Двое в лодке, не считая Олега (СИ) - "Lieutenant Lama" - Страница 8

Маленькая ёлочка приятно потиралась о стенки, каждый раз, как Егор дёргался от нехилых таких ударов деревянного прута. От смешения боли и удовольствия, от того, что Вильман смотрел на него, такого беззащитного и с дурацким хвостиком между булок, и от мысли о том, что всё это будет так или иначе вознаграждено, у Егора стояло крепко и беззастенчиво, а когда обнаружилось, что у ёлочки ещё и секрет есть, и она мягко завибрировала прямо внутри, он натурально захныкал и заныл. Это было невозможно, и это было «охуеть», и боль от расцарапанных спины и бёдер постепенно превращалась в острое удовольствие, из-за которого приходилось глухо стонать, сладко потягиваясь в своих цепях после каждого болезненного вскрика.

— Бля-я... — затянул Егор, когда стало уже слишком... слишком. — Пожалуйста, хватит... пожалуйста...

Слава молча убрал вибрацию, а затем режущие удары переместились на нетронутые до того ягодицы. Стало немного легче, и подступающее к горлу тошнотворно-острое возбуждение отступило, оставив просто возбуждение и просто боль: ягодицам доставалось куда меньше, чем спине.

Когда это всё наконец прекратилось, Егор даже не сразу понял. Он тяжело дышал, натягивая свои путы, и вдруг ощутил облегчение, словно бы в груди взорвался наконец растущий каждую секунду шар с водой. Вся эта вода почему-то оказалась на щеках.

Он даже едва ли обратил внимание на то, как из него выскользнула пробка.

— Мальчик мой... — с волнением зашептали на ухо. Между ягодиц приткнулся тёплый и скользкий ствол.

— Да? — тонко спросил Егор, задерживая дыхание.

— Помнишь, я говорил, что буду трахать тебя нежно?

— Да.

— Я не обещал, что не будет больно. — Горячий язык скользнул в ухо, а Егор ощутил, как перед глазами, в груди, в паху, во всём теле завзрывались звёзды.

— Да, пожалуйста. — Он улыбнулся, прикрывая глаза. — Мне так хорошо... сделай мне больно ещё.

Мокрый язык скользнул по шее.

— Сделаю, — пообещал Вильман и вцепился в израненые ягодицы.

Толстый член проникал в него очень туго, несмотря на смазку и небольшую подготовку ёлочкой. Слава не обманул. Он был очень нежным и аккуратным, медленным даже, но всё таким же напористым и властным. Ствол проникал по миллиметру, плавно и не спеша, и всё же не замедлился ни на миг, ни тогда, когда Егор начал отчаянно зажиматься, ни тогда, когда заскулил от смешанных чувств. Было больно, но не как в первый раз. Было больно, но с члена уже натекла вторая лужа смазки. Было больно, но Егор не просил остановиться.

— Да! — вскрикивал он, натягивая наручники. — Как же... как же... прошу... я сейчас помру! Ещё! Ещё глубже!

Дойдя до конца и впечатавшись пахом Егору в ягодицы, Вильман вдруг вцепился зубами ему в загривок и громко, утробно зарычал-застонал, грубо вбиваясь внутрь.

Егор ощутил извращённое разочарование при мысли о том, что ему бы хотелось, чтобы Слава кончил глубоко в его заднице: по-настоящему, а не в резинку.

— Да! — воскликнул кончающий Вильман. — Я тебя в следующий раз так... ох!.. спермой накачаю... будешь... м-м!

Что Егор будет, он так и не понял, потому что Слава ткнулся ему в плечо и затих, зато понял, что просил сперму себе в очко вслух.

Слава слез с него не сразу. Сначала просто тяжело и хрипло дышал, уткнувшись носом в затылок, тихо что-то нашёптывая на каком-то красивом языке, потом стал выцеловывать шею, плечи, всё, что попадалось, а затем, словно наконец выйдя из транса, вышел и из Егора, неловко отвязал ему ноги и дал перевернуться на спину.

Спина не сказала спасибо. Зато сказал Егор, когда у него взяли в рот. Он кончил не слишком быстро, словно чего-то то ли не хватало, то ли наоборот всё было чересчур, но кончил ярко, до спазмов в ногах и хриплых стонов. А потом обмяк.

У Вильмана были красные глаза, как и у него, а ещё прокушенная губа. Никто из них не сказал ни слова, пока Слава усаживал Егора, как ребёнка, в ванную, делал пену и рукой проверял температуру. Потом он куда-то исчез и вернулся уже с кружкой сладкого чая.

Егор молча сюрпал крепкий чай, взяв кружку двумя руками, и наблюдал, как Вильман стаскивает остатки одежды и садится к нему. Он невольно вспомнил их первую встречу, когда ещё и знать не знал, сколько всего скрывает в себе этот человек, весь такой недоступный для простых смертных и одновременно свой в доску.

Тот расслаблено лёг на спину и откинул голову на бортик. Вытянувшиеся конечности обняли Егора по бокам. Было неловко, но, как ни парадоксально, уютно. Очень уютно.

Сюрп.

Егор заметил, что чай с мятой. Наверное, Слава нашёл в холодильнике листочки. Но сахар в чае с мятой? Извращенец он и в Африке извращенец.

Сюрп.

И что это было? Кажется, он разревелся. Ещё он кайфовал, принимая боль от этого человека. И он не осознавал, что говорит. В универе про такое не рассказывали. Где ты, когда так нужен, господин Выготский? Что скажешь на это?

Сюрп.

Вильман поднял голову и посмотрел на него. Их глаза, красные, а у Егора ещё и опухшие, скрестились в странном понимании, наверное, уж слишком глубоком. И это было настолько необычно и даже неуместно для обоих, что Вильман откашлялся, а Егор отвёл глаза.

Сюрп.

— Болит? — спросил Вильман.

Егор задумался и с удивлением осознал внезапное: болит и ещё как. Следы от прута жгло водой, внутри саднило. Но на душе было как-то... ватно, тупо и хорошо.

— Болит, — тихо пожаловался Егор.

— Сейчас я тебя подлечу. Но надо помыться. Потерпишь?

— Мм, — согласился Егор.