Ненавистная жена (СИ) - Логвин Янина - Страница 14

Что?

— Какого…

Я вскакиваю с постели, обматывая простыню вокруг голых бедер, и вываливаюсь из спальни. Очутившись в гостиной, рявкаю:

— Эй, ты! Стоять! — приказываю незваному гостю, наливаясь злостью. — Какого хрена здесь происходит? Что ты делаешь в моем доме?!

Сначала убираются девки. А за ними, чертыхаясь и матерясь сквозь зубы, исчезает Серов. В гневе со мной лучше не связываться и Игорьку это хорошо известно, но ублюдок Корнеева не теряет самообладания и, оставив сумки в соседней спальне, возвращается.

Хмуро глядя на меня, цедит сквозь зубы:

— В ее доме, Борзов. Теперь это дом Марины, и я делаю то, что должен был сделать ты. Обеспечить ей комфортную жизнь.

— А еще что?

— Доказать, что Корнеев не ошибся, выбрав тебя, — вдруг хладнокровно бросает.

Мне плевать, что он думает и кому служит. Но он забылся и, похоже, что-то недоговаривает, и вот на это я уже не могу закрыть глаза.

Я надвигаюсь на него и хватаю рукой за борт кожаной куртки. Рванув к себе, предупреждаю, давая ублюдку Босса последний шанс остаться на своих двоих:

— Убирайся вон! Еще раз увижу тебя в спальне моей жены — убью! И я не шучу. Мне Корнеев не указ!

Это мой дом и здесь действуют мои правила. Ему придется убраться. Однако он знает, кому служит и, с трудом освободившись из моей хватки, обещает:

— Это мы еще посмотрим… Ярый! По зубам ли я тебе. Может, ты со вчерашнего дня и муж девчонке, но явно только на бумаге. Можешь и дальше пользовать своих шлюх, но тогда не удивляйся, если в ее спальне окажется настоящий мужчина!

Что?

— Что?!

Мой кулак уже взлетает, а я всем телом подаюсь вперед, желая уничтожить урода, посмевшего мне это сказать, как вдруг между нами оказывается Мышь.

— Спасибо, Макар! — бойко заявляет мудаку, даже не понимая, что я едва ее не зашиб. — Мне ничего не нужно! Дальше я сама справлюсь.

— Ты уверена?

Ах они, мать твою, на «ты»?!

— Уверена, — уже спокойно добавляет. — Спасибо, что помог перенести вещи.

— Как скажешь. Я буду недалеко, если понадоблюсь.

Мышь пожимает хрупкими плечами, а меня бьет дрожь. Я еле сдерживаю себя от того, чтобы не догнать ублюдка и не разобраться с ним, когда он выходит из дома на улицу.

Да пошло оно все! Я буду жить, как хочу, и посмотрим, по зубам ли кому-нибудь мне помешать!

Теперь мы в доме одни, и Мышь уходит к себе, так и не посмотрев на меня и ничего не сказав. Плевать! Я и сам убираюсь в душ, с силой ударив дверью о стену, оставив в ней вмятину, чтобы хоть как-то привести голову и себя в чувство.

Вернувшись в спальню, натягиваю джинсы, футболку и на этот раз застаю жену на кухне.

Жену, твою мать!

Она вновь убрала волосы в строгий пучок и нарядилась в бесформенное платье. Когда я вхожу, она стоит ко мне спиной и бросает в кружку чайный пакетик, который здесь отыскала. Наливает из чайника кипяток, держась невозмутимо и ровно при моем появлении. Словно ей спицу в спину вогнали.

Я невольно цепляюсь взглядом за красивую шею, но тут же завожусь, решая навсегда расставить акценты в наших отношениях, раз уж теперь мы одна семья.

— Доброе утро… ж-женушка. Так и будешь молчать? Что за цирк ты здесь устроила — в моем доме?

Я явно зол и рычу, но плечи Марины не вздрагивают. Налив себе чай, она подходит к столу и садится за него, оказавшись теперь лицом ко мне. Отвечает ровно, без тени будь-каких эмоций.

— Ты сказал, что это дом твоего деда, а значит, не твой и не мой. А насчет цирка — тебе лучше знать, каких зверушек и для чего ты сюда пригласил. Я не так давно проснулась, так что веселился ты один.

— Ты знаешь, о чем я!

Ложка спокойно стучит о края чашки.

— Если ты говоришь о Макаре, то он сам вызвался мне помочь. Вещи довольно тяжелые, сама бы я еще не скоро справилась.

Мне приходится хлопнуть ладонью по столу, чтобы добиться от нее хоть каких-нибудь эмоций, и вот теперь она вздрагивает и поднимает на меня взгляд. Сразу бы так!

— Чтобы это было в последний раз, поняла? Надо что — скажи мне! Я тебе не пустое место!

Но звучит неуместно, и Мышь не отвечает. Вернув взгляд к столу, размешивает сахар в кружке, как какая-то деревянная кукла.

— Ну, давай, не томи! — после паузы натянутого молчания я не выдерживаю, когда звук постукивания ложки о фарфор выводит из себя. — Говори, что хотела.

— Ярослав… я не стану расспрашивать тебя, хорошо ли ты провел ночь, — начинает она негромко, — мне все равно. Но мне уже очевидно, что я не впишусь в твою жизнь. Отпусти меня, и мы сможем жить каждый своим настоящим. Даю слово, что не побеспокою тебя…

— Нет, и не мечтай. Закрыли тему!

Она сидит и одиноко цедит чай — тощая, холодная… и упрямая. Даже бровью на мой ответ не повела.

Я подхожу к холодильнику, достаю из него сыр, ветчину, и бросаю на стол. Говорю сухо:

— Если голодная — на вот, бери! А то цедишь тут, как сирота…

Она бледнеет в лице, роняет ложку и медленно поднимается. Смотрит на меня из-за стекол очков ненавистным серым взглядом.

— Я тебе не собака, Борзов. Ты так и не понял?

Только истерик мне не хватало. Пусть даже не пробует есть мне мозг, я ее быстро обломаю.

— Ешь, сказал, — отвечаю устало и по-прежнему зло. — Я сейчас уеду в спортивный клуб, в холодильнике полно продуктов — Анжелка забила. Приготовишь себе, что хочешь — время у тебя есть. И для меня тоже!

Но девчонка упрямо поднимает подбородок.

— Нет, Борзов, не приготовлю.

— Что, не научилась, белоручка? — оскаливаюсь я. — Так мотай на курсы кухарок — научишься! Я поесть люблю и вкусно! Или ты слишком благородна, чтобы готовить для своего мужа?

В ее бессильной злости есть особая сладость, и в этот момент я питаюсь ею, глядя на бесцветное лицо.

— Вчера в день свадьбы я брала выходной. Но сегодня еду на работу — у меня открыт важный проект. И нет, я не белоручка, но не стану для тебя готовить. Если ты нашел, с кем спать, то уверена, с легкостью найдешь и с кем поесть.

Она пытается уйти, но я останавливаю ее, обхватив ладонью тонкое предплечье.

— Не так быстро, Мышь. Ты не поняла. Больше. Никакой. Работы. Ты будешь дома. Точка.

— Нет!

— А я сказал, будешь! Или ты думаешь, если я не хочу тебя трахнуть, то не способен прокормить?

— Отпусти, мне больно.

— Я не услышал ответ.

Мышь поворачивается к столу и берет в руки нож. Повернув его ко мне рукоятью, хладнокровно протягивает со словами:

— Это ты не понял, «муж», — произносит, словно льдом окатывает. — Я не собака и не твоя рабыня. Я никогда не буду ею, лучше сразу убей и решишь все проблемы. Так или иначе, но сегодня я отсюда уйду — живой или меня вынесут вперед ногами, но будет так, как я сказала.

— Не пугай меня, девочка, я тебе не зеленый пацан, и я сказал «нет»!

— Тогда, как только ты уйдешь, я убью себя! — вот теперь появляется сила в серых глазах. — Это не бравада, так и будет, — ледяным тоном предупреждает. — Ни ты, ни отец, больше не станете мной командовать. Надоело!

И как я раньше не замечал, какой у нее стальной взгляд. Такой же, как у Корнеева. Она копия своего отца и сделает это. Сделает! И тогда старый сукин сын не пощадит никого… останется только пепел.

Я отпускаю ее руку, отталкивая от себя.

— Будь ты проклята, Мышь!

Она отшатывается, но упрямо поджимает губы.

— И тебе того же, Борзов!

Боксерский клуб «Двурукий Джеб» давно стал моим главным пристанищем. К черту женушку! Я срываюсь из дому в клуб на мотоцикле и целый день боксирую — освобождая голову от лишних мыслей. Работаю с грушей яростно, жестко, как привык, выбивая из себя злость и концентрирую внимание на «мнимом» сопернике. Увеличивая скорость, не щадя себя и не думая. Ни о чем.

Не давая себе думать, мать твою!

Через две недели у меня закрытый бой, на кону стоят хорошие деньги, а в деле завязаны серьезные люди — бой будет идти до нокаута, до победы одного из бойцов — здесь ставки предельно ясны. И, зная, кто мой соперник, я превращаюсь в машину. В Ярого — лучшего бойца миксфайта. В того, чье имя на слуху и с кем считаются.