Нахаловка (СИ) - "lanpirot" - Страница 4

[12] Подключичные звезды наносят только воры в законе.

[13] Хозяин — начальник ИТУ, тюрьмы, милиции (тюремн. жаргон).

[14]Авторитет — заключенный, имеющий высокий статус в одной из двух групп (мастей) неформальной иерархии заключенных: блатных и мужиков. Не употребляется по отношению к представителям таких неформальных групп, как козлы, черти, опущенные и др. (тюремн. жаргон).

[15] Сандальнуть — умереть (тюремн. жаргон).

[16]Ряженка — водка (тюремн. жаргон).

[17] Маз — мастер, опытный во всех отношениях вор. Мазы заправляют, распоряжаются делом во время производства воровства, делят добычу, обучают молодых воров, стоят во главе шайки и вообще играют роль главнокомандующего, атамана.

[18]План — гашиш, анаша (тюремн. жаргон).

[19]Дать по ушам — 1) обвинить, 2) изгнать из воровской среды, 3) принизить авторитет (тюремн. жаргон).

[20]Отрицаловка, отрицалово, отрицалы, отрицательно настроенные осужденные — заключенные, которые с точки зрения администрации ИТУ мешают ее работе, отрицательно влияют на других осужденных. Всех заключенных работники ИТУ и ученые МВД делят на три группы: положительные (помогающие им в работе), нейтральные (не мешающие), отрицательные. В отрицалово попадают не только блатные, но и все неугодные администрации (например, те, кто обращается с жалобами на администрацию, отказывается выполнять “левую” работу на сотрудников и т.п.) (тюремн. жаргон).

Глава 2

Наши дни

Непостоянная в своих пристрастиях Царица Осень, разобидевшись отчего-то на целый свет, занавесила прежде прозрачную синеву небосвода тяжелыми свинцовыми тучами. Но и этого ей показалась мало, и она слёзно пролилась на землю мелкой, холодной и частой моросью, подгоняя промозглыми порывами ветра небольшое стадо коров, меланхолично шагающее по обочине дороги мимо полуразрушенной кирпичной автобусной остановки с облезшей вывеской: «пгт. Нахаловка. Ост. Водокачка. марш. № 3».

Но коровы на причуды погоды откровенно плевали, невозмутимо жуя свою бесконечную жвачку, чего нельзя было сказать о субтильном пареньке, лет двадцати — двадцати пяти, что брел, ежесекундно спотыкаясь, следом за вяло топающим стадом. Пацанчик был одет в грязную и мятую толстовку с капюшоном, натянутым на голову едва ли не до самого подбородка. Из-под «глубокого» головного убора проглядывала лишь сероватая кожа нижней части лица, да запавшие щеки, а мутные глаза с красными полопавшимися сосудами, «отороченные» темными, как у панды, кругами, «стыдливо» прятались в сумрачной глубине капюшона. Сгорбившись и засунув руки глубоко в карманы, паренек трясся всем телом, и не только из-за дождя и пронизывающего до костей холодного ветра — его откровенно и не по-детски «ломало». И все из-за отсутствия такой необходимой и вожделенной ежедневной дозы, ну хоть какой-нибудь забористой дури.

Добравшись, наконец, до «развалин» остановки с чудом уцелевшей частью перекрытия, Тимоха (а именно так пацана назвали при рождении), тяжело осел на заплеванную деревянную лавчонку и начал судорожно выворачивать карманы, уже проверенные не по одному разу. Наконец, в одном из них — дырявом, он нашел запавший под подкладку помятый блистер какого-то болеутоляющего с двумя уцелевшими таблетками. Трясущимися руками Тимоха принялся их «вылущивать» из шуршащей обертки, но, так и не сумев справиться со всё усиливающимся тремором, он выронил из рук освобожденные из упаковки «колеса».

— Нет! — Таблетки разлетелись в стороны: одна воткнулась в свежую коровью лепешку, а вторая выкатилась на дорогу, прямо под колеса проезжающего мимо грузовика.

Но к счастью наркомана, пролетевший мимо на всех парах большегруз, не раздавил «пилюлю», а лишь откинул её потоком воздуха обратно к остановке. Тимоха с облегчением выдохнул. Однако, едва он поднялся с лавочки, с неба «спикировала» сорока и приземлилась на землю рядом с таблеткой.

— Кыш, тварина! — просипел наркоман, обливаясь холодным потом. — Не тронь, падла! Моё…

Сорока покосилась на Тимоху блестящим глазом и неторопливо принялась подбираться к цветной «игрушке». Не обращая внимания на мерзкую грязь, воняющую мочой и окурками, Тимоха упал на колени и, не отрывая глаз от наглой птицы, принялся шарить вокруг себя подрагивающими руками. Нащупав обломок кирпича, он с ненавистью метнул его в сороку:

— Отвали, падла! Хреново мне!

В птицу Тимоха так и не попал, но зато она испуганно упорхнула восвояси, оставив вожделенный «приз» прежнему владельцу. Не поднимаясь с колен, наркоман подполз к вожделенной таблетке и протянул руку, чтобы поднять её с земли. Занятый «военными действиями» с сорокой за возвращение своей собственности, Тимоха и не заметил, как из-за остановки вышли двое — с которыми он совсем не жаждал сегодня встречаться: Лом — худой и угловатый шкет, длинный, словно оглобля, и Сивый — невысокий, резкий и подвижный, как на шарнирах, с расписанными тюремной синевой руками и блестящей фиксой во рту.

Неожиданно выпрыгнув из-за угла, Сивый грубо наступил на таблетку, раздавливая лекарство в труху и смешивая его с грязью.

— Сука! — Горю Тимохи не было предела. — Она ж последняя была!

Стоявший на коленях наркоман медленно поднял голову и встретился глазами с недобро улыбающимся Сивым, который присел напротив него «на корты». Лом, вяло ковыряясь в зубах специально отращённым для этого ногтем мизинца, привалился плечом к полуразрушенной стене остановки.

Сивый, сбросив с Тимохи капюшон, смачно шлепнул его ладонью по давно нестриженной макушке:

— Ку-ку, Тимоня!

Наркоман испуганно вздрогнул, втянул голову в плечи и резко отшатнулся от Сивого. Попытка вскочить на ноги не удалась — не удержав равновесия, Тимоха шлепнулся на задницу, после чего неуклюже, по-крабьи, отполз назад, пока не наткнулся на остатки кирпичной стены.

— Не рад лучшим друзьям? — Сивый широко улыбнулся, свернув полированным рандолем. Однако эта улыбка не предвещала Тимохе ничего хорошего.

— Р-р-ад… — Заикаясь, выдавил сквозь силу наркоман.

— Рад? — Фиксатый делано удивился. — А в гости не заходишь и бабки не несешь. Как это понимать, Тимоня? За хорошую дурь надо всегда вовремя платить! И тогда хорошая дурь будет у тебя каждый божий день!

— Пацаны-пацаны, — испуганно залебезил Тимоха, — все отдам! Вот... вот чем угодно поклянусь! Только… — Он взглянул на Сивого исподлобья. — … еще на дозу дайте... В последний раз... — со вспыхнувшей надеждой в голосе, плаксиво произнес он. — Л-л-ломает… мля… не по-детски!

Сивый показушно вздохнул и с прищуром посмотрел на приятеля:

— Поверим, Лом? Дадим пацаненку раскумариться еще на разок?

Тимоха, облизнув пересохшие и полопавшиеся губы, подался вперед, пожирая глазами Лома, от ответа которого многое зависело. Длинный подбоченился и скорчил многозначительную рожу, вытянув губы «трубочкой»:

— Ну-у-у... надо подумать…

Сивый неожиданно резко схватил Тимоху одной рукой за горло, а второй попытался вынуть из кармана нож-бабочку, которую всегда таскал с собой — попугать нерадивых должников. Но «бабочка» зацепилась за ткань и никак не хотела появляться «на свет». Сивый нервно суетился, грубо дергая рукой в штанах, словно занимался постыдной мастурбацией. Наконец раздался треск порванной ткани, и нож стремительно выскочил из кармана.

— Тля! — Выругался Сивый, оглядывая порванные штаны, а Лом, не сдержавшись, заржал во весь голос. — Заткнись, гнида! — Рявкнул фиксатый, который считался в их паре за пахана.

Лом резко замолк — не стоило злить «старшего», а Сивый попытался эффектно разложить скаладишок. Но то ли руки у него сегодня были не под то заточены, то ли звезды так сошлись — нож никак не хотел раскладываться, даже едва не вывалился из его ладони. Лом еще раз фыркнул, но после очередного гневного взгляда Сивого, заткнулся окончательно.

Наконец, приведя оружие в «боевое положение», Сивый слегка проколол острым кончиком ножа левое нижнее веко Тимохи. Выступила капля крови, а наркоман замер от ужаса, вжавшись затылком в кирпичную кладку и даже перестав дрожать.