Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 27

Шепот над головой не стихал, а черные деревья подступали все ближе и ближе. Элизабет почувствовала, что осталась одна в целом мире. Все ее бросили и ушли, но почему-то это обстоятельство нисколько не пугало. Затем явилось понимание, что она сможет получить все, что захочет; следом возник страх оттого, что больше всего хотелось смерти и только потом – понимания со стороны мужа.

Ее рука медленно соскользнула с колен и опустилась в холодную воду ручья. Деревья сразу отступили, а низкое небо взлетело. Внезапно появилось яркое солнце; лес зашуршал уже не мягко, но сердито и угрожающе. Элизабет быстро взглянула на камень и увидела в нем существо такое же опасное, как притаившееся дикое животное; такое же грубое и неприятное, как лохматый козел. Поляну заполнил странный холод. Элизабет в панике вскочила и прижала ладони к груди. Пространство погрузилось в мистический ужас. Черные деревья отрезали отступление. Громадный камень приготовился к прыжку. Боясь отвести от него взгляд, Элизабет попятилась, а возле тропинки увидела, как в пещерке шевелится неведомое создание. Вся поляна дрожала от страха. Слишком напуганная, чтобы закричать, Элизабет повернулась и опрометью побежала по тропинке. Она бежала долго, пока наконец не оказалась на открытом пространстве, где ласково светило солнце.

Лес сомкнулся за ее спиной и выпустил на свободу.

В изнеможении Элизабет опустилась на землю возле ручья. Сердце билось тяжело и болезненно, а дыханье вырывалось судорожными толчками. Но ручей нежно шевелил стебли растущего в воде кресс-салата, а на дне, в песке, мерцали крапинки слюды. В поисках защиты Элизабет посмотрела вниз и увидела освещенные солнцем строения фермы, окруженные мягко стелющимися под ветром серебристыми волнами уже начинающей терять изумрудный цвет травы. Хорошо знакомый мирный пейзаж успокаивал, а безмятежность летнего дня дарила утешение.

Прежде чем страх окончательно отступил, Элизабет встала на колени и принялась молиться. Она постаралась подумать о том, что произошло на поляне, однако впечатление быстро потускнело. «Это было что-то древнее. Настолько древнее, что я уже почти забыла». Вспомнилось странное душевное состояние, внезапное непостижимое стремление к смерти. «Наверное, те чувства были неправедными». Она обратилась с молитвой к Богу:

– Отец наш Небесный, да святится имя Твое… Господи Иисусе, защити меня от этих запретных переживаний, сохрани на пути света и добра. Не позволь дурному началу перейти через меня к моему ребенку. Очисти мою кровь от скверны.

Вспомнилось, как отец рассказывал, что тысячу лет назад его предки следовали учению друидов.

Молитва принесла облегчение. В сознание снова проник ясный свет; он вытеснил страх, а вместе с ним и память о страхе. «Должно быть, во всем виновато мое состояние, – сказала себе Элизабет. – Следовало сразу об этом подумать. В том месте не было ничего особенного; мое нездоровое воображение сыграло со мной злую шутку. А ведь Рама не раз предупреждала, чего можно ожидать во время беременности».

Обретя душевный покой и утешение, она поднялась с колен и пошла вниз по склону, по пути собирая цветы, чтобы украсить дом к приезду Джозефа.

Лето выдалось очень жарким. Изо дня в день солнце нещадно палило долину, лишая землю влаги, иссушая траву и заставляя живые существа прятаться на склонах холмов, в густых зарослях шалфея. Лошади и коровы целыми днями лежали в тени, ожидая ночи, чтобы выйти на пастбище. На ранчо собаки валялись на земле с высунутыми языками и натужно дышали. В разгар жары затихали даже самые надоедливые насекомые. В полдень слышался лишь слабый и оттого еще более жалобный плач жестоко раскаленных камней и земли. Река съежилась до размеров узенького ручейка, а в августе исчез даже он.

Томас косил траву и укладывал сено в огромные стога, а Джозеф отбирал скот для продажи и отправлял в новый загон. Бертон готовился к поездке в Пасифик-Гроув на религиозное собрание: складывал в бричку палатку, посуду, съестные припасы, простыни и подушки, а однажды ранним утром впряг двух хороших лошадей и вместе с женой отправился за девяносто миль, чтобы помолиться вместе с братьями не по крови, а по вере. Рама согласилась присмотреть за детьми во время трехнедельного отсутствия их родителей.

Снова сияя здоровьем, Элизабет вышла проводить Бертона и Хэрриет. После недолгого недомогания она чувствовала себя хорошо и выглядела чудесно. Ее щеки пылали румянцем; глаза сияли таинственным счастьем. Глядя на жену, Джозеф часто спрашивал себя, какой секрет она таит, о чем думает и почему постоянно готова рассмеяться.

«Да, она определенно знает что-то очень важное и хорошее, – подумал он. – Женщины в этом положении несут в себе тепло Господа. Им ведомо то, о чем другие не подозревают, в том числе особая, высшая радость. В каком-то смысле они держат в руках нервы земли». Прищурившись, Джозеф внимательно посмотрел на жену и по-стариковски медленно погладил бороду.

По мере того как приближался срок, Элизабет требовала от мужа все больше внимания. Хотела, чтобы он сидел с ней весь день и весь вечер, и обижалась, когда Джозеф упоминал о работе.

– Я ничего не делаю, а праздность любит компанию, – объясняла она жалобно.

– Нет, ты постоянно трудишься, – убежденно возражал Джозеф. Он отчетливо представлял, как происходит этот невидимый труд. Хотя ее руки праздно лежали на коленях, кости строили кости младенца, кровь творила кровь, а плоть создавала плоть. Слова о том, что Элизабет ничего не делает, показались забавными, и Джозеф коротко рассмеялся.

По вечерам она требовала, чтобы муж сидел рядом и держал ее за руку.

– Боюсь, что ты бросишь меня, – признавалась она смущенно. – Вдруг выйдешь в эту дверь и больше не вернешься? Тогда у ребенка не будет отца.

Однажды, когда они отдыхали на крыльце, Элизабет внезапно спросила:

– Почему ты так любишь это дерево, милый? Помнишь, как ты радовался, когда я сидела на нем в первый свой приезд сюда?

Она взглянула на уютную развилку высоко над землей.

– Это прекрасное большое дерево, – уклончиво объяснил Джозеф. – Думаю, что люблю его за совершенство.

Однако Элизабет хотела большего.

– Нет, Джозеф, причина не только в этом! Однажды я слышала, как ты разговаривал с дубом словно с человеком и обращался к нему «сэр».

Прежде чем ответить, он пристально посмотрел на дерево, а после долгого молчания рассказал о том, как перед смертью отец мечтал попасть на запад, и о том, как получил письмо от брата.

– Это что-то вроде игры. Кажется, что отец еще жив.

Элизабет посмотрела на него широко расставленными, полными женской мудрости серыми глазами.

– Нет, это не игра, Джозеф, – проговорила она мягко. – Ты не смог бы играть, даже если бы очень захотел. Но идея хорошая.

Она впервые проникла в сознание мужа, в единый миг увидела форму и ход его мыслей. И он понял, что это произошло. Чувства нахлынули высокой волной. Джозеф склонился к жене, чтобы поцеловать, но вместо этого уткнулся лбом в ее колени и едва не разрыдался.

Элизабет погладила мужа по волосам и спокойно улыбнулась.

– Надо было раньше открыть мне свою тайну. – На миг она задумалась и добавила: – Но, возможно, раньше я не смогла бы как следует ее рассмотреть.

Когда они ложились спать, она клала голову ему на руку и ночь за ночью вымаливала обещание:

– Когда придет срок, останешься со мной? Боюсь, что будет очень больно и страшно. Боюсь, что позову, а тебя не окажется рядом. Ты не уйдешь далеко, правда? И если окликну, сразу вернешься?

И Джозеф сурово обещал:

– Я обязательно буду с тобой, Элизабет. Не беспокойся.

– Но только не в той же комнате. Не хочу, чтобы ты видел – не знаю почему. А если будешь сидеть в другой комнате и слушать, тогда, наверное, ни капли не испугаюсь.

Иногда перед сном она рассказывала ему то, что знала: как персы напали на Грецию и были разбиты, как Орест обратился за защитой к священному алтарю, а фурии сидели рядом и ждали, когда он проголодается и сдастся. Со смехом делилась теми малозначительными сведениями, которые когда-то казались признаком превосходства, а сейчас выглядели попросту глупыми.