Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика - Страница 29
- Предыдущая
- 29/69
- Следующая
Я отстранился, чувствуя, как внутри все застыло в ожидании. Звук застрял в пересохшем горле, едва сорвался с губ:
— Этери…
Я заметил, как она выпрямилась, расправляя плечи. Едва различимый жест. Она вновь повернула голову, но молчала.
— Ты слышишь меня?
Она размеренно кивнула. Слишком робко для Этери. Слишком спокойно для Тарис. Казалось, в меня воткнули кинжал и проворачивали, доставляя максимум мучений. Что если сущность претерпела изменения? Обернулась химерой? Кем-то третьим? Ланцетник не отвечал за результат.
Она молчала. Снова молчала.
— Ты узнаешь меня?
Я коснулся ее подбородка, вынуждая посмотреть на меня, прочитать ответ в глазах. Казалось, она едва заметно вздрогнула. Но это вновь ничего не значило. Этери могла вздрогнуть от неожиданного касания. Это было очевидно, потому что я увидел лишь собственное отражение в полированном агате огромных черных зрачков. Она не видела меня. Но хотя бы слышала… Но почему молчала?
По позвоночнику поднималась колкая волна, прошлась по шее, добралась до корней волос. Я ничего не понимал в приборах Зорона. Он запросто мог соврать, сказав, что все остальное в порядке. Понадеяться на то, что все придет в норму к тому моменту, когда она окончательно очнется. Если она ослепла, что помешало еще и утратить речь?
Я отстранился, чувствуя, как сдавило виски:
— Ты узнаешь меня, Этери? Кивни, если не можешь ответить.
Она снова неторопливо кивнула, плавно склоняя голову.
Я был прав — она не могла говорить.
Я отстранился, стискивая ладонями виски, запустил пальцы в волосы. Я бы хотел ответов от Зорона, но понимал, что не получу ничего, кроме догадок или вранья. Я поймал ее мягкую руку, сжал тонкие пальцы:
— Это ненадолго. Скоро ты сможешь видеть и говорить. Все будет, как раньше.
Теперь я врал сам. Я не имел ни малейшего понятия, что будет. Я поднялся, прижал ее к себе, чувствуя прохладную обнаженную кожу. Я горел, и она казалась едва не ледяной. Какое-то время она стояла напряженно, закаменев, потом обмякла, прижалась щекой к моей груди. Я не узнавал Этери в этих жестах. До одури боялся, что в ней что-то изменилось. Что-то важное. Что будет, если архон не признает собственную дочь?
Я услышал, как открылась дверь. Выглянул, не выпуская Этери. Пруст. Остановился на пороге, опустил глаза:
— Доброе утро, ваше превосходительство. Простите, если…
— Чего тебе?
— Зорон-Ат требует, чтобы вы приняли его.
— Требует? Зачем?
— Не могу знать.
Я почувствовал, как напряглась Этери при упоминании этого имени. Теперь я не мог распоряжаться ею. Я коснулся пальцами бледной щеки:
— Мне впустить Зорона?
Она поспешно покачала головой. Мелко, тревожно. Дольше, чем нужно.
Я вновь посмотрел на Пруста:
— Скажи, что отказано. И неси завтрак.
Она вновь уткнулась в мою грудь и замерла. Будто боялась. Этери никогда ничего не боялась.
Я вновь заглянул в знакомое лицо, тронул мягкие спутанные волосы. Прикрыл глаза, вспоминая, как эту комнату буквально распирало от наира. Я должен все это забыть. Но как, если при каждом взгляде на это тело видел другую?
Я боялся оставить Этери в одиночестве даже на минуту. И Пруст из адъютанта превратился в служанку и сиделку. Я доверял мальчишке, как никому здесь. Даже Абир-Тан не был так надежен. Но одеваться Этери пришлось самой, на ощупь. Кьяру я не допущу даже близко, пока все не прояснится, а девка Абир-Тана лежала раненой. Впрочем, ее я бы тоже не допустил. К черту обеих. Потом Пруст доложил, что она поела.
Я сам толком не понял, чем был заполнен мой день. Рутина. Отчеты, распоряжения. Абир-Тан настаивал на наступлении. Но мои мысли были заняты совсем другим. Я снова и снова видел перед собой пугающие черные зрачки. Глядя в них, я чувствовал такую беспомощность, которую был не в силах описать. Наверное что-то подобное испытываешь, когда под твоими ногами уходит земля. Проваливается, и ты проваливаешься вместе с ней, не имея опоры.
Только вечером я вспомнил, что меня хотел видеть Зорон-Ат.
Когда я вошел, он что-то писал за столом через панель апота. Но тут же засуетился, выключил прибор и убрал в нагрудный карман. Поднялся, коснулся правой рукой плеча:
— Ваше превосходительство.
— Ты хотел меня видеть, Зорон-Ат.
Тот кивнул:
— Да, ваше превосходительство. Полагаю, это важно.
При этих словах внутри заскребло. Отныне казалось, что все, исходящее от ланцетника, таило пригоршню дерьма. О чем еще он умолчал?
— Говори. Но, если намерен торговаться — только потеряешь время.
Толстяк сглотнул, на лбу выступила испарина, которую он привычно утер одноразовой салфеткой.
— Я лишь хотел осведомиться, сообщили ли вы сиятельному архону о результативном вымещении? Будет неправильно, если мой отчет придет первым, вперед вашего, ваше превосходительство.
Я стиснул зубы, буквально ощущая, как во рту разливается желчь:
— Результативном? И ты утверждаешь это, не осведомившись, пришла ли она в себя? Жива ли?
Толстяк какое-то время молчал. Казалось, мои слова поставили его в тупик. Наконец, он вновь утер лицо:
— Полагаю, жива, раз вы начали с другого. Эфир занял место в теле, что очевидно. Колба пуста. Это результативность, мой карнех. Остальное — вероятности, которые не зависят от меня. Моя работа сделана. Сиятельный архон должен знать, что отныне процесс вне зоны моей ответственности.
Я смотрел в его бегающие глаза и испытывал омерзение. Он пытался соскочить, отмыться. Наверняка только об этом и думал в последние часы. Я сделал шаг вперед, а Зорон пятился к иллюминатору. Внутри клокотало. Сердце отсчитывало удары, разгоняло кровь, как шумный резкий насос. Я ухватил толстяка за китель, тряхнул:
— Вне зоны твоей ответственности? Вот как ты теперь запел? Надеешься оправдаться? Ты! Ты все это затеял!
Он молчал. Только пыхтел и цеплялся за мою руку.
— Считаешь себя непричастным к ее слепоте? Ты даже не в курсе, что она не может говорить. — Я вглядывался в его краснеющее блестящее лицо: — Или в курсе? Ты знал?
Ланцетник неистово затряс головой:
— Нет! Нет! Ничего не знал! Клянусь!
Я тряхнул его:
— Почему я тебе не верю, Зорон-Ат?
Он дернулся отчаянно, как жирный скользкий угорь. Я разжал пальцы, отстранился.
— Все может быть обратимо, мой карнех.
— Я уже слышал это.
— Нет! Нет! — он выставил раскрытые ладони и затряс головой. — Если сущность закрепилась с изъянами, ее можно получить вновь, умертвив донорское тело. Нужна лишь уверенность, что сущность благородной Этери не утрачена. — Он кивал снова и снова, даже натянуто улыбался. — Об этом нужно уведомить сиятельного архона, чтобы не лишать его надежды.
Руки сами потянулись к кителю толстяка. Я вновь тряхнул его:
— Тебя не волнуют надежды архона. Ты пытаешься любым способом снять с себя ответственность. Поздно, Зорон-Ат. Поздно! Признайся, ты понятия не имеешь о том, что обещаешь.
Он кивнул:
— Это лишь неподтвержденная теория. Но процесс получения сущности изучен и проверен многократно. В данном случае не будет никакого различия в процессе.
Я едва не касался носом его жирной щеки:
— Если ты хотя бы раз обмолвишься об этом кому-либо — я лично снесу тебе голову и отвечу за это перед архоном. Ты понял меня?
Он вытаращил глаза:
— Но я тоже подотчетен сиятельному архону, ваше превосходительство.
— Я — твой командир. Без моего приказа ты не скажешь сиятельному архону ни единого слова. — Я отстранился, сцепил руки за спиной: — Апот на стол.
Толстяк замялся:
— Это лишнее, мой карнех. Достаточно приказа.
— На стол, я сказал.
Зорон нехотя достал из нагрудного кармана плоскую черную планку прибора, положил на стол и подвинул в мою сторону:
— Как прикажете, ваше превосходительство. Не знал, что вы не доверяете мне до такой степени.
Я не ответил. Забрал апот и вышел из лаборатории.
- Предыдущая
- 29/69
- Следующая