Мораль, этика и политика - Рикер Поль - Страница 2

Именно на такой тройственной основе- лингвистической, практической, повествовательной- конституируется этический субъект. Если вначале говорят о действии, о практике, что они являются хорошими или плохими, то этический предикат рефлексивно применяется по отношению к тому, кто может назвать самого себя в качестве автора своих слов, исполнителя своих действий, персонажа рассказов, повествующих о нем или им изложенных. Посредством этого рефлексивного движения субъект сам помещает себя в поле идеи блага и судит или предоставляет возможность судить свои действия с точки зрения благой жизни, на достижение которой они направлены. Словом, только субъект, способный оценивать собственные действия, формулировать свои предпочтения, связанные с предикатами "хороший" или "плохой", а значит, способный опираться на иерархию ценностей в процессе выбора возможных действий, -только такой субъект может определять самого себя.

Теперь следует показать, что только в обществе, а точнее- в рамках справедливых социальных институтов, субъект могущий становится субъектом действия, существующим субъектом, историческим субъектом. Поскольку не составляет сложности показать на каждом из уровней конституирования "я" вклад в него другого субъекта, не являющегося этим "я", то для нашего анализа важнее будет установить внутри самого понятия "другой" различие между другим, раскрывающим себя через свой облик (и следовательно, способным вступить в межличностные отношения, примером которых может служить дружба), и безликим "другим", который составляет третий элемент политической связи. В действительности критический момент для политической философии наступает тогда, когда она затрагивает такое состояние, при котором отношение с другим, раздваиваясь, уступает место опосредованию институтами. Не следует останавливаться на двойном соотношении: "я"- "ты", нужно идти дальше в направлении тройного соотношения: "я"-"ты"-"третий", или "любой".

Будет удобнее пойти по пути поэтапного рассмотрения становления идентичности "я" с точки зрения этого тройного соотношения. Субъект дискурса может самоидентифицироваться и самоопределяться прежде всего в процессе беседы. Говорящему в первом лице соответствует слушающий во втором лице. Моральные, юридические, политические аспекты этой противоположности проявляются в той мере, в какой роли говорящего и слушающего могут меняться местами, тогда как лица, ведущие беседу, остаются таковыми неизменно. Когда я говорю "ты", я подразумеваю, что "ты" способен определить себя самого как "я". Искусство овладения личными местоимениями достигает совершенства лишь тогда, когда правила такого обмена полностью понятны. И это полное понимание в свою очередь создает элементарное условие, необходимое для возникновения субъекта права, члена политического сообщества. Так же, как и "я", другой, когда он говорит, может определить себя в качестве "я". Выражение "как и я" уже предполагает признание другого равным мне в терминах права и долга. Однако словесный обмен, который уместнее было бы назвать распределением слов, возможен только на основе создания языка как совокупности правил такого обмена и такого распределения. Каждый из собеседников предполагает существование данной совокупности в качестве социального условия любого речевого акта. Или лучше сказать, что таким образом эта совокупность превращает в "ты" "любого", поскольку правила нашего языка объединяют бесчисленное количество людей, тогда как лишь незначительная часть этих людей может вступить в отношения дружбы. В этом смысле письмо ведет к разрыву между "ты" как членом дружеского обмена и "третьим", потенциально участвующим в безграничной коммуникации. Конечно, язык как социальный институт не является политическим образованием. Однако ясно, что при плохом политическом режиме может происходить деформирование словесной коммуникации из-за систематического обращения ко лжи и лести и постоянного ощущения страха.

В свою очередь, действие в процессе своего осуществления представляет некую троичную структуру, которая в очередной раз демонстрирует опосредующий характер институтов. Выше уже говорилось о вере в себя, которую я могу испытывать как агент, способный действовать. И вот эта вера, эта уверенность переносятся с меня на другого, а через другого возвращаются ко мне. Я осознаю, что я могу и я верю, что ты можешь точно так же, как и я. И это именно ты, веря в меня, рассчитывая на меня, помогаешь мне оставаться могущим субъектом (sujet capable). Но это признание такой же способности за другими агентами, вовлеченными так же, как и я, в разного рода взаимодействия, не обходится без опосредования правилами действия, которые можно наблюдать в профессиональной деятельности, искусстве, играх. Эти правила создают высшие эталоны, позволяющие оценить степень успешности осуществления индивидуальной деятельности. Например, эти высшие эталоны дают возможность охарактеризовать профессию врача с помощью правил, квалифицирующих "хорошего" врача. И так же, как письмо устанавливает разрыв между "ты" дружеского отношения и "третьим" неограниченной коммуникации, социальные системы различного порядка вклиниваются между отдельными действиями тех или иных агентов на протяжении всего процесса их совместной деятельности. Можно вслед за Жан-Марком Ферри (см. его книгу "Способности опыта", том II) отнести к категории явлений, многозначительно названных им "порядки признания" ("ordres de la reconnaissance"), большие организации, взаимодействующие друг с другом: техническую систему, денежную и налоговую системы, правовую систему, бюрократическую систему, систему опосредования, педагогическую систему, научную систему. И в начале именно в качестве одной из таких систем демократическая система вписывается в последовательность "порядков признания" ("des ordres de la reconnaissance") (в дальнейшем мы вернемся к этой парадоксальной проблеме). Нужно, чтобы признание имело место в организации, и это следует подчеркнуть в противовес системной абстракции, при которой могут быть исключены из рассмотрения инициативы и вмешательства, благодаря которым личности вступают во взаимные отношения с системами. И наоборот, нужно, чтобы организация социальных систем являлась обязательным посредником признания, это должно быть подтверждено вопреки принципу общности, который стремится представить политическую связь как межличностную связь, примерами которой служат дружба и любовь. Можно поставить под сомнение, что идентичность повествования имеет ту же троичную структуру, что и дискурс и действие. Но это ни о чем не говорит. Жизненные истории настолько взаимно переплетены, что рассказ о собственной жизни, который каждый из нас составляет или выслушивает, становится частью прочих рассказов, изложенных другими. И тогда, благодаря наличию повествовательной идентичности, можно рассматривать нации, народы, классы, разного рода сообщества как образования, взаимно признающие друг друга, признающие каждого тождественным себе и одних- другим. Именно в этом смысле можно считать саму историю, взятую в значении историографии, как образование, призванное демонстрировать и хранить временное измерение "порядков признания" ("ordres de la reconnaissance"), о которых только что шла речь.