Нимфоманка для альфы (СИ) - Блэк Айза - Страница 7

В пять лет у меня стали расти крылья. Я стал существенно отличаться от сородичей. Крылатый волк – позор для стаи. Бельмо на репутации альфы. Иногда ко мне приходил Захарий, долго смотрел на меня своими белыми глазами, шептал что-то на непонятном мне языке. Он считал, меня еще можно использовать. А казнить – это успеется всегда.

Я привык к плевкам, насмешкам, побоям. Жил, существовал, для чего? Я тогда понять не мог. От нечего делать тренировался. Познавал свою вторую суть. И ждал мать. Всегда ее ждал. Порой она долго не приходила, если отчим проведывал о ее посещениях. Но она была упертой, маленькой хрупкой волчицей, в которой была заключена невероятная сила любви. Она всегда находила способы прийти снова. Только она давала силы жить, ради нее. Ведь если меня не станет, матери будет плохо. А я мечтал, когда-то вырваться из клетки, и забрать ее далеко-далеко. С каждым разом она увядала, угасала ее красота, на изможденном лице пролегла печать страданий.

Еще одно светлое пятно в беспросветном существовании в клетке – Рэймонд. Впервые я увидел его подростком. Он был примерно моего возраста, и приехал вместе с отцом и братом из соседней стаи. Он был племянником моего отчима. Это я узнал из общения с ним.

Волк подбежал ко мне. Долго смотрел. А потом так серьезно заявил.

- Я тебя вытащу! – сверкнул золотом глаз, и там пролегла боль.

- Мне не нужна твоя жалость! – рыкнул в ответ.

- Я не жалею, я ищу пути выхода, - и протянул мне свою руку через решетку.

И я принял его руку. Тогда еще я не утратил веры в доброту. Маленький загнанный зверек еще верил в чудеса. Хотя в отношении Рэймонда, я никогда не пожалел о своем решении. Он стал больше чем другом, соратником, братом. Тот золотой луч надежды во тьме моего существования.

Полагаю, мне никогда с ним не расплатиться. За свое воскрешение, за власть, за помощь и поддержку. И я искренне рад, что небеса вознаградили его по заслугам. Подарив истинную самку, и счастье, к которому он всегда стремился.

А тогда, Рэймонд действительно выполнил свое обещание. Он пробрался ночью и помог мне бежать. Тогда я впервые вкусил запах свободы. Невероятное ощущение, когда ты можешь двигаться, не сдерживаемый прутьями решетки. Как мало нам порой надо в жизни. А в итоге – это мало, оказывается непомерной роскошью.

Нас поймали быстро. Что делали с Рэймондом, я до сих пор не знаю. Но полагаю, мой побег ему дорого обошелся. А меня закидывали камнями, избивали кнутом, как взбесившееся животное. После наказания, я еще долго не мог подняться. Руки и ноги не слушались. Обратиться, чтобы залечить раны тоже не мог – это уже Захарий постарался.

Больше попыток сбежать я не предпринимал, вплоть до того страшного дня, когда мой мир взорвался на миллиард окровавленных кусочков. И в каждом из них отражались страдания единственной женщины, которая меня любила. Материнской светлой любовью. Только ей я был нужен. В тот день я осиротел. И мой зверь вырвался на поверхность, осатаневший от агонии непоправимой потери.

Мать кричала так, что в ушах лопались барабанные перепонки. Отчима в этот момент не было дома, я видел как он вместе с Такером куда-то уехал. Вначале даже понять не мог, что произошло, кто посмел. Я и ранее слышал ее крики, выл, бился головой о железные прутья, ощущая, какое я ничтожество. Жалкое отродье, которое не в состоянии защитить родного человека. Но сегодня, нутром учуял, грядет катастрофа. Она надвигается на нас, как жужжащий локомотив. И нет времени, чтобы отбежать в сторону, невозможно укрыться, горе раздавит нас.

Крики стали еще громче, жуткий стон боли и отчаяния. И во мне что-то разорвалось, острые шипы проткнули сердце. Я внутренне захлебывался кровью и сатанел. Не помню, как выломал прутья, как принял волчий облик, и с трудом взлетел. Я не умел летать, перекидывался редко, но во мне бурлила лишь одна мысль: «Спасти!». Она давала силы, пробуждала потаенные резервы организма, наполняла дикой первобытной яростью.

Я выбил окно, откуда раздавался крик. Мой брат душил ее. Мог разорвать, но он упивался медленной агонией своей матери.

- А ну, брысь уродец, - посмотрел в мою сторону. Нездоровый блеск в глазах. И жажда боли, такая острая, что пошатнулся.

- Оставь ее, - рычу.

- Она ответит за нелюбовь, за все дрянь ответит, - замахивается рукой, которая тут же трансформируется в волчью лапу.

Перехватываю его клешню, со злостью выкручиваю, ломаю. Мама лежит неподвижно, меня накрывает острой болью, она разрывает меня в клочья, и я выплескиваю все на брата. Рву его на куски. Не могу остановиться, бешеная ярость, смешанная с отчаянием, берет верх над разумом.

Брат уже не вопит. Он превратился в кусок мяса. И только тогда осознаю, что убил его. Подлетаю к матери. Улавливаю тонкий хрип. Она оборотень, она не может умереть от удушья! Она сильная! Моя хрупкая, любимая мамочка! Но я понимаю, что по непонятной мне причине жизнь вытекает из ее тела.

- Мам, держись, прошу тебя, - кричу, принимая человеческий облик.

- Даймонд, - глаза широко распахиваются, они стекленеют на моих глазах, - Ты мой бриллиант, ты должен сверкать ярче всех. Разгони тьму… ты победишь… люблю тебя сынок… единственное мое сокровище в жизни… мой бесценный алмаз…

Это были ее последние слова. Она была тем оплотом чистоты, что поддерживала мой свет. Давала веру, что мир состоит не только из жестокости. Все в один момент исчезло. Одиночество, как огромный валун ударило по голове, и расползлось по телу. И изменился вот там, у ног ее бездыханного тела. Я хотел рвать, кромсать и мстить. Свет в конце туннеля погас. Тьма окутывала меня все плотнее. Мой личный монстр внутри оживал, разминался и точил когти.

Волки из стаи, те что изо дня в день смотрели на меня как на уродца в клетке, потешались, били, плевали, сейчас вломились в комнату и накинулись. Кто-то в облике человека, кто-то перекинулся. Не знаю, откуда взялись силы, что пробудилось во мне. Но я уничтожил их всех. Я хотел еще больше крови. Разрывал им глотки и кидался на следующего. Не чувствовал их укусов, ударов. Я осатанел. Расправив крылья, до конца не перекинувшись в волка, я заливал пол кровью. И выл от отчаяния. Я все еще не мог поверить… мамы больше нет…

Дикий немой утробный вой разрывал гортань и легкие. Я менялся. Боль меня меняла. И я бы сейчас, не задумываясь, отдал свою жизнь, лишь за один вздох мамы.

- Что ты натворил, адское дитя! – Захарий стоял, осматривая гору трупов.

- Помоги ей! Рон убил ее… сделай все, что сможешь! И я отплачу, сделаю все, что попросишь, - принимая полностью человеческий облик, вцепился в полы цветастой мантии мага.

Посмотрел на меня, нахмурив седые косматые брови. Зло сверкнул белыми глазами. Наклонился над матерью. Она лежала, словно спала. Красивая, идеальная. Она напоминала статую. Сам ощущал – в этой оболочке больше нет жизни.

- Тут смерть победила. Я не всесилен, - поднялся и вновь уставился на меня. – Ты не имел права проливать кровь своих братьев. Ты сеешь смерть. Ты помутнил рассудок Рона. Только ты во всем виноват! И в наказание, будешь маяться на земле. Никогда и негде тебе не найти покоя, - он достал что-то из кармана мантии, прошептал слова на непонятном языке, и комната озарилась черным едким дымом.

Я почувствовал – задыхаюсь. Упал на кровавый пол, скорчился в судорогах, что-то едкое, как кислота бежало по крови. Оно выкручивало меня наизнанку. Мрак плотным облаком проникал через кожу. Застилал глаза. Я корчился в крови, умирал от страшной агонии, и уже готовился встретиться с матерью. Но вдруг все резко прекратилось. Дым развеялся. Я все еще лежал на полу. Захарий смотрел на меня, сверху вниз. Выражение его глаз не понять. Костлявые руки дрожат.

- Теперь на тебе проклятье черной крови. Ты изгнан из мира оборотней. Изгой. И не найдешь покоя, ни в одном уголке земного шара. Ты лишен истинной пары. И никогда тебе не заиметь потомства, - сказал пустым голосом. Без выражения, эмоций. И каждое слово вонзалось в мозг, проходило под кожу и оставалось там занозой.