ЭТНОС. Часть первая — ’Парадигма’ (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 23

— Вы можете вылечить мою дочь? — спрашивает Император.

— С высокой вероятностью — да, — отвечаю я.

— Ваше Величество! — возопил лекарь. — Вы позволите этому шарлатану…

— Вы можете её вылечить, мессир Домет? — жёстко прервал его Перидор.

— Нет, Ваше Величество.

— Тогда чем я рискую?

На это коллега не нашёлся, что ответить.

— Если вы спасёте Катрин, я щедро вознагражу вас, Михаил, — сказал император.

— Это мой долг как врача, Ваше Величество, — ответил я скромно. — Красный Мор сложно вылечить, но можно предотвратить. У нас он практически побеждён.

— Вы знаете, как это сделать?

— В самых общих чертах, — признался я.

Технология производства вакцины неизвестна мне в деталях, а просто зная принцип, экспериментировать можно годами.

— Но наша команда, несомненно, располагает необходимой информацией и предоставит её вам.

— Очень надеюсь, — сказал Перидор, — очень надеюсь.

«И пусть только попробуют зажать ради своих поэтапных планов, — подумал я, — пятьдесят процентов детской смертности от кори! Это же офигеть можно!»

— Нам не надо маски надеть или что-то такое? — с опаской спросил Слон, отстраняясь от меня.

— Мы с тобой как бывшие советские пионеры привиты от кори, — успокоил его я. — Нагму я тоже привил от всего. За остальных не поручусь, но взрослые, даже непривитые, болеют реже.

— Не переживайте за нас, — сказал Теконис. — В крайнем случае мы ненадолго покинем срез и сразу вернёмся. Как известно всем людям Дороги, инфекции между мирами не переносятся, иначе Мультиверсум давно бы вымер.

— Не всем, значит, известно, — прокомментировал Слон. — То-то меня никакая зараза не берет! Буду знать теперь. Так ты вылечишь принцессочку, Докище?

— Не дам умереть, так будет точнее. От кори нет лекарства. Прививка не даёт заразиться, но если уже — то только ждать, пока само пройдёт, и не давать развиться осложнениям. Умирают не от кори, а от них. Кстати, если уже заболевшего человека из среза вывести, он выздоровеет, получается?

— Вирус в его организме исчезнет, — уточнил Теконис, — но симптомы, разумеется, пройдут не сразу. И если развились вторичные осложнения, они останутся.

— Так, может, нам…

— Император не позволит забрать девочку, — покачал головой Мейсер. — Он нам не настолько доверяет. Так что лечите её тут, Михаил. У вас же есть свои, особые методы?

— Да, и у Нагмы тоже. Попробуем взять референс.

— Вашу дочь к этому лучше не привлекать, — сказал Теконис. — Постарайтесь справиться сами.

— Почему? Она гораздо талантливее меня.

— Именно поэтому. Поверьте, я знаю, что говорю.

— И что, я никак не могу тебе помочь? — расстроилась Нагма. — Мне жалко девочку.

— Можешь, конечно, — ответил я. — Только рисовать её не надо. Надеюсь, что и мне не придётся, потому что неизвестно, во что это для меня выльется.

— Прости меня, пап, — в очередной раз сказала дочь.

— Не извиняйся, — в очередной раз ответил ей я, — ты не виновата.

— Боюсь, придётся вас огорчить, — сказал Теконис после того, как меня обследовал. — Вы как-то ухитрились полностью выжечь свой таймлимит. Удивительная картина, всего второй раз такое наблюдаю.

— Что это значит? — спросил я.

— Вводить вам ихор или аналогичные субстанции бесполезно. Сколько вам лет?

— Вопрос сложный, — признался я, — из-за нескольких инцидентов я уже не могу сказать точно. Между пятьюдесятью и шестьюдесятью, ближе, увы, к последним.

— Судя по результату, это были весьма любопытные инциденты, как-нибудь о них с интересом послушаю, — сказал Теконис. — А сейчас примите, пожалуйста, во внимание, что вам остался лишь ваш естественный срок, каков бы он ни был. То есть двадцать-тридцать лет, если быть оптимистом и не учитывать ваш род занятий. Поэтому применяйте свой талант с осторожностью, категорически избегая форсированных методов.

— Можете как-то понятнее объяснить, что со мной случилось?

— Возможно, вам как врачу будет понятна такая аналогия: тот орган в вашем организме, который отвечает за выработку времени, надорвался.

— А есть такой орган?

— Нет, конечно! — раздражённо ответил Теконис. — Я же сказал, аналогия! Собственно, сам человек и есть этот орган. Та часть Мироздания, что вырабатывает и потребляет время, как шелкопряд свою нить. Из этих нитей плетётся ткань бытия, если выражаться пафосно, или создаётся ветвление фрактала, если быть точными. Ваша функция в этом отношении исчерпана, можно сказать, что Мультиверсуму вы больше не нужны.

— Звучит обидно.

— Это можно сказать про любого старика. Просто раньше вы были исключением, теперь — нет.

— И в чём причина?

— Откуда мне знать? Вам лучше известна ваша биография. Может быть, вы делали сверхусилия в рамках своего таланта. Может быть, оказались не в том месте не в то время. Может быть, подверглись внешнему воздействию так же, как вы воздействуете своим… Как вы сказали?

— «Референсом»?

— Да, именно, спасибо. Все мы как субъекты, так и объекты процесса взаимодействия с материей времени. Это, по большому счёту, и есть определение жизни. Ваша подходит к концу, примите это. В чём-то это даже хороший исход.

— Не улавливаю позитива, — мрачно сказал я.

— Абсолютное большинство людей, умирая, рассеивают остаток временного потенциала, который не смогли использовать. Возвращают, так сказать, в круговорот. Так же, как возвращают в почву физические субстанции тела. Вам возвращать нечего, вы израсходовали всё. С пользой или нет, вам судить.

— Вы сказали, что второй раз такое видите, — ухватился за соломинку я, — а кто был в первый?

— Тронг, — вздохнул Теконис.

— Погодите… Вы говорили о нём с генералом! Якобы мы с Нагмой должны его заменить… Что с ним случилось?

— Вы меня невнимательно слушали? Разумеется, он умер! Что ещё могло случиться с человеком, который пережёг свой потенциал?

— И как он это сделал?

— В процессе исполнения служебных обязанностей, — отрезал Теконис. — Поэтому будьте осторожнее, не пытайтесь объять необъятное или поднять неподъёмное. Займитесь лучше дочерью, её потенциал несравнимо выше.

— Прости меня, папа, — в первый раз сказала тогда Нагма.

— За что, колбаса? — спросил я задумчиво.

Не то чтобы я рассчитывал помолодеть снова, но сама потенциальная возможность меня как-то слегка грела. Ну, мало ли, мироздание посылало мне ихор дважды, вдруг оно, как христианский бог, троицу любит? Я уже был однажды старым, мне не понравилось.

— Это я виновата.

— В чём?

— Ну, что Теконис сказал. Что ты постареешь и умрёшь.

— Это нормальный ход вещей, милая. Все стареют и умирают.

— Не нормальный! Не все! — у Нагмы слёзы в два ручья, что вообще-то с ней бывает крайне редко. Почти никогда. — Это я с тобой сделала! Я не знала!

— Что ты со мной сделала?

— А ты меня простишь?

— За что угодно, колбаса.

— Когда ты стал моим братом. Это сделала я. Умолодила тебя.

— Ну, мы рассматривали и такой вариант, да, — припомнил я. — Так что это не новость.

— Не, я тогда делала вид, что случайно. А я не случайно. Я так хотела.

— Да? — удивился я. — А зачем? Я был таким плохим отцом?

— Ты был хорошим отцом. Но я страшно боялась остаться одной. Мама меня бросила, а ты чуть не умер. Решила, что ты должен стать совсем моим.

— Не улавливаю логики.

— Ну, блин, я же маленькая была, пап! Сказала себе: «Он будет как я, мы вместе вырастем и поженимся, тогда он будет совсем мой, и никакая женщина его у меня не заберёт, даже мама». Ну и вот…

— Вот балда, — засмеялся я. — Тебя и так никто не заберёт. Я кому хочешь заберучки откручу!

— Это другое, пап. Теперь понимаю, что дурочка была. Ты всё равно тогда сразу в Лирку влюбился. А потом всё время, что я для тебя взяла, пришлось вернуть. Потому что Ушедшие и всё такое. И теперь ты умрёшь. Из-за меня!