Отпуск&Детектив - Устинова Татьяна - Страница 4

Ну да, именно так я объяснила себе регулярные – дважды в день – визиты доктора к боссу.

– Ему за шестьдесят. И ведь здоровый человек не повез бы в круиз личного врача? – ответила я вопросом на вопрос.

– А я не личный врач Аркадия Кирилловича! – громким шепотом сообщил мне Рубен и радостно засмеялся.

«Кажется, коллеги приговорили на троих не одну бутылочку, – подумала я. – Вон, девушки на танцполе качаются, как рябинки на ветру, а доктор выдает мне свои секреты».

– Личный врач Мамаева, чтоб вы знали, профессор Арутюнян из краевой клинической, – просветил меня Рубен.

– А вы разве не Арутюнян? – не поняла я.

– Я Арутюнян! – Доктор энергично кивнул и приосанился. – Арутюнян, и еще какой! Но не профессор пока что, а только доцент. Профессор – мой дядя. Он мне и устроил эту замечательную шабашку! – Рубен раскинул руки и стал прищелкивать пальцами в такт музыке. – Вах, красота! Вах, хорошо! Два раза в сутки проведал уважаемого пожилого человека, температуру ему измерил, давление, сахар, пульс посчитал – и гуляй, Рубенчик! Повезло, что дядя клинику оставить не может.

– Так вы, получается, тоже совсем недавно знакомы с Аркадием Кирилловичем? – удивилась я. – А я-то думала, он с персональным доктором не расстается, потому что неважно себя чувствует.

– Он чувствует себя важно! – Доцент Арутюнян опять засмеялся.

– Тогда не понимаю… Я ведь решила, что строгое расписание с обязательным присутствием какой-нибудь живой души поблизости – это мера безопасности, – призналась я. – На случай, если боссу вдруг станет плохо.

– Вот! Именно об этом нам надо поговорить. – Доктор постарался сесть ровно и сделал строгое лицо. – С Аркадием Кирилловичем все в порядке, просто он очень мнительный. Бывают, знаете ли, люди, которые настолько дорожат своим здоровьем, что панически боятся малейшего ему ущерба и готовы при первом же чихе найти у себя пару-тройку смертельных болезней…

– От родильной горячки до воды в коленной чашечке, – пробормотала я, вспомнив любимого О’Генри.

– Да! Точно! – Доцент Арутюнян очень обрадовался моему пониманию. – И Аркадий Кириллович, насколько я могу судить, именно такой! А потому вы, милочка, ни в коем случае не должны укреплять его в разрушительных мыслях о собственном нездоровье!

– Да как я его в них укрепляю?!

– А так! – Рубен вытаращил и без того выпуклые глаза и щедро добавил во взор вековечной скорби. – Вы смотрите на него так сочувственно и жалостливо! Как будто он умирающий!

– Так я же думала…

Я смешалась.

– А вы не думайте, милочка. – Доцент похлопал меня по руке. – Наслаждайтесь жизнью. Этим прекрасным моментом! Когда еще доведется вот так, на просторах Средиземноморья и Адриатики, под звездным небом сладостного юга, да в прекрасной компании! – И он потянул мою руку к своим густым усам, явно намереваясь ее облобызать.

Я высвободила руку и погрозила доктору пальцем:

– Не нужно ко мне клеиться! У меня жених есть.

– А у меня вообще жена! – отмахнулся веселый эскулап. – Но кого и когда это останавливало, да?

Он подмигнул мне, но я решила не продолжать тет-а-тет, встала из-за столика и, сообщив, что должна попудрить носик, ретировалась в дамскую комнату.

Когда вышла из нее, увидела, что доктор самозабвенно отплясывает с Клавой и Лизой, а за столиком сидит нахохленный и угрюмый Бакланов. Подойдя за оставленным на стуле жакетом, я заметила, что фотохудожник тоже сильно нетрезв, но, в отличие от доктора и барышень, совсем не весел.

При моем появлении он поднял голову, скользнул по мне расфокусированным взглядом и пробормотал что-то вроде «восемьдесят шесть коту под хвост».

Я не стала уточнять, что имелось в виду – явно не ректальные термометры, – молча взяла свой жакет и удалилась.

Уже на подходе к своей каюте встретилась в коридоре с красивой, как кукла, мадам Мамаевой.

– Инна…

– Индия. – Я остановилась, вежливо давая мадам возможность закончить начатую фразу.

– Конечно, Индия. – Екатерина Максимовна выглядела безупречно, но была чем-то сильно озабочена. Гладкий белый лоб прорезала горизонтальная морщинка. – Вы не видели Антона?

– Видела и Антона, и Рубена, и Лизу, и Клавдию в баре на третьей палубе, – не скрыла я.

– И что они все там делали? – поморщилась мадам.

– Думаю, спаивали коллектив.

– Спаяли?

– Споили. – Я открыла свою дверь ключ-картой и шагнула в каюту. – Спокойной ночи, Екатерина Максимовна!

В ответ в коридоре раздался негромкий звук удара. Мне показалось или изысканная мадам бухнула в стену кулачком?

Вот кому не помешало бы принять микстуру от нервов.

Наутро я пробудилась раньше обычного, но вовсе не потому, что выспалась. На рассвете «Аркадия» вошла в порт, и этот процесс сопровождался сложносоставным шумом: менялся звук работы двигателей, слышались гудки, что-то гремело, стучало, кто-то бегал, топал, слышны были возгласы и целые тирады на русском и греческом.

Я села в своей узкой, но вполне удобной кровати, посмотрела в окно-иллюминатор на крутой берег, сплошь облепленный, как птичьими гнездами, кубиками белых, розовых и голубых домиков, и вздохнула. Не доведется мне погулять по прекрасному острову, опять придется сидеть в четырех стенах со старичком-миллионером! Прям новая версия старой сказки «Василиса и Кощей».

Для полноты сходства с Василисой я старательно заплела косу, умылась, оделась и направилась в чертог Кощея Кирилловича. Думала, приду пораньше, раз все равно уже не сплю, авось повезет увидеть содержимое киота.

Очень уж оно интриговало меня. Я перед сном даже поиск в Интернете учинила, пытаясь выяснить, какие такие бессмертные произведения искусства поменяли владельцев за последние полгода.

Приблизительно определиться со сроком мне помог Зяма. Братца тоже очень интересовал шедевр в киоте (неуемное любопытство – наша семейная черта), и поздно вечером, когда я уже вернулась из бара, он позвонил мне, чтобы узнать, не разгадала ли я эту тайну. Проболтался, что с бывшей своей подругой, нынешней супругой Мамаева, до сих пор эпизодически общается, но уже бесконтактно, в режиме, который англичане называют small-talk – «короткая беседа», разговор «ни о чём». Таковой, как известно, имеет огромное значение в культурах англоговорящих стран, но практикуется и в нашем светском обществе. А Зяма, модный и дорогой дизайнер, вхож в соответствующие круги.

– На Рождество виделись у губернатора на балу, танцевали с ней даже, и Кэт ни полслова мне про этот шедевр не сказала! – возмущался братец.

– А должна была? – не поняла я. – Кто ты ей, чтобы откровенничать?

– Да при чем тут откровенность? Как можно – таким приобретением не похвалиться? – удивился Зяма. – Должно быть, Кэт тогда просто не знала о нем, Мамаев купил шедевр недавно. Или сделал это втихомолку. Тайно приобрел и заныкал.

– В смысле – заныкал? Спрятал в киот?

– Заныкал – в смысле, жене ничего не сказал. А, ты же не знаешь! – Братец оживился. – Кэт очень повезло оказаться в нужном месте, я имею в виду замужем за нашим миллиардером, в нужное время. Мамаев, чтобы под санкции не попасть, кучу добра на жену переписал, так что она и сама теперь дамочка очень состоятельная. Может не беспокоиться о своем будущем и заодно не бояться, что какая-нибудь новая красотка у нее богатого мужа уведет. Мамаев с ней теперь не расстанется, иначе ему и с заводами-газетами-пароходами попрощаться придется.

– А шедевр? – Я вернулась к теме.

– Что шедевр?

– Его не придется делить, если их брак распадется?

– Не распадется, – уверенно сказал Зяма. – Мамаев этого не допустит. Во всяком случае, пока не сможет все активы обратно на себя переписать, а нынешняя ситуация, сама знаешь, к этому не располагает.

Закончив разговор с братом, я поискала в открытых источниках информацию о картинах, проданных на аукционах за последние полгода-год. Узнала, что в минувшем году общая стоимость произведений искусства, реализованных аукционными домами Christie’s, Sotheby’s и Phillips, достигла почти 18 миллиардов долларов, что стало рекордным показателем для всего арт-рынка. Ознакомилась с топ-10 самых дорогих картин, ушедших с молотка в интересующий меня период, но решила, что у Мамаева в киоте что-то другое – не из этого списка. Там все-таки очень дорогие полотна были: за занявший первое место в рейтинге портрет Мэрилин Монро работы Энди Уорхола заплатили рекордные 195 миллионов долларов! Мамаев не настолько богат, тем более теперь, после того как переписал свои активы на супругу.