Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика - Страница 31

Я знала это. Снова каким-то тайным осознанием, каким-то неожиданным женским чутьем. Знала и смирялась, видя перед собой всего лишь мужчину. Бабушка говорила, что умная женщина всегда сможет управлять мужчиной. Даже самым неуправляемым. Я тоже сумею. Силу побеждают слабостью. А время — терпением.

Я открыто посмотрела в его лицо, робко тронула вышивку кителя, чувствуя под пальцами плотную царапающую вязь. Казалось, этот жест вызвал недоумение. Нордер-Галь какое-то время молча смотрел на мою руку, замерев. Будто не верил глазам. Он ждал бунта, криков, слез, мольбы. Но ничего этого не будет.

Он вновь коснулся моей щеки, пальцы скользнули на шею. Он будто удостоверялся, что я здесь, словно не верил. Склонился к самому лицу:

— Как ты это делаешь?

Обе мои руки лежали на его груди. Я чувствовала, как отчаянно колотится под кителем, видела вздутую пульсирующую вену на виске, сведенные брови.

— Что?

Он с трудом сглотнул, стиснул зубы:

— Гасишь наир?

Я покачала головой:

— Не знаю.

Нордер-Галь какое-то время молчал, тяжелое дыхание обжигало висок. Он будто силился это понять, но не мог.

— Это ложь.

— Это правда.

Пальцы скользнули на подбородок, вынуждая меня поднять голову. Он всматривался в мое лицо. Зрачки расширились, почти заполняя радужку чернотой. Я отчетливо видела свое отражение.

Он был напряжен. Под пальцами ощущался камень, даже через китель.

— Я чувствовал наир этой ночью.

— Тебе показалось.

Я сама замерла, поразившись собственной смелости. Это «ты» вылетело вопреки воле, просто привычно соскользнуло с губ, будто я произносила его тысячи раз. Нордер-Галь отстранился, стиснул зубы:

— Скажи еще раз.

Я секунду помедлила, будто взвешивала риски, но все же решилась:

— Тебе показалось.

По его телу будто пробежал электрический разряд. Глаза помутнели. Он приблизился броском змеи. Горячие губы накрыли мои, железная рука удерживала за талию, не позволяя отстраниться. Я инстинктивно дернулась, стукнула ладонью по его груди, но тут же опомнилась: никакого бунта.

Никакого бунта.

Я разжала зубы, позволяя обжигающему языку скользнуть в рот, и отвечала. Неосознанно, но будто знала, что делала. Рука на моей талии налилась свинцом, отяжелела. Нордер-Галь прижал меня так сильно, что стало больно. Другая рука скользила по шее, пальцы зарывались в волосы, удерживая за затылок, не давая ни единого шанса отстраниться. Я чувствовала,  как наливается и каменеет у него в штанах. На секунду меня окатило паникой, но я взяла себя в руки — так и должно быть. Я это понимала. Рано или поздно это случится. Нужно просто пережить. В сравнении с тем, что со мной уже случилось — малозначимая ерунда, которая не стоит переживаний.

Но я уже покрылась испариной. Во рту пересохло. Поцелуй порождал во мне смешанные чувства. Я понимала, что это всего лишь игра, ложь, способ выжить. Нордер-Галь не изменился. Но что-то изменилось во мне. Я отчетливо это осознавала, и становилось страшно до одури. В какие-то мгновения тело будто существовало отдельно от разума.

К счастью, Нордер-Галь отстранился, позволяя мне вздохнуть. Резко переменился в единый миг.

— Кто открыл тогда дверь гауптвахты?

Я не сразу поняла, что он имеет в виду. Наконец, покачала головой, стараясь быть как можно убедительнее:

— Я не помню.

— Ложь! — Он вновь уперся ладонями в стену, нависая надо мной, касаясь губами уха.

Я покачала головой:

— Я не помню. Лишь смутные обрывки. Помню ночь, лес. Мне было очень холодно.

— Что еще?

— Твою птицу…

— А Фира?

Я рассеянно смотрела по сторонам, будто вспоминала. Покачала головой:

— Я не помню.

Нордер-Галь отстранился, заглянул мне в глаза:

— Ты стреляла в нее.

Я сглотнула, упрямо покачала головой:

— Не помню.

Ложь. Я отчетливо помнила, как Розали посмотрела на меня, опустила пистолет и выстрелила в собственную ногу. Упала на землю, истекая кровью. Как темное пятно расползалось по рваному чулку. Именно этот момент я вспомнила удивительно ясно. Так вот, значит, как… Стреляла я… Но я ни в чем не сознаюсь. По крайней мере, пока. Пусть думает, что моя память пострадала.

Нордер-Галь сделал шаг к выходу:

— Я вернусь позже. Хочу, чтобы ты ждала меня.

Я кивнула и даже выдавила улыбку:

— Я буду ждать.

Адъютант Абир-Тана мялся за дверью его каюты. Увидев меня, вытянулся, но доложить не успел. Кьяра, стоящая спиной у стола, порывисто выпрямилась, окинула меня виноватым взглядом и тут же приосанилась, будто приготовилась держать оборону. Склонила голову, коснулась рукой плеча:

— Мой карнех…

В глазах Абир-Тана читалось напряжение. Он поджал губы, поднялся, приветствуя меня. Бегло взглянул на Кьяру:

— Я больше не задерживаю вас. Можете идти.

Она и не стремилась задержаться. Так же формально попрощалась и покинула каюту, торопливо цокая каблуками.

Я заложил руки за спину, взглянул на Абир-Тана:

— Что она здесь делала?

Он потянулся к навесному ящику. За бутылкой, разумеется. Уже вечер, а Абир-Тан был еще трезв. Он ответил не сразу. Нервно плеснул в бокал вина из Каш-Омета, глотнул, прикрывая от наслаждения глаза. Кивнул на бутылку:

— Хочешь?

Я покачал головой, опустился на стул:

— Я жду.

Абир-Тан вздохнул, вновь приложился к бокалу:

— Ты сам просил постараться что-то выяснить. И сделать это тихо. Я выполняю твой приказ.

— И?

Он проигнорировал вопрос, вновь отхлебнул. Он будто был не в себе. Через несколько минут его широкое лицо пойдет красными пятнами.

— Благородная Этери пробудилась? Только ответь!

Казалось, его буквально трясло от нетерпения. Он не отрывал от меня глаз, стискивал тонкое стекло так, что, казалось, оно вот-вот рассыплется осколками.

Я какое-то время молчал, наконец, покачал головой:

— Пробудилась Тарис.

Абир-Тан стоял, занемев. Взгляд остекленел. Он будто не верил своим ушам. Нащупал спинку кресла, опустился:

— Ты уверен?

Я кивнул:

— Никакого сомнения. Этери не вернулась. Все кончено.

Сам не верил, что мои губы произносят это. Но еще кошмарнее было осознавать удовлетворение глубоко внутри. Оно разливалось, будоражило. Гудело, как зажатый в кулаке шмель. Я чувствовал себя изменником, который посмел восстать против архона. И неумолимо грызло детское чувство, словно я, наконец, восстаю против собственного отца. Он будто преследовал даже после смерти. Смотрел. Осуждал. Я до сих пор ощущал на себе его тяжелый взгляд. Я потерпел крах. Зорон-Ат потерпел крах. Но ни капли сожаления. Я приму исход, который выберет архон. Даже если это Ариш-Андил. Зато теперь все обрело ясность, простоту. Тарис станет моей наградой, а потом… Я не запятнал собственной чести, я шел до конца и никогда не нарушил бы своих клятв, не отрекся от Этери, что бы ни клокотало внутри. Остальное — в руках архона.

Теперь я не думал ни о чем, кроме Тарис. Я получил это право. Даже сейчас она будто стояла между мной и Абир-Таном. Я не верил, что она утратила наир. Я отчетливо чуял его прошлой ночью… если только не находился между сном и явью. Наиром можно управлять. Приглушать и отпускать. Редкий навык. Вдвойне редкий, если учесть редкость самого наира. Но девка Абир-Тана это умеет… Девка Абир-Тана…

Я посмотрел в его широкое лицо. Абир-Тан уже раскраснелся, сидел пунцовый, будто потерянный.  Словно в плену нездорового блаженства.

— Так что ты мне скажешь? Ты допросил свою девку?

Абир-Тан кивнул:

— Все, как я и предполагал. — Он повел бровями: — Но ведь ты можешь допросить саму Тарис.

Я покачал головой:

— Она утверждает, что почти ничего не помнит.

— А что говорит толстяк?

— Он сам ни черта не знает.

Я молча ждал ответа, но Абир-Тан не торопился. Вновь приложился к бокалу, причмокнул:

— Фира хотела укрыться в подвале, столкнулась с ней во дворе, когда та уже вышла. Пыталась помешать, позвать солдат. Но твоя Тарис пригрозила пистолетом и вынудила Фиру пойти вместе с ней. Вероятно, пыталась получить заложника.