Царская невеста, или По щучьему веленью! (СИ) - Калинина Кира - Страница 13

А Миля не знает, что делать. То ли бочку со щукой оберегать, то ли дуб горящий тушить. С одной стороны, в бочке вода: супротив пожара то, что надо, с другой — если воду на огонь выплеснуть, что щуке останется?

Кот ей в ногу когтями вцепился:

— Дура-девка! Не всё ли равно, в ком чья душа, щука-то всё одно волшебная, а ты хозяйка её!

И верно. Пожелала Миля пожару потухнуть, оружию дружинников боярских в пруду утонуть, и чтоб пояса и кафтаны с них соскакивали и хозяевам своим руки-ноги вязали. Вот так! И чтоб железа, которыми Воибуда Миле грозил, на него же самого и наделись.

Когда дым над поляной рассеялся, в свете полной луны и факелов открылась картина пользительная: дуб малость подпалён, но цел, кот на суку лапу лижет, воины боярские в синих кафтанах своих на земле лежат, будто психи в рубашках смирительных. Посередь поляны Воибуда в кандалах стоит. Ни шубы, ни шапки на нём нет, а в волосах всклокоченных, как в гнёздышке, победно копошится бурундучок, и Воибуда даже не пытается его согнать.

А царевич... Выглядел он, прямо сказать, ужасно. Весь в саже и ссадинах, штаны порваны, белокурые волосы растрёпаны. Но ладное молодое тело так и играет мускулами, дышит силой и горячкой боя, щёки разрумянилось, глаза блестят, и хочется смотреть в них, не отрываясь, как тогда, при первой встрече.

А в руке у него... гм, девичья коса? Полкосы. Сантиметров тридцать. За плечом Жиронежка маячит...

Сердце Милино так и упало. И неважно, что лицо у боярышни красное, грязное и мокрое. Или как раз важно?

Отвернулась Миля, глянула на щуку в бочке. Та из воды нос выставила, смотрит глазами печальными, совсем не так, как Ярилка смотрел.

— Что скажешь, рыбка? Никому-то мы с тобой тут не нужны.

Молчит рыбка. Только жабрами трепещет.

— Вот что, рыбка, — решила Миля, — по щучьему веленью, по моему хотенью, иди-ка ты домой и живи, как знаешь.

Щука вильнула всем телом, и поднялся из бочки пузырь воды, как бывает в фильмах про невесомость, и поплыл над головами в сторону пруда. И после всего, что было, никто этому не удивился. А щука изнутри пузыря с улыбкой тихой на людей поглядывала. Раз пасть её приоткрылась, и прошелестело у Мили в ушах: "Спасибо..."

Тут бы и сказочке конец. Так нет же.

— Злодей! Изверг! Погубил мою молодую жизнь! Ни отца у меня теперь, ни красоты! Кто такую замуж возьмёт, дочь преступника и каторжника, сироту и бесприданницу?

Обернулась Миля. Видит, перед царевичем Жиронежка стоит, чумаза, страшна, щёки огнём горят, половина косы по плечам мотается, вторая половины в руке зажата.

— Ты ж косой за сук дубовый зацепилась, — объяснил-напомнил ей царевич. — Всё вокруг горит, а ты вырваться не можешь. Ну, я секиру хвать и рубанул сгоряча.

От этих слов Жиронежка ещё горше заплакала. А ведь правда, жалко девчонку. Только что была первая девица в государстве, а стала непонятно кто.

Пошла Миля между гридинами боярскими, выбрала одного, велела на ноги поставить.

— Любишь боярышню свою?

— Больше жизни!

— А если б она не боярышней была, а холопкой, скажем, любил бы?

— До вздоха последнего!

— Ну, тогда пошли.

Подвела Миля сероглазого гридина к Жиронежке.

— Посмотри на него — молодой, красивый, и рода хорошего, — это Миля на ходу выдумала, но в боярскую стражу, наверно, уж совсем кого попало не берут. — И ему всё равно, что ты теперь сирота и бесприданница.

Подняла боярышня на воина заплаканные глаза и, кажется, впервые его по-настоящему рассмотрела.

— Правда? — спросила робко да сажу с лица рукавом отёрла.

А дальше, решила Миля, пусть сами сговариваются. Уж верно, дочка боярская своего не упустит.

Направилась Миля к дубу, а царевич рядом пошёл. Вот ведь как: устала Миля до смерти и с голоду помирает, а всё равно от вида царевича и близости его сердце заходится, и щекотно внутри, и мысли глупые в голову лезут. И Крисом Пайном он уже не кажется, куда Крису Пайну до него…

Спрашивает Миля, чтобы вконец ум не потерять:

— Как же тебя звать на самом деле, а Ярилка?

Он в ответ:

— Так и звать — Яромир. Ярилка по-домашнему.

Миля аж зажмурилась. Точно, Яромир! Он же сам сказал, а она ушами прохлопала. То есть не совсем прохлопала — что-то у неё в голове отложилось, что-то такое она давно заподозрила. Но осознать да обдумать как следует случая не было.

Сели у дуба, Яромир с одной стороны, Миля — с противоположной, чтобы на него не смотреть.

— И как тебя угораздило в щучье тело попасть?

— Долгая история. Может, завтра?

— Можно и завтра. Но главное ты сейчас скажи. А неглавное — потом.

— Я тебе главное скажу, — из дупла высунулся кот. — Это всё Морена-злодейка! Триста лет живёт, по земле ходит, обличья меняет. Есть у неё зеркальце волшебное. Посмотрится в него человек и, считай, пропал, только до поры об этом не ведает. А вот как Морена в зеркало сама заглянет, отражение чужое себе присвоит, а собственное обличье жертве своей передаст, тут-то превращение и совершится. Отражений этих в зеркале коллекция целая, а ей всё мало. И такие личины Морена себе подбирает, чтоб и красоту ей дали, и богатство, и положение высокое. К чему это я? Да к тому, что царица наша матушка любила в одиночестве у пруда гулять. Морена ей на бережок зеркало своё и подбросила. А какая женщина, будь она хоть трижды умница, перед безделушкой устоит? И не цыкай, я правду говорю!

Это бурундучку слова кошачьи не по нраву пришлись. Сидел он на ветке, историю слушал, а тут обиделся за царицу да и возмутился вслух на свой бурундучий лад.

Но Акусилая просто так с мысли не собьёшь:

— В общем, стала Василиса красой своей любоваться, а Морена тут как тут: "Прости, государыня-царица…"

— Постой-постой, — опомнилась Миля. — Я же это всё во сне видела!

Фыркнул кот:

— Так ты у нас ясновидящая? Прямо как щука. Она, понимаешь ли, тоже в нужный момент в нужном месте из воды глазок выставила и произошедшее между Мореной и Василисой лично наблюдала. Один я всё проспал. Щука мне потом рассказала, как нашу царицу-матушку в узилище препроводили.

Удивилась Миля:

— Она же волшебница — Василиса-то! Неужели ничего сделать не могла?

— Так она не такая волшебница, чтобы щелчком пальцев горы воздвигать, — объяснил кот снисходительно. — Волшебство её от ума да учёности. Для обычных случаев довольно, а для прочих щука есть и ещё чудеса всякие. Книга моя, к примеру. Или ковёр-самолёт. Да и не любит царица сгоряча действовать. Подержали её в подземелье, видят, тихая старушонка, рассудительная — что казённый харч на неё тратить? Вывели за ворота и велели впредь на глаза не попадаться. Но в заборе-то у нас калитка потайная есть. Василиса через неё незаметно вернулась и в саду схоронилась. А с царём Василием такая история вышла...

— Знаю-знаю, — перебила Миля. — Мне Ярилка рассказывал.

— Так приврал, небось, иль умолчал о чём? Тайну свою выболтать побоялся.

Кашлянул смущённо Яромир:

— Ты прости меня, Эмилюшка. Не мог я тебе всю правду сказать.

— Потому как ходить ему тогда в щуках до скончания веков! — засмеялся кот. — В общем, дело было так. Морена не дура, на одно зеркало не полагается. Есть у неё дурман-трава. От травы этой, ежели долго её принимать, человек делается послушным да уступчивым. Стала Морена по утрам царю-батюшке зелье своё в мёд подливать, да не ожидала, что он к пруду прогуляться выйдет, а щука ему всё про Василису и выложит. Царь не то чтобы не поверил, но решил перво-наперво с супругой словечком перемолвиться. Стал вопросы ей задавать — о прошлом их совместном да о таких вещах, какие только муж с женой друг о друге ведать могут. Поняла Морена, что проверки ей не выдержать. А у царя имелся бурундук ручной...

Замолчал кот, на бурундучка уставился.

— Так это... — ахнула Миля.

— Батюшка мой, — вздохнул царевич.

А бурундучок Миле с ветки торжественно поклонился.