Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 7

— Э-э, — ответила Эск, — я.., я не знаю. Но ты сама должна это знать. Всем известно, что ты умеешь колдовать.

— Есть колдовство, — заявила матушка, — а есть колдовство. Самое важное, девочка моя, — это знать, что можно делать при помощи колдовства, а что нельзя. И попомни мои слова, оно никогда не предназначалось для того, чтобы им разжигали огонь. Можешь быть в этом уверена. Если бы Создатель хотел, чтобы мы для разжигания огня пользовались колдовством, он не дал бы нам.., э-э.., спичек.

— Но ты сможешь зажечь огонь колдовством? — настаивала Эск, наблюдая за тем, как матушка вешает на крюк древний черный чайник. — Ну если захочешь? Если бы это было позволено?

— Возможно, — согласилась матушка, которая все равно не смогла бы этого сделать: огонь не имел сознания, он не был живым, и это лишь две из трех причин.

— При помощи колдовства огонь бы сразу разгорелся…

— То, что вообще стоит делать, можно делать как хорошо, так и плохо, — изрекла матушка, ища спасения в афоризмах, последнем прибежище осаждаемых детьми взрослых.

— Да, но…

— И никаких “но”.

Матушка порылась в темном деревянном ларце, стоящем на кухонном шкафу. Она гордилась своими несравненными познаниями, касающимися свойств овцепикских трав, — никто лучше ее не разбирался в многочисленных достоинствах смятки, попутника и клюкалки, — но бывали времена, когда для достижения желаемого эффекта ей приходилось прибегать к небольшому запасу ревностно выменянных и заботливо сохраняемых лекарств из Заграницы (так, по мнению матушки, назывались все земли, находящиеся дальше, чем в дне пути от Дурного Зада).

Она накрошила в кружку сухих красных листьев, добавила меда, залила все это водой и сунула получившееся питье в руки Эск. Положив под решетку камина большой круглый камень — позже он, завернутый в обрывок одеяла, станет грелкой — и строго-настрого заказав девочке вставать с кресла, матушка Ветровоск вышла в буфетную.

Эск барабанила пятками по ножкам качалки и потягивала напиток. У него был странный, перченый вкус. Она спросила себя, что это такое. Ей, разумеется, уже доводилось пробовать матушкины отвары и настои, вечно приправленные медом, количество которого, определяемое лично матушкой, зависело от того, притворяетесь ли вы или нет. Эск знала, что матушка известна на все Овцепикские горы благодаря специальным микстурам от болезней, о которых жена кузнеца — и время от времени другие молодые женщины — говорила только намеками, приподняв брови и понизив голос…

Когда матушка вернулась, Эск спала. Она не помнила, как ее укладывали в постель и как матушка закрывала окно на задвижку.

Ведьма вернулась на кухню и подтащила качалку поближе к огню.

“В голове девочки что-то есть, — сказала она себе. — Что-то таится там, внутри”. Ей не хотелось думать, что именно, но она хорошо помнила, какая участь постигла волков. И все эти разговоры о разжигании огня с помощью колдовства… Так его разжигали волшебники, эту магию им преподавали на первом курсе Университета.

Матушка вздохнула. Удостовериться в этом можно только одним способом. Она начинала чувствовать себя слишком старой для подобных фокусов.

Взяв свечу, матушка прошла через буфетную в пристройку, где размещались ее козы. Находящиеся в своих стойлах три меховых шара равнодушно уставились на хозяйку. Три рта ритмично хрустели положенным рационом сена. Воздух был теплым и слегка попахивал кишечными газами.

Наверху, среди балок, сидела небольшая сова, одно из многочисленных существ, обнаруживших, что жизнь с матушкой вполне окупает испытываемые время от времени неудобства. Повинуясь зову матушки, сова слетела ей на руку, и старая ведьма, задумчиво поглаживая мягкие перышки, осмотрелась вокруг, ища куда бы прилечь. Ворох сена сойдет.

Она задула свечу и легла в сено; сова сидела у нее на пальце.

Козы жевали, рыгали и глотали, проводя за этим занятием уютную ночь. Лишь издаваемые ими звуки нарушали ночную тишину.

Тело матушки замерло. Сова почувствовала, как ведьма проникает в ее мозг, и вежливо подвинулась. Матушка еще пожалеет об этом перемещении; два Заимствования в один день — и утром она будет совершенно разбита и одержима страстным желанием жрать мышей. Раньше, в младые годы, ей это было нипочем — она бегала с оленями, охотилась с лисами, узнавала странные темные обычаи кротов и редко проводила ночь в собственном теле. Но с возрастом Заимствование давалось ей все труднее и труднее, особенно возвращение. Может быть, скоро наступит момент, когда она не сможет вернуться и оставшееся дома тело превратится в груду мертвой плоти… Хотя, честно говоря, это не такая уж и плохая смерть.

Волшебникам подобные вещи знать не полагалось. Если маги и проникали в сознание другого существа, то делали это как воры — не из коварства, но потому, что им, тупым болванам, просто не приходило в голову сделать это как-то иначе. Да и зачем им захватывать контроль над телом совы? Они же не умеют летать, этому надо учиться целую жизнь. Тогда как ненасильственный способ состоит в том, чтобы вселиться в мозг птицы и направлять его так же мягко, как ветер шевелит листья.

Сова встрепенулась, взлетела на узкий подоконник и бесшумно выскользнула в ночь.

Облака уже разошлись, и в свете полупрозрачной луны заманчиво сверкали горы. Бесшумно скользя между рядами деревьев, матушка смотрела на мир совиными глазами. Когда этому научишься, только так и стоит путешествовать! Больше всего ей нравилось Заимствовать птиц, исследуя с их помощью укромные высокогорные долины, куда не ступала нога человека; потаенные озера между черными утесами; крошечные, обнесенные стенами поля на клочках ровной земли, примостившихся на отвесных скалистых склонах, — владения неприметных и скрытных существ. Однажды она путешествовала с гусями, пролетающими над горами каждую весну и осень, и до смерти перепугалась, когда обнаружила, что чуть было не вылетела за точку возврата.

Сова покинула лес, скользнула над деревенскими крышами и, подняв облако снега, приземлилась на самой большой, заросшей омелой яблоне в саду кузнеца.

Не успели ее когти коснуться ветки, как она поняла, что не ошиблась. Дерево отвергало ее, она чувствовала, как оно пытается столкнуть ее.

“Я не уйду”, — подумала она.

“Ну давай, терроризируй меня, — в тишине ночи произнесло дерево. — Если я дерево, значит, можно, да? Вот она, типичная баба”.

“По крайней мере, сейчас от тебя хоть какая-то польза есть, — в ответ подумала матушка. — Лучше быть деревом, чем волшебником, а?”

“Это не такая уж плохая жизнь, — заявило дерево. — Солнце. Свежий воздух. Время для раздумий. А весной — пчелы”.

В том, как дерево промурлыкало “пчелы”, было нечто столь сладострастное, что у матушки, содержащей несколько ульев, пропало всякое желание есть мед. Она почувствовала себя так, как будто ей напомнили, что яйца — это нерожденные цыплята.

“Я здесь по поводу девочки, Эскарины”, — прошипела она.

“Многообещающий ребенок, — подумало дерево. — Я с интересом слежу за ней. И она любит яблоки”.

“Ах ты свинья!” — воскликнула шокированная матушка.

“А что я такого сказал? Может, мне еще извиниться перед тобой за то, что я не дышу?”

Матушка придвинулась ближе к стволу.

“Ты должен отпустить ее, — приказала она. — Магия начинает просачиваться наружу”.

“Уже? Я потрясен”, — сказало дерево.

“Это неправильная магия! — выкрикнула матушка. — Это магия волшебников, не женская магия! Эск пока не знает, что это такое, но сегодня ночью ее магия убила дюжину волков!”

“Великолепно!” — откликнулось дерево.

Матушка заухала от ярости.

“Великолепно? А что если она поспорит со своими братьями и случайно выйдет из себя, а?”

Дерево пожало плечами. С его ветвей посыпались снежные хлопья.

“Тогда ты должна обучить ее”.

“Обучить? Много я знаю о том, как учат волшебников!”

“Пошли ее в Университет”. “Она же женщина!” — заорала матушка, подпрыгивая вверх-вниз на своей ветке. “Ну и что? Кто сказал, что женщинам не дано быть волшебниками?”