Голубая ива - Смит Дебора - Страница 35
- Предыдущая
- 35/100
- Следующая
Артемас тотчас пошел в ее спальню, стащил с кровати одеяло и по-хозяйски выключил свет в доме. Затем вышел на крыльцо и, обмотавшись одеялом, уставился на оконце сеновала.
Детская клятва мальчика теперь стала клятвой взрослого мужчины. И как ни печально было сознавать, он со всей очевидностью понял, что никогда и никого до сих пор не желал так сильно.
В рощице персиков и яблонь за домом пели птицы, предвещая хорошее утро. Артемас потянулся на крыльце, любуясь очарованием последних розовых теней восхода. Многолетние розы, распустившись, прикрыли бордюр клумбы, во дворе росла индийская сирень и гортензии, рядом на решетках висели тяжелые плети мускатного винограда. Он неожиданно вспомнил, как лопались мясистые, приторные ягоды во рту маленького мальчика, как пахло виноградным вареньем из огромных кастрюль Маккензи.
Но он тут же вернулся к действительности, образ Лили преследовал его, порождая настоятельную потребность оказаться с ней рядом.
Артемас прошел к умывальнику, холодной водой плеснул себе в лицо, желая остудить свои чувства.
Разорвать соглашение с отцом Гленды означает похоронить все надежды на семейный бизнес, а значит, и будущее семьи. Да, обязательство он дал по необходимости, но поклялся самому себе, что никогда не причинит ей боль, и из чувства собственного достоинства следовало выполнить обещание.
«У тебя бы была Лили, — подталкивал мятежный внутренний голос. — Разве грех подумать и о себе?»
В нем росла раздражительность; отец обычно не мучался сомнениями. Договоренность унизила бы Лили, даже если бы она согласилась, впрочем, Артемас очень сомневался в этом. Он размышлял об их семнадцатилетней разлуке, о том, что в свои восемнадцать она не так наивна, как он когда-то. Она хладнокровно разрешила бы его дилемму. Он же, выбрав однажды благополучие семьи, никогда уже не пожертвует этим.
Артемас с досады стукнул себя кулаком по колену — реальность победила.
Юноша быстрым шагом пересек двор и по крепкой лестнице взобрался на чердак.
«Проснись, мы многое должны успеть», — думал он.
На верхней ступеньке он в нерешительности остановился. Она спала, свернувшись калачиком на золотистом ковре из сена, пестрые одеяла сбились, рыжие волосы растрепались. Одной рукой она обнимала какой-то серый пиджак, другой — словно тянулась к нему. Глядя на ее спокойное лицо, он представил, как притягательна, должно быть, ее беззаботная улыбка.
Раздражение куда-то улетучилось, сменившись страстным желанием. Он беспомощно огляделся, стараясь отвлечься, взгляд его скользнул по какой-то открытой коробке. Он потянул ее к себе, надеясь шуршанием разбудить девушку. Она, шевельнувшись, лишь крепче прижала к себе странный пиджак.
Артемас с сожалением вздохнул и заглянул внутрь коробки. Пара плюшевых мишек тотчас навеяла смутные воспоминания. Он умиленно вытащил их и на дне коробки обнаружил маленький полиэтиленовый пакет с чем-то острым внутри. Увиденное привело его в изумление.
Сквозь прозрачный пластик проглядывали его знаки отличия, полученные им в военной академии: нашивка, эмблема кадетского командира, даже золотой галун и манжет. Боже, значит, этих мишек ей подарил он! Теперь он решил внимательнее присмотреться к выцветшему серому пиджаку у нее в руках и сразу же узнал свой академический китель.
По балке над головой пробежала мышь, кусочек глины упал ей на лицо, и она тотчас вскочила, дико озираясь по сторонам.
Увидев Артемаса, она вздрогнула от неожиданности. Затем зарделась и окинула его придирчивым взглядом: сегодня он был в выцветшей футболке, старых джинсах и кроссовках.
Вдруг она с неподдельным ужасом склонилась над коробкой и начала запихивать мишек обратно.
— Старые вещи, — пробормотала она. — Я подумывала избавиться от них.
Она покосилась на прозрачный пакет с нашивками, который он все еще держал в руке.
— Вообще-то я не хотел соваться. Прости. — И тотчас поправился: — Но я не раскаиваюсь.
Его жизнь была лабиринтом скрытых нужд, маленьких желаний и мечтаний, которым он не мог предаваться. Пусть хоть этот краткий миг с ней принадлежит ему и только ему, и почти без обмана.
Их взгляды, удивленный и мрачный, встретились.
— На самом деле мне приятно, что ты сохранила все это.
— О, Артемас, — мягко произнесла она, скорее даже печально. — Я упаковала все это после той самой ночи, когда ты приезжал нас навестить.
— Почему?
О! Он знал, что означает этот упрямо вздернутый подбородок, этот взгляд… Подобное свойственно и ему самому. Она не скажет, даже если он будет настаивать. Лили сделала попытку подняться, он, помогая ей, протянул руку. Некоторое время она пыталась высвободиться из его осторожной хватки, потом снова села, признав себя побежденной. Артемас приблизился и, заглядывая в глаза, опустил руку на оголенное колено.
Она поведала ему о происшествиях той ночи. Артемас разглядывал ее покрасневшие щеки, смущенно прикрытые глаза. Она ощущала свою вину даже теперь, думая, что эта история омерзительна, что она была глупой и доверчивой — так опозориться!
В памяти молодого человека тотчас всплыли унизительные воспоминания детства. Ярость затмила видение, он пододвинулся ближе и, ни секунды не раздумывая, обнял ее за плечи.
— Просто посидим вот так. — Он забыл о сдержанности, обо всем том, чем он руководствовался прежде.
Она с готовностью кивнула, словно ждала этого, медленно прислонилась к нему, поджав ноги и закрыв глаза. Он, устремив невидящий взгляд в весеннее небо, рассказал, что случилось с ним в его четырнадцать.
Она всем сердцем восприняла терзания маленького мальчика, когда миссис Шульхорн смущала его пьяными касаниями.
— Сука, — тихо вырвалось у нее. — Попадись она мне, я бы выбила из нее черта прелюбодеяния!
Удивительно! Ее отвага внезапно пробудила в нем тяжелые воспоминания, заставила почувствовать себя жертвой. И одновременно он испытал удивление — эта девушка на самом деле рвалась защитить его, и он ничуть не сомневался, что она и впрямь выбила бы черта из миссис Шульхорн.
Еще не решив, нужна ли ему теперь защита Лили, Артемас, закинув голову, от души рассмеялся.
— Думаешь, я шучу? — спросила Лили тихим напряженным шепотом.
Все еще смущенный своей исповедью, он покачал головой.
— Ну уж нет, ты не смеешься, ты обнажаешь клыки. — Он вздохнул и затем сквозь зубы воинственно произнес: — Если бы этот парень попался мне под руку, я сломал бы ему шею.
Она радостно вспыхнула:
— Правда?
— Последнее, что я позволил бы ему сделать, это пробулькать извинения. У тебя не осталось бы больше сомнений по поводу собственной вины.
В ее глазах отразилась такая же уверенность и спокойствие, как и у него самого.
— Ты переломил бы ему шею, как рыбий хребет? — Она выжидательно выгнула бровь.
— Я превратил бы его лицо всмятку. — Ее резкость пленила его, и он лукаво спросил: — А ты била бы ее до поросячьего визга?
— У нее было бы больше вмятин, чем на старом «шевроле»!
— Я переломал бы ему все пальцы!
— Я размозжила бы ее черепушку!
По какому-то молчаливому согласию они, встав на колени, обняли друг друга за плечи и, раскачиваясь, сильно толкали и дергали друг друга.
— Дал бы пинком под зад!
— Ноги бы повыдергала!
Они словно малые дети весело пихали друг друга.
— Вспорол бы ему живот и плюнул бы в его поганое нутро!
— Била бы, пока зенки не вытекли!
— Завязал бы узлом его руки!
— Вырвала бы ее глаза!
— Я ничего больше не могу придумать!
— Я тоже! Меня уже тошнит!
Накричавшись вдоволь, словно утомленные после битвы солдаты, они обессиленно плюхнулись на сено. Ар-темас вытирал глаза, Лили держалась за живот и глубоко вздыхала.
Восстановилось хрупкое благодушие. Легкий теплый ветерок шелестел сеном. Артемас благодарно подставил ему свое лицо и взглянул на Лили.
— Спасибо тебе, — сказала она, глядя вдаль.
— И тебе спасибо.
Рубашка сползла с ее плеч, и он заметил тонкий белый шрам на смуглой коже. Артемас нежно кончиками пальцев дотронулся до шрама.
- Предыдущая
- 35/100
- Следующая
