Невидимое Солнце (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 19

Мы задержались еще ненадолго, чтобы разделать тушу. Столько мяса оставлять глупо, а у беглецов дела с провиантом обстояли еще хуже, чем у меня. Получалось, я со своими консервами просто жировал!

После всех приготовлений бронепоезд тронулся в путь. Из всего транспорта, обладателем которого я был с первого дня Невидимого Солнца, этот, несомненно, занимал первое место по комфорту. Гораздо быстрее, чем коняшка. Не пытался сбросить меня с седла. Даже не останавливался, чтобы наложить кучу помета! Не говоря уже о том, что ехать можно было полностью вытянув ноги! Благодать! Хотя приготовить из него стейк, если паровоз вдруг загнется, вряд ли получится.

Арес продолжал движение по орбите, открывая землю солнечному свету. Небо, еще утром бывшее красным, заметно порозовело. К вечеру уже вообще будет нормальным, обычным, привычным голубым небом. Потом газовый гигант переместится еще дальше и почти два года мы его не увидим вообще.

Шахтеров осталось восемь человек. Из них — двое охранников, другие — каторжники. Примечательно, что надзиратели как раз самыми бесполезными и были. Все их навыки сводились к избиванию дубинками рабов-скагов и осужденных преступников. Хотя последнее, вообще-то правилами Арестантской службы не поощрялось, но всем было начхать. Жаловаться каторжникам особо некуда. Права заключенных и все такое отлично выглядели на бумаге, в реальности эта бумага применялась только хорошо помятой.

Сами арестанты — наоборот, как на подбор — отъявленные головорезы. Даже один шпион — капитан, разумеется. Лучшей компании, чтобы отправиться непонятно куда, сложно было представить. Их объединяло одно: все они умели убивать. Собственно, по этой причине они на каторге и оказались. Убивать по-настоящему, не закованного в кандалы чертенка. Видимо, оттого из полутора сотен человек на Дальней и выжили только они. И, работая каждый день в жутких условиях за гранью человеческих возможностей, они обладали невероятной жаждой к жизни. У кого ее не было — подыхали в первые же полгода каторги. И у каждого были планы, как встретить свободу. От визита в бордель до вырезания своего имени на черепе того, кто их на шахты и отправил. И горе тому, кто встанет между каторжанином и его мечтой.

К вечеру стали попадаться земные растения, который оказались более живучими, нежели аборигенные. Мы все прекрасно их знали. В свой новый дом люди перевезли семена и саженцы отсюда, с места падения на чужую, неизвестную для наших предков планету. Пришельцы вытеснили местную флору. Для меня береза или какая-нибудь сосна — столь же обычное явление, как, наверно, для жителя Старой Земли. О чем говорить, если склоны горы Сигнальной — и то сплошь усеяны ельником?

На ничейных землях по-прежнему рос шиполист, мариниха, одноцветка и другая трава, жившая здесь до людей. Но с востока и запада на них уверенно наступали земные растения, расползаясь зеленым пятном по континенту. Во всяком случае, тополиная аллея в Скагаранском Халифате никого не удивляет.

Молодые березы были верным признаком того, что мы приближаемся к Первому. Там, на родине, они были вынуждены бороться за существование. Девять месяцев в году на родной планете человечества царит зима — время, когда все покрывается снегом, а температура падает до минус сорока градусов. Так что немудрено, что пришельцы вытеснили изнеженные местные растения, живущие в стране вечного лета.

— Мужики, смотрите, какое чудо: голубое облако! — воскликнул один из пассажиров.

— Это не облако. Это медузы, — пояснил Брагин.

— Кто?

— Медузы. Летающие медузы. Очень неприятные твари, которые очень любят есть людей.

— А они в поезд не проберутся? — забеспокоился я, с интересом разглядывая облако.

— Не должны, — не очень уверенно ответил капитан.

Вокруг вовсю буйствовала зелень растительности. Дикие места. Было заметно, что человек сюда не забредал очень давно. Однако между шпал и на насыпи травы почти не было. Это говорило о том, что железной дорогой регулярно пользовались, за ней ухаживали. Значит, Первый не необитаем!

Позади остался разрушенный временем завод, отданный природе на откуп. С завидной частотой попадались крошечные однотипные постройки, кажется, это были убежища от медуз, построенные первыми поселенцами. Когда мы проезжали станцию у деревни, уже совсем стемнело. Включать прожектор мы не решились. Но, судя по тому, что от станции остался один перрон, сама деревня тоже слабо сохранилась.

Я впервые ощутил, что такое — благоговейный трепет. Именно его я испытывал. Ведь это — не просто место, где когда-то жили люди. Это место, откуда есть пошло человечество на этой планете вообще! Кусочек оригинала Земли. Той, Старой Земли!

Конечно, пусть и развалины — но и их хотелось осмотреть, пощупать. Потому как это даже не развалины, а нечто большее — руины! Останавливали меня две вещи: медузы и война. Причем, в большей степени именно медузы. Про них рассказывали совершенно жуткие вещи, которые опробовать на себе я желанием не горел. Война могла и подождать.

При всем при этом — я понимал, что оказался здесь в первый и последний раз. Если я и выживу, если мы и умудримся отбросить скагов, и еще более серьезного… не противника, этот термин был бы не совсем корректным, хотя весьма точным. Скажем, соперника — НАШ. Даже при таком раскладе я отдавал себе отчет — я точно не попрусь в такую даль, сколь бы древними не были эти руины и какое бы значения для всего рода людского они имели. Впрочем, до всего этого надо бы еще остаться в живых, а эта затея очень сомнительна.

Собственно, по этой причине я и завидовал каторжникам. Их жизненной силе. Эти исхудавшие, изможденные люди просто излучали энергию. Убийцы, грабители, насильники? Да! Отбросы общества, которым глубоко насрать и на общество в частности и на человечество вообще. Они сейчас здесь не для того, чтобы отстоять что-то великое, а для того, чтобы добиться своих целей. В мировом масштабе, вообще — мизерные. Спасение человечества, пусть и его части, для них всего лишь шаг, промежуточная цель на пути к чему-то в их понимании в самом деле важного — горячей ванны, шлюхе или бутылке водки. Они даже умудрялись отпускать шуточки типа:

— Мужики, а ведь я сегодня освобождаюсь! Как думаете, когда все закончится — мне придется доработать на каторге недостающие дни?

Интересно складывается жизнь, загибая такие повороты, что предвидеть их совершенно невозможно.

Капитан остановил поезд. Полная луна светила так ярко, что после двух недель Невидимого Солнца другого освещения и не было нужно. Казалось, светло, как днем. Урал и Челяба только поднимались над горизонтом. И в лунном свете ветер колыхал ветви деревьев. Пахло свежестью. И морем.

— Какая круглая луна, — заметил я.

— А мне полная луна всегда напоминала жопу, — ответил Брагин.

— Луна? — усмехнулся я. — Жопу? Это с какого перепугу?

— Это если смотреть изнутри, — пояснил каторжник.

Все рассмеялись. В нашем положении такое сравнение как нельзя более актуально.

— Вон там, дальше по рельсам, — бывший военный указал на расселину в скалах. — Как раз и находится и Первый, и научная станция.

— Так чего ждем? — спросил один из охранников. — Вперед!

— Идти без разведки — глупо, — возразил каторжник. — Кто его знает, кто там теперь?

— Абсолютно согласен, — кивнул я.

— Нужны добровольцы. Нос, — позвал капитан. — Ты же, кажется, домушником был?

— Точно так, мой генерал, — подтвердил один из арестантов. — Обчищал хаты и уходил так тихо, что терпилы спали сладким сном до самого утра.

— Монетка, а ты — карманником?

— В совершенстве освоил профессию в институте Воровского, на факультете карманной тяги, — растянулся в улыбке второй.

— Вот и добровольцы назначены… давайте в разведку. Вы оба. Если не вернетесь через час… а у кого-нибудь есть часы?

— У меня — нет, — с сожалением признался я. — А у вас?

— Зачем каторжнику часы? — пожал плечами Монетка. — Нам календаря хватало.

Шутка, конечно, многим показалась смешной, но не своевременной. Решили воспользоваться часами, данными природой — ориентироваться по лунам. Кто-то сказал, что Челяба за час как раз пройдет четверть пути по небосводу. Поверили на слово. Это час каторжникам на вылазку и дали. Если они не вернутся — мы уходим. Куда? А по рельсам тут одна дорога…