Между Сциллой и Харибдой (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 57

После этого у меня приняли клятву и наконец разрешили убраться из дворца, последнее я сделала с превеликой радостью. Даже вызывать собственный экипаж не стала, воспользовалась статусом невесты и затребовала королевскую карету, которая довезла меня до особняка Эрилейских.

Моему появлению действительно обрадовались. Экономка, так та вообще чуть ли не ворковала надо мной, выясняя, что я буду на ужин. Наверное, получила письмо от сестры, с которой мы сцепились в замке и которая решила, что со мной лучше дружить, о чём и написала. Я выразила желание поужинать чем-то лёгким и у себя в комнате, куда сразу направилась.

Она оказалась вычищена до блеска, и даже цветы в вазе стояли на туалетном столике, как тогда, когда я была здесь в последний раз и когда надо мной хлопотала Эсперанса. Почему-то именно о ней здесь вспомнилось. Всё-таки вина её была куда меньше, чем вина Эмилио. Можно сказать, Эсперанса по-своему меня любила и по-своему желала мне счастья. Нельзя же ждать полной адекватности от того, кто настолько придавлен флёром? Фактически, Эмилио просто использовал её, как инструмент, и сломал, когда нужда в ней исчезла. И стало мне настолько жаль покойную горничную, что даже слёзы на глаза навернулись. Я всхлипнула, а затем и вовсе разрыдалась.

— И это герцогиня! — раздался надо мной презрительный возглас. — Ревёт, как какая-то жалкая служанка.

Я подняла голову и увидела Катю, которую, похоже, опять притянуло ко мне. Надо признать, выглядела она блестяще. Боюсь, я так не выглядела даже до аварии, а что уж говорить после.

— Хочу и реву, — огрызнулась я, шмыгнув носом. — Тебе-то что?

— Ты портишь мою репутацию, а с ней и репутацию всех Эрилейских.

— Никто меня сейчас не видит.

— А когда увидит, у тебя будет опухшая физиономия, поэтому все поймут, что ты ревела, — безжалостно продолжила Катя. — Сиятельные не рыдают никогда. — Тут она заметила бласкесовский артефакт. — А это что за ограничитель? Кто посмел?

Она от злости даже более материальной стала. И вообще, что-то в ней неуловимо изменилось и я сейчас не про внешний вид. Я покрутила браслет, показывая переливы огня, которые с уходом из дворца ничуть не потускнели, и сообщила:

— Бласкес боится, что я сбегу от своего счастья.

Катя побледнела так, что этого невозможно было бы не заметить, даже если очень стараться.

— Неужели Теодоро потребовал, чтобы ты вышла за придворного мага? — ломким от ужаса голосом спросила она. — Как он посмел? Тётя никогда бы на это не согласилась. Бласкес не мог претендовать на мою руку по праву рождения.

— Он и не претендовал. Претендует сам Теодоро. Нас даже один раз в храме успели благословить.

— Теодоро? — удивлённо протянула она, совершенно успокоившись, и мечтательно заулыбалась. — Неожиданно. Он же планировал присоединить Теофрению?

— Подозреваю, в его планах ничего не изменилось, разве что увеличилось время реализации. Пришлось внести некоторые поправки.

Я покрутила на руке артефакт, который чувствовала, как нечто очень раздражающее. То ли, потому что напоминал о Бласкесе, то ли потому, что любая магия придворного мага была аллергеном для меня. От Кати моё движение не укрылось. Она зло поджала губы и неожиданно спросила:

— А где тётя?

Я чуть было не выдала, что доньи Хаго больше нет остановилась буквально в последний момент, сообразив, что в браслете могли быть и подслушивающие заклинания. Ладно, если просто решат, что я сама с собой разговариваю — Бласкес и без того уверен, что у меня не всё в порядке с головой. А вот если узнают, что донья Хаго не появится ни при каких условиях, мои нынешние проблемы могут сильно вырасти и видоизмениться. Поэтому я решила говорить так, как если бы меня слышали король и придворный маг.

— Понятия не имею. Бласкес уверен, что она хочет что-то выгадать, не показываясь никому на глаза.

— Мне нужно с ней посоветоваться. Срочно. — Было странно видеть себя прежнюю. И всё же это была не совсем я — слишком жёсткое было выражение глаз, я никогда себя не видела такой в зеркале. — Происходит нечто, чего не должно было случиться.

— Ничем не могу помочь, — злорадно ответила я. — Донье Хаго сообщили о том, что я вернулась, но у неё нашлись дела поважнее, чем появиться на помолвке племянницы.

— Я тоже не могу до неё достучаться, — неожиданно бросила Катя. — Похоже, собственные интересы она поставила выше семейных.

Она угрюмо смотрела в стену сквозь меня. Между бровей залегла морщинка, а губы Катя сжала, сделав их настолько тонкими, что они почти пропали.

— Получается, раньше ты с ней свободно беседовала? — уточнила я, вспоминая как донья Хаго при первой нашей встрече участливо интересовалась, позаботятся ли о племяннице. Да они обе врут как дышат. Та-то понятно — фамильяр, а эта? Или если о чём-то умалчиваешь, враньём это не считается?

Катя дёрнулась, сообразив, что проболталась, потом высокомерно задрала голову и бросила:

— А как ты думала? Не могли же единственную Эрилейскую оставить без присмотра? Я слишком большая ценность, чтобы про меня забыть. Разумеется, тётя всегда готова дать мне совет. Точнее, была готова до недавнего времени. Она перестала отвечать.

— Возможно, решила, что ты больше не ценность, и передумала тебя возвращать?

Катя засмеялась так, словно я сказала что-то очень забавное.

— Донья Хаго связана клятвой, — сказала она, когда немного успокоилась. — И она не может причинить мне вред.

— А мне может?

— Разумеется, — уверенно ответила она. — Ты не настоящая Эрилейская. Сиятельность — это не только тело, но и душа.

— Тогда почему она пропадает? Теодоро с Бласкесом при мне обсуждали участившиеся случаи пропадания Сиятельности.

— Вот как? — она нахмурилась. — Может, в этом всё дело?

— Что, тоже Сиятельности лишилась? — ехидно спросила я.

— Я не могла лишиться Сиятельности, потому что у тебя её изначально не было, — попыталась она вывернуться. — А свою я оставила тебе, если ты вдруг не заметила.

— А то я не видела, что ты пользовалась флёром в моём мире, — усмехнулась я. — Так как, я права, пропала?

— Пропадает, — неохотно признала она. — Она то есть, то нет. И времени между появлениями проходит всё больше и больше. Хотя тётя мне клятвенно обещала, что Сиятельность будет при мне всегда, пока я…

— Не вернёшься в своё тело, — закончила я за неё.

— Тебе тогда будет всё рано, — не стала она отрицать. — И потом, если бы ты к этому времени не умерла, то валялась бы никому не нужной колодой. Я подарила тебе столько дней настоящей жизни. И не просто жизни, а Сиятельной. Обмен равноценный.

Она хотела ещё что-то добавить, но та же сила, что утягивала её раньше, утянула и сейчас. Катя успела лишь крикнуть: «Скажи донье Хаго, что она мне нужна», после чего растаяла.

Третье благословение в храме Двуединого ознаменовалось тем, что Теодоро окончательно потерял Сиятельность. Причём сам заметил не сразу, а говорить ему священники побоялись. Я тоже решила не испытывать судьбу и не сообщать дурную весть первой. Он и без того в последнее время был необычайно раздражённым: и оттого, что планы нарушались, и оттого, что Сиятельность его подмигивала всё чаще, намекая на скорый уход. Чего только они с Бласкесом ни придумывали, чтобы задержать капризную гостью, но всё оказалось тщетно. До меня эта проблема доходила обрывками разговоров и дурным настроением мурицийского короля. В том, что Сиятельность пропадёт, он уже не сомневался, поскольку по стране лавиной прокатилось отключение верхушки аристократии от этой полезной опции. Строго говоря, оставшихся к настоящему времени Сиятельных можно было пересчитать по пальцам. Если рук Теодоро для этого не хватило бы, то у него были в подчинении руки придворного мага, и вот их совместных конечностей для подсчёта точно хватит. Впрочем, такими темпами вскоре вообще будет считать некого.

Когда мы с Теодоро вышли из храма, народ сначала разразился приветственными воплями, но вскоре они утихли и им на смену пришёл удивлённый ропот.