Любовь, граничащая с безумием. Книга 1 (СИ) - Ильина Оксана Александровна "oksana.il" - Страница 37

– Вы убили отца? – выдавил Мишель, до конца не веря в услышанное. – И столько лет выдавали содеянное за несчастный случай?

– Это была случайность, я защищала свою дочь, – голосом, наполненным отчаянием, почти простонала старуха.

– Господи, сколько лжи! – воскликнул мужчина, всплеснув руками. – Из ваших уст вытекает лишь ложь. Всю жизнь вы растили нас в обмане, строя из себя благородную родительницу, в то время как на самом деле являетесь убийцей. Да что же вы за чудовище такое?

– Это все, что ты услышал из моего рассказа? Повторяю: я защищала дочь и неродившегося внука, – воскликнула женщина, негодуя от гнева.

– И где же сейчас они? Где моя мать, где брат? Вашей милостью отправлены на тот свет! Если бы не эта ложь, не ваши ужасные поступки, все могло бы сложиться иначе, – произнося каждое слово, Дантон отступал на шаг, почувствовав, как вблизи бабушки начинает задыхаться. – Вы рассказываете мне о каком-то проклятии, в то время как сами стали проклятием нашей семьи. Не эти ли истории вы так усердно вливали брату в уши, сделав из него монстра?

– Не смей так говорить! Я любила Габриэля больше жизни! – охрипшим голосом взвизгнула графиня.

– Отчего же ваша любовь довела ее обладателей до могилы?

– Легко осуждать, сын мой, вместо того чтобы понять…

– О каком понимании вы толкуете, графиня? – взорвался Мишель, не выдержав больше лживых речей старухи. – Не вы ли совсем недавно привязали беззащитную девушку на площади, приговорив к смерти, по сути, за то же, что сделали сами когда-то?.. Где же было ваше понимание? Отчего не посочувствовали девице, как и вы защищающей свою жизнь?

– Не сравнивай, глупец! Жизнь этой дряни ничто по сравнению с жизнями моих детей! Это ничтожество рождено было, чтобы прислуживать и отдать не то что жизнь, но даже душу, если того потребует хозяин!

– Ваша жестокость поражает. Только вот кровь, бабушка, у всех одного цвета, будь то прислуга, рабыня либо господа. Она у всех красная, каких бы голубых кровей вы ни были. Однако отвечать перед Богом за содеянное придется всем одинаково. И молитесь, графиня, чтобы вам этого делать больше не пришлось! Ибо вряд ли он будет к вам снисходителен, – бросив последние слова, тяжелым шагом Дантон направился к двери, услышав за спиной скрипучий голос бабушки:

– Куда ты, мальчик мой? Это все, что ты можешь сказать женщине, которая вырастила тебя?

– Подальше от этого проклятого дома вместе со всеми его обитателями. И да, мне больше нечего сказать. Как и видеть я вас больше не желаю.

Покидая родовой замок, Дантон даже не оглянулся. Это место он никогда не считал настоящим домом, да и был ли у него вообще дом? Изначально унаследованный им замок облюбовала графиня Дельмас, и Мишель не претендовал на него в угоду бабушке. Да и к чему, если всю юность он провел в армии и на поле брани, а там его домом были военные палатки и шатры? А по возвращении и вовсе не смог обвыкнуться в месте, пестрящем дорогими убранствами и переполненном прислугой. Вся эта роскошь стала ему чужда, ибо за долгие годы службы он привык обходиться тем, что было под руками. Порой, отстаивая осажденный город, солдаты долгими месяцами сидели на хлебе и воде. И даже хлеб, бывало, являлся неведомой роскошью. Он повидал многое: холод, жару, голод, болезни, смерти. И теперь все богатства мирской жизни ему казались излишествами. Но отказаться от них он не мог, так как все это принадлежало Дантону по праву рождения. Да и титул обязывал вести соответствующий образ жизни, а также призывал к продолжению знатного рода, о чем отныне Мишель и думать не желал. Мужчина не мог рисковать, обрекая своих потомков на болезнь, от которой не знает спасения. Да и, возможно, безумие передается в его семье не только по отцовской линии. Эдит Дельмас тоже находилась отнюдь не в здравом уме. Женщина словно была одержима безумной любовью к дочери и внуку и сделала из себя жертву этих чувств. Она много лет скрывала страшную правду, окутав всех своей ложью. Мишель постоянно замечал, с каким трепетом бабушка относилась к Габриэлю. И сколько бы раз графиня ни утверждала, что ее сердце разделено для них поровну, он прекрасно знал, что большая часть отведена брату. В детстве стоило ему одному затеять шалость, как он отделывался лишь укоризненным взглядом старухи. Но если Дантон увлекал за собой Габриэля – гремел скандал. Перепуганная до смерти бабушка побелевшими губами отчитывала его за то, что Мишель подвергает младшего брата опасности. Сколько он себя помнил, она окутывала младшего Дантона чрезмерной заботой, обрекая старшего наблюдать за этим со стороны. Но ему было не до этого. Уже в то время Мишель грезил армией и совершенно не обращал внимания на странное поведение старухи. Возможно, если бы он тогда заметил это ее сумасшедшее стремление потакать всем прихотям брата, все могло бы сложиться иначе. Теперь Дантон жалел, что позволил бабушке отговорить Габриэля, когда тот собирался отправиться на службу вслед за братом. Может быть, там он смог бы найти применение своим демонам. Но пустое – сетовать на прошлое, ибо теперь его не изменить, и никогда не узнать о его другом исходе.

Конь Мишеля выбивался из сил, но он все равно погонял его галопом. Мужчине хотелось оказаться как можно дальше от замка, много веков назад именованного его фамилией, и в частности, от бабушки. Почему-то ему верилось, что если он будет держаться от того места подальше, то проклятие его никогда не настигнет. Будто бы болезнь не передается по крови из поколения в поколения, а просыпается лишь там, где покоятся предки. Дантону казалось, что стоит обернуться – и он увидит над острыми сводами замка черные тучи, наполненные тьмой. Видимо, мужчина все еще находился под впечатлением от той тайны, которую раскрыла ему бабушка… Да и бабушкой больше не поворачивался язык ее величать. Словно один проступок женщины перечеркнул годы жизни, которые она посвятила внукам. Он даже не хотел думать об этом, потому что тогда появлялось слишком много противоречий и вопросов. Мишель злился на старую даму за то, что отняла у них отца, от чего у него внутри бушевала буря. Но тут же задавался вопросом, а как бы поступил на ее месте он сам? И самым мучительным было то, что он не знал на него ответа…

Вырваться из омута мыслей Дантону удалось, лишь когда когтистые ветви деревьев стали цепляться за его сюртук. Очнувшись, он обнаружил себя на полпути к хижине лесничего. Сам не понимая, как там оказался, он натянул поводья, останавливая лошадь. В ответ жеребец обиженно заржал и дернул мордой, показывая свое недовольство туго натянутыми поводьями. Мишель, заметив это, ослабил напор и потрепал животное по гриве в знак примирения, а после осмотрел темный лес. Что привело его сюда? Он сам неосознанно направил лошадь? Или же конь запомнил дорогу? И куда ему теперь податься? Возвращаться в поместье слишком долго, да и смысла не было, учитывая, что старик велел ему приехать через пару дней. Обдумав это, Дантон решил проведать больную, а после найти пристанище у крестьян в деревне. Наверняка кто-то из них согласится приютить хозяина.

Привязав лошадь к дереву, Мишель продолжил путь пешком, раздвигая руками ветки, яростно пытающиеся вцепиться ему в глаза, словно хотели прогнать незваного гостя. Добравшись до хижины, мужчина постучал в ветхую дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. С порога ноздри кольнули терпкие ароматы трав и какого-то неизвестного варева. Внутри витало тепло, и рыжий свет, исходящий из печи, заполнял пространство и плясал разными бликами на лице девушки. Отчего-то первым делом взгляд графа выцепил ее, а не хозяина избушки.

– Что-то ты рано, сын мой? – донесся голос старика с настила по другую сторону комнаты. Похоже, лесник уже приготовился ко сну. – Я ожидал тебя гораздо позже.

– Решил проверить, как она, – соврал Мишель, указав головой в сторону Кэтрин.

– Лучше, – тихо ответил лесник, усевшись поудобнее в своей импровизированной постели. – А через пару деньков, думаю, и вовсе придет в себя.