Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич - Страница 16

Но как… как сказать Вере об этом?

Выполняя совет Клодия, Альбин весь день и вечер, как мог, старался не показываться ему на глаза и, уж тем более, не говорить о вере.

Но на следующий утро тот сам нашел его на палубе и спросил:

— Я полночи не спал, никак не мог понять… И сейчас не пойму. Ответь: почему ты не сбежал тогда с моими деньгами? Тем более, став христианином? Ведь я слышал о них только плохое!

Альбин прямо посмотрел в глаза начальнику и усмехнулся:

— С каких пор ты, доверяющий только неопровержимым фактам и надежным свидетельствам, стал доверять слухам? Причем, настолько бездоказательным и нелепым, что и повторять их не хочу. Ну, сам посуди: если бы христиане были такими, как повсюду нас пытаются изображать наши завистники и враги, то, следовательно, и я был бы таким. А будь это так, то, и правда, что помешало бы мне сбежать с твоими деньгами?

Это был разговор двух достойных, равных по уму собеседников, когда нет нужды говорить лишнее.

— Вот этот алогизм и не дает мне покоя! — вздохнул Клодий. — И еще я никак не могу понять: как можно верить в Бога, которого предали самой позорной казни — распяли на Кресте! Ведь это абсурд! Какой же Он после этого — Бог?!! Но вы — верите! Причем так, что не жалеете за исповедание Его Имени самого дорогого — жизни! Идя на казнь, словно на праздник! И я видел это собственными глазами!

— Когда?

— В раннем детстве, в садах Нерона! Меня привели туда родители. И я хорошо помню, как христиан одели в медвежьи шкуры, пропитанные жиром, поставили под подбородком каждого остроотточенный кол, чтобы он не мог опустить головы, и император с гостями вдоволь налюбовались всеми муками приговоренных к такой страшной казни. И — подожгли…

Клодий помолчал, вспоминая то, что было почти полвека назад, и с легким удивлением продолжил:

— Все ожидали диких воплей от боли, плача — ведь там были и дети! — мольбы о пощаде… А они вдруг подняли головы к небу, и все, как один, запели свои молитвы. Вот это запомнилось мне навсегда. И, видать, с самого детства во мне зрел этот не понятый до конца тогда и непонятный теперь вопрос.

Альбин выслушал все это и сказал:

— Нерону просто нужно было свалить на кого-то вину за пожар Рима, чтобы успокоить народ. Вот он и выбрал для этого христиан, которыми уже тогда многие были недовольны.

— Вот видишь — многие! — со значением поднял указательный палец Клодий. — С Нероном все ясно, не будем о нем, но ведь среди остальных были незаинтересованные и здравомыслящие люди. И значит, какие-то основания для того, чтобы считать вас такими, все-таки есть?

— Нет, — твердо ответил Альбин и, выдержав долгий взгляд собеседника, принялся объяснять: — Мы не делаем ничего предосудительного и уж тем более противозаконного. Напротив, стараемся жить в чистоте душ и тел. Не делаем никому зла. Никого не обманываем. Стараемся всем помочь.

— Допустим. Но почему тогда о вас говорят такое?

— Видишь ли, с самого начала власти отказались признавать нашу веру. Хотя статуи других, так называемых, богов из завоеванных стран они перевозили в Рим, ставили в Пантеоне и разрешали всем верить в них. Правда… — тут Альбин сделал значительную паузу. — С единственным условием: поклоняться Юпитеру и другим главным богам Рима и гению императора, принося им жертвы. То есть то, на что мы, в отличие от других, никак не можем пойти.

— Почему? — недоуменно посмотрел на него Клодий. — Разве так трудно бросить на алтарь несколько зерен и воскурить перед ним фимиам?

— Вроде бы, нет! Но для нас это просто невозможно!

— Но почему?!

— Потому что мы поклоняемся только Одному — Единому Богу! — с благоговением произнес Альбин. — Вот за это нас сразу и стали считать неблагонадежными. Даже те, кто приносит такую жертву, совершенно не веря в Юпитера и презирая императора!

— Да, — усмехнулся Клодий и незаметно показал на себя пальцем. — Я, кажется, даже догадываюсь, о ком это ты говоришь!

Альбин, хорошо знавший Клодия, понимающе кивнул и без улыбки продолжил:

— Будучи отвержены властями, мы вынуждены собираться на свои службы ночью, тайком, не посвящая никого в подробности наших богослужений. А все скрытое и тайное, естественно, сразу вызывает подозрения и всякого рода догадки. Тем более, если есть кому распускать разные сплетни и слухи, а потом старательно и умело подогревать их.

— И кто же это, интересно знать?

— Это? — с удовлетворением замечая в Клодии искренний интерес, переспросил Альбин и сам же ответил: — Разумеется, языческие жрецы — от досады, что вместе с перешедшими в другую веру людьми уходит и часть их добычи. Затем — из зависти ко всему более чистому и порядочному, подверженные порокам, или просто наущаемые темными невидимыми силами люди. И, наконец, последние в моем перечне, но первые на деле — те, кто, казалось бы, должны были первыми увидеть в Христе — Спасителя, то есть, Мессию! Но не увидели и не признали…

— Ты имеешь в виду — иудеев? — презрительно поджав нижнюю губу, уточнил Клодий.

— Да, но не всех, — остановил его Альбин, — тех, что уговорили Понтия Пилата распять Его, но еще и всячески противодействовали апостолам, которые понесли Благую Весть по всему миру.

Клодий с еще большим интересом посмотрел на Альбина и задумчиво сказал:

— Я слышал, что лет сто назад среди нас, римлян, и народов других царств ходила упорная молва, что где-то на востоке скоро появится могущественный царь, который покорит себе весь мир. Читал труды знаменитых мыслителей и видел, что лучшие умы, наблюдая, что мир идет к пропасти погибели, надеялись, что откуда-то должно прийти спасение. Если не от людей, то свыше. Преклонялся перед писавшим об этом Вергилием. Изучал запрещенные, но до конца так и не уничтоженные Августом пророчества Сивиллы… И честно скажу, всерьез интересовался этим вопросом. Может, когда-нибудь я открою тебе, почему. — Клодий долго — Альбин не стал торопить его — молчал и вдруг спросил: — Так, стало быть, Он — этот Мессия — все же пришел?

— Да! — наконец, широко улыбнулся Альбин. — Причем, с изумительной точностью по срокам, указанным за несколько столетий до этого пророком Даниилом.

— И вы, стало быть, почитаете его?

— Да! Да!

— А чем же вы все-таки занимаетесь на ваших службах?

Альбин от неожиданности такого вопроса запнулся и, поразмыслив, что можно приоткрыть из того, что для остальных было тайной, только пожал плечами:

— Поверь, мы не делаем ничего предосудительного! Слушаем отрывки книг Священного Писания. Толкования их. И — молимся!

— Как и мы, каждый за себя?

— Нет, у нас так не принято! — возразил Альбин. — Научая апостолов, а через них, и нас, молитве, Христос сказал ведь не «Отче мой», а «Отче наш». То есть, мой, твой, его, их… — кивнул он на капитана, затем на рабов-гребцов. — Всех! Как солнце восходит над всеми без исключения, так и Бог желает спасения — всем! И поэтому мы молимся: и за императора, и за знакомых и незнакомых нам людей, в том числе и за наших гонителей и мучителей…

— Вот этого я, хоть убей, не могу понять!

— А что тут понимать? Сам Христос подал нам пример в этом. Когда Его руки и ноги прибивали к Кресту, Он молился за распинателей, говоря: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают». Дорогой ценой оплачено наше спасение. Так можем ли мы не следовать во всем примеру Христа или жалеть сами хоть что-то, будь это даже, как ты верно это сказал, самое дорогое — жизнь?

— Да что же такое Он может дать вам, что вы так чтите Его? — теряя терпение, воскликнул Клодий, и Альбин, глядя просветленными глазами куда-то выше горизонта, сказал:

— Он обещает нам Вечные блага, то есть, то, чего не могло обещать и уж тем более дать людям ни одно из божеств, которым до сих пор, заблуждаясь, поклоняется большинство людей.