кровный Мораныч не соизволил задуматься, к чему приведут ваши ночные подвиги? Поймали злоумышленников и счастливы? - также тихо прошипел в ответ Йоэль.

- Ни к чему особенному не приведут! - рявкнул Митя - если, конечно, можно рявкать вполголоса. Ему вовсе не хотелось. чтоб все слышали, как он тут делится сведениями из кабинета губернатора. Но чего не сделаешь, чтоб сохранить добрые отношения со своим портным. - Посидеть вашему каббалисту, да и инженеру тоже, придется, но быстрого военного суда не будет. А будет тщательное расследование, которое проведет мой отец, а уж он-то понимает, что полицмейстер ...

- Их не повесят? - едва шевеля губами, спросил Йоэль. и его и без того бледное лицо вдруг начало стремительно сереть.

- Да нет же! - радостно заверил его Митя. - Мы с отцом постарались!

Глаза Йоэля стали вдруг неподвижными, устремленными в одну точку, как у покойника. Потом он попятился, поглядел на Митю совершенно безнадежным взором и уже в полный голос воскликнул:

- Что же вы наделали!

- Да говорю же вам, ничего смертельного с ними не станется...

- Это-то и страшно! - рявкнул Йоэль. - Поверьте, лучше, гораздо лучше было бы, если б ребе Шнеерсон был повешен на площади сегодня, без суда и следствия! Тогда у остальных был бы хоть какой-то шанс! - он повернулся к остальным и крикнул. - Их отвезли в тюрьму, казни не будет!

И тогда над толпой вдруг взвился короткий глухой крик - будто вскрикнуло огромное смертельно раненное животное, угодившее в ловушку, из которой нет выхода.