Сайберия. Том 2 (СИ) - Василенко Владимир Сергеевич - Страница 55

Ведьмы это тоже чувствуют. Добрая половина из них вообще не отходит от разрисованного рунами круга, что-то гнусаво распевая под нос, поджигая пучки вонючих трав и потрясывая костяными трещотками. При этом то и дело поглядывают на небо. Готовятся к чему-то. Судя по всему, ритуал начнётся с наступлением темноты.

А из дальней пещеры — той, что за шатром Дарины, порой доносятся и вовсе странные звуки. Настолько странные, что Демьян не мог поручиться, что ему не мерещится. Потому что подобных звуков здесь ожидаешь услышать меньше всего.

То ли смех, то ли плач, то ли мяуканье… Невнятные, слабые. Детские? Но откуда здесь дети? Тем более совсем малыши?

Аскольд, наконец, покинул шатёр шаманки и быстрым шагом вернулся в пещеру. Замешкался на пороге, неуклюже запутавшись в шкурах, занавешивающих проём. Демьян молчал, даже позы не сменил, по-прежнему уставившись на почти потухший огонь. Но от сердца немного отлегло.

— Она всё так же упряма! — процедил Аскольд, порывисто расхаживая по норе. Развернуться ему было особо негде, так что он мельтешил, делая по три-четыре шага и едва не задевая стольника полами одежды.

— Да ну? — не удержался вампир от саркастичного замечания. — А ты чего ждал? Что на шею бросится?

— Ну, ничего, ничего… Утро вечера мудренее, — отмахнулся тот, бормоча невнятно, будто сам себя уговаривал. — Завтра с ней поговорю. А может, даже так… Подождём немного, пока вся эта её свита спать уляжется. А я потом тихонько к ней проберусь, и там уж спокойно, наедине… Ну, чего рычишь?

— Ох, князь, я тебя не узнаю! — и правда огрызнулся Демьян, невольно сверкнув клыками. — Сказать бы — юнец был, который из-за бабы совсем голову потерял. Но ты на себя-то глянь! Седина в бороду…

— А, да что б ты понимал, волчий ты сын!

— Да похоже, что поболее твоего! Ослеп ты, что ли? Лишние мы здесь. И невовремя. Ох, как невовремя…

— Ну что ты заладил... — в сердцах плюнул Аскольд.

— Уходить надо, князь, — покачав головой, угрюмо проворчал Демьян. — Гиблое место. И предчувствие у меня… поганое. Очень поганое.

Аскольд в ответ лишь с досадой фыркнул. Дальше разговор не клеился, так что князь улёгся на наспех сооруженную из шкур лежанку в дальнем конце пещерки и демонстративно отвернулся.

— Всё, спать давай! — буркнул он. — Уходить… Да куда мы сунемся сейчас? Без еды, без собак, без патронов… У меня самого от этих истуканов мороз по коже. Но выбора у нас пока нет. Давай хотя бы до утра потерпим.

— Хорошо. Но не ходи больше к этой ведьме, князь. Дурная затея. Да и не будут они спать этой ночью. Слышишь же? Готовятся к чему-то.

Аскольд не ответил. Снаружи, хорошо различимые в вечерней тиши, доносились заунывные гортанные рулады шаманок, сопровождаемые ударами бубнов и дробным перестуком костяных трещоток.

Он не думал, что вообще сможет заснуть в эту ночь, но всё же на какое-то время его сморило. Накатило зыбкое, тяжёлое забытье, которое и сном-то назвать сложно. Сквозь него по-прежнему пробивались окружающие звуки, только странно искажаясь и перемешиваясь. Иногда казалось, что кто-то из старух-шаманок завывает над самым ухом. Иногда, наоборот, становилось почти тихо, а отзвуки ритуала, разворачивающегося возле капища, доносились приглушённо, словно через толщу воды. Но из всех звуков один начал пробиваться всё настойчивее, становясь отчётливым и громким.

Детский плач.

Почувствовав прикосновение, он подхватился с лежанки, едва не вцепившись Аскольду в глотку. Тот лишь зашипел, прикладывая палец к губам. Глаза его влажно поблескивали в красноватом полумраке. Костерок давно прогорел, единственным источником света оставались камешки огненного эмберита на дне жаровни.

— Слышишь? — шепнул князь.

Демьян быстро, но бесшумно метнулся к выходу, осторожно отогнул край полога, перекрывающего вход. Впрочем, можно было особо не таиться — снаружи их никто не караулил. Все шаманки лагеря сейчас собрались в дальней части кратера.

Не сговариваясь и даже не переглядываясь, они выбрались наружу и под прикрытием камней и немногочисленных кустов пробрались поближе к капищу.

Там было много огня и света. По большей части колдовского, не имеющего ничего общего с живым огнём. Испещрённая рунами площадка сияла во тьме так, что за её пределами сложно было что-то разглядеть. Казалось, что этот освещенный островок завис посреди бесконечного моря тьмы, и всё, что за его пределами, исчезает, растворяется без следа.

Фигуру Дарины взгляд выхватывал сразу. Она была в середине площадки, прямо напротив зияющего провала, ведущего куда-то в беспроглядную тьму. В разноцветных бликах колдовского пламени её обнажённое тело казалось текучим и зыбким. Движения лишь подчеркивали этот эффект — то плавные, то дёрганые, подчиняющиеся какому-то непонятному, неуловимому ритму.

Ритуальный танец был больше похож на транс — шаманка не видела ничего вокруг, полностью отдаваясь движениям. Костяные и деревянные бусины на её причудливых ожерельях, постукивая, вносили свой мотив в сложный звуковой узор, который плелся сейчас у алтарей. Это и мелодией не назовёшь, но из всех этих завываний, ударов бубна, хлопков в ладоши и прочих звуков вырисовывалась картина, которая явно подчинялась какой-то внутренней логике, хоть и непонятной стороннему наблюдателю.

Хотя в невнятном пении шаманок Демьян всё же выхватывал знакомые слова.

— Варман тур… Варман тур… Урман иясе…

— Что они делают? — шепнул Аскольд, не сводя взгляда с Дарины.

— Взывают к духам. К хозяевам тайги.

Одна из помощниц поднесла Дарине мальчонку — совсем кроху, едва ли год от роду. Тоже голенького, но со сложным красным узором на спине. Обнесла его по кругу вокруг бьющейся в трансе шаманки, окурила какими-то травами и уложила в выемку на вершине одного из каменных алтарей, закрепив за руки и за ноги лямками.

Аскольд оцепенел, неосознанно впившись Демьяну в плечо.

— Но… Да как же это… — выдохнул он еле слышно.

Демьян промолчал. Он в тайге провёл куда больше времени, и забирался гораздо дальше, чем Аскольд. И повидать успел всякого. Ради выживания здесь людям приходится идти на многое. Кто-то, как стылые, вовсе перестаёт бороться и впускает холод в себя. Кто-то в голодные зимы не брезгует и людоедством. Ну, а задобрить духов леса жертвоприношением, даже человеческим — и вовсе обычное дело. Правда, обычно в лес на милость духам всё же отправляют стариков, что уже не в силах себя прокормить и становятся обузой для племени.

Больше его беспокоил даже не сам обряд. А то, что нечто там, в провале за алтарями, явно откликнулось на призыв шаманок. Он будто чуял на себе чей-то взгляд. Чуждый, недобрый. И сила, что стояла за ним, способна была стереть его в порошок.

— Варман тур… Варман тур… — завывали старухи-шаманки. Дарина, запрокинув лицо к небу, вытянулась в струну, будто пытаясь дотянуться до выглянувшей из-за облаков полной луны.

Последний алтарь — как раз ближний к тому камню, за которым они укрылись — оставался незанятым. Но к нему уже шла старуха с младенцем на руках. Девочка. Беленькая, бледная, с еще едва отросшими прядками темных волос на голове. Демьян хорошо разглядел алеющие на её спине руны и вдруг понял, что они не нарисованы, а попросту вырезаны чем-то острым. Недавно, едва ли пару дней назад — кое-как успели зарубцеваться.

Стиснув зубы, он наблюдал, как старуха привязывает кроху к алтарю. Как и большинство других младенцев, бедняжка двигалась вяло и почти не плакала, хотя глаза были открыты. Опоили наверняка чем-то…

В нём клокотала глухая, распирающая изнутри ярость, и как он ни старался — не мог её усмирить. Таких, как он, называют зверьём. Вампирами. Упырями. И в этом есть доля правды — Дар Зверя и правда часто заглушает человеческие эмоции, делая его носителя бездушным хладнокровным хищником. Но, к сожалению или к счастью, Демьяна это почти не коснулось. Скорее, к сожалению, потому что порой это сильно осложняло ему жизнь.