Между Сциллой и Харибдой (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 59

— Эстефания, душа моя, а что ты думаешь? — лениво протянул Теодоро. — Донья Хаго с тобой не откровенничала?

Несмотря на отвратительное самочувствие, в ловушку я не попалась. Я не могла знать о руинах в Пфаффе, потому что у меня пропала память, а по легенде новых знаний взять было неоткуда.

— Простите, Ваше Величество, но мне нечего сказать, — покаянно ответила я. — Тётя не была со мной откровенна, так что я даже не поняла, что вы хотите узнать. Подозреваю, что это что-то из той области, которая для меня недоступна. — Я постучала указательным пальцем по виску и добавила: — Блоки никуда не делись. Но вы только недавно говорили про Теофрению, а теперь перешли на Пфафф.

— Теорий было несколько, — невозмутимо ответил Теодоро. — Но про Теофрению я говорил исключительно для проверки, душа моя. Уго, прими как данность, что донья Хаго не появится. Она, в некотором роде, была порождением Сиятельности. Сиятельность пропала, а с ней и наша надежда на сильную поддержку королевской семьи. Но и не пропади донья Хаго, ритуал становится невозможным из-за исчезновения одного из компонентов — Сиятельных.

Настроение у него было философское. Видно, уже успел смириться с потерей особого свойства, а потеря короны ему не грозила.

— И что теперь? — угрюмо спросил Бласкес, пристально глядя на меня.

Подозревал, наверное, что я обработала патрона флёром, вот он и передумал приносить меня в жертву. Но, как заметил Теодоро, трудно провести ритуал, при котором отбирается Сиятельность у одной из жертв, при условии, что этой Сиятельности нет ни у кого.

— Я рассматриваю два варианта. Буду говорить прямо, Эстефания. Первый — довести нашу помолвку до свадьбы. Второй — жениться на Теофренийской принцессе, обеспечив тем самым дружеские связи с соседней страной.

— А объединение? — нахмурился Бласкес.

— Уго, друг мой, а зачем оно теперь Теофрении? Сиятельность повсеместно исчезает, а где-то уже и исчезла. А в самой Теофрении после проведения молебнов проблемы ушли. Вообще, подозрительная история с этими молебнами. Но речь не о них, а об объединении стран. Сейчас это возможно, только если принц умрёт. — Он говорил равнодушно, просто прикидывая варианты, я же едва себя не выдала, вздрогнув от испуга. Бледнеть мне было дальше некуда — присутствие Бласкеса делало цвет моего лица постоянно благородно-бледным. — Тогда да, тогда может что-то получиться. Но мне не нравится ни эта мысль, ни женитьба на Марселе. Она слишком легко предаёт. А если нас обвинят в смерти теофренийского принца, то и страну придётся присоединять военным путём. Так что брак с герцогиней Эрилейской кажется мне предпочтительней. Тем более что в этом случае она не сможет упорхнуть со своим герцогством, присоединив его к соседней стране.

— А если?.. — Бласкес не договорил, но Теодоро его прекрасно понял:

— Мне без разницы, Уго. То, что мне нужно в браке, от этого никуда не денется.

— К тому же неугодную жену всегда можно сплавить в монастырь или на плаху, — проворчал Бласкес.

Лицо его разгладилось, потому что думал он сейчас исключительно о приятных вещах.

— Извините Ваше Величество, но мне становится нехорошо от таких разговоров. — Мне было не просто нехорошо, я уже с трудом удерживалась от того, чтобы не упасть в обморок. — Могу я вас покинуть? Меня уже должна ожидать портниха с платьем для последней примерки.

— Можешь идти, душа моя, — милостиво разрешил Теодоро. — И запомни, что в нелёгком выборе я отдал предпочтение тебе.

С Раулем мы виделись примерно раз в неделю: слишком много ему требовалось сил, чтобы ко мне пробиться и слишком долго он после этого восстанавливался. Встречи были короткими и всегда заканчивались поцелуем, от которого у меня в голове становилось легко и пусто, как наверняка и у Рауля, который всё настойчивей предлагал мне бежать, уверяя, что сможет меня спрятать.

Признаться, если бы не артефакт Бласкеса, которым он здорово мне подгадил, я бы приняла предложение Рауля и удрала через сон, но я не была уверена, что теофренийский принц сможет разобраться с изделием придворного мага. Во сне браслета на моей руке не было, и понять, что из себя представляет артефакт, можно было только по моему рассказу, а я могла не заметить что-то важное. Подставлять целую страну я не имела права, как бы мне ни хотелось очутиться в безопасности. Иногда мне казалось, что Бласкес прекрасно знает, где я была всё это время, и собирается это использовать как рычаг давления на меня. А это — дополнительная возможность влияния на Теодоро, которому я начала изменять, ещё не выйдя за него замуж, пусть и во сне. Ни малейших угрызений совести по этому поводу меня не было.

Конечно, Бласкес и без того имел немалое влияние на короля, но влияния, как известно, много не бывает. И основания для шантажа у придворного мага были, поскольку Теодоро ранее настроился на то, что земли Теофрении — его, поэтому частенько при мне размышлял, не получить ли военным путём то, что не удалось получить в результате женитьбы. Требовалось ему хоть какое-то удовлетворение после потери Сиятельности. Удерживало его пока только то, что вместе с Сиятельностью, большинство магов потеряли очень много в уровне Дара, поэтому у короля не было уверенности в готовности армии, ударный кулак которой составляли как раз маги. И это его бесило, а ещё его бесило то, что в Муриции к этому времени только у меня сохранилась Сиятельность и не было ни единого признака её пропадания. Иногда, когда он бросал что-то обвиняющее при Бласкесе, я ловила на себе задумчивый взгляд придворного мага. Не знаю, догадывался ли тот о причинах или просто его смущало моё непрекращающееся сияние, в любом случае он молчал, но опасностью от него разило в не меньшей степени, чем вонью.

Во дворце я вынужденно появлялась, но благодаря тому, что на меня надели артефактный браслет, имела и некоторую свободу передвижений. В особняке Эрилейских я ночевала куда чаще, а сегодня так вообще собиралась провести весь день, пытаясь не сорваться в истерику и подготовиться к завтрашней церемонии. Морально, конечно, потому что всю остальную подготовку меня как невесты на себя взяла экономка, развившая бурную деятельность и настолько сияющая от счастья, словно замуж за короля выходила она сама. Счастливой выглядела и остальная прислуга почему-то уверенная, что это награда Двуединого за страдания Эрилейских. Всех Эрилейских я не знала, но и двух представителей этого рода было достаточно, чтобы понять: награждать их не за что. Конечно, брак с Теодоро можно было считать наказанием, но тогда непонятно, почему за грехи Эрилейских должны расплачиваться другие…

Это утро начиналось как обычно — завтраком в компании Альбы в моей личной комнате. В столовой в одиночестве я чувствовала себя неуютно. Она была огромной и давила на меня своим немаленьким пространством. Правда, в спальне тоже было чему на меня давить. Там висело свадебное платье как постоянное напоминание о грядущем бракосочетании с Теодоро. Но я расположилась за туалетным столиком так, чтобы даже краем глаза не зацепить это великолепие и не испортить себе настроение.

— Двуединый, как можно есть в спальне? — раздался возмущённый голос Кати. — Как можно есть и спать в одном месте, если ты не болен? Ты меня позоришь. Я вовек не отмоюсь от твоих отвратительных манер. Моя репутация упадёт — как там у вас говорится? — ниже плинтуса.

Теперь она даже не скрывала своё отношение ко мне, как к временной замене, как к нужному жертвенному барашку.

— Я в тоске по пропавшей тётушке, мне можно, — ответила я и откусила кусочек хрустящего тоста, намазанного джемом.

Альба прижалась ко мне, пытаясь стать как можно больше незаметной. И чего она переживает? Фамильяров не видят те, кому фамильяры не хотят показываться, и те, кому не хотят показывать фамильяров хозяева. В нашем случае были сразу обе причины.

— Не сильно-то ты тоскуешь, — проницательно заметила Катя. — Неужели она так и не появилась? Или ты забыла передать мою просьбу?