Красавица, чудовище и волшебник без лицензии (СИ) - Заболотская Мария - Страница 43

— Ванна! Ванна готова! — заверещали гоблины, отвлекая ее от наблюдений, и Джуп с растерянностью повернулась к ним. В самом деле, огромная ванна была полна пены, а слуги на все лады показывали ей, что пришло время купания, едва ли не силой подталкивая Джунипер навстречу к пенной горе. Кто-то приплясывал с щеткой на длинной ручкой — которой обычно моют спину, — кто-то тряс бутылями с разноцветными зельями, сразу двое держали наготове мочалки, а несколько самых мелких кобольдов, пристроившись в рядок на бортике ванны, продолжали неистово взбивать пену своими лапками и хвостами, ежесекундно рискуя свалиться в воду и утонуть.

— Ну уж нет! — решительно объявила Джуп, которую мысль о том, что гоблины будут тереть ей спину и поливать из ковшика, привела в такой ужас, что растерянность тут же исчезла без следа. — Я не буду мыться, пока вы все здесь околачиваетесь! Оставьте меня одну! Идите… идите к озеру, где моются все остальные — вам же нужно выполнить приказ Его Цветочества?..

Слуги, сразу приуныв, испустили грустный тоскливый вой: должно быть, указание принца обрадовало простых челядинцев далеко не так, как господина Заразиху. Никто не горел желанием окунуться в холодную озерную воду, и у тех, кто был занят каким-то делом, видимо, появлялась возможность избежать купания хотя бы на время.

— Тогда подайте такую же ванну придворному птичнику! — сказала Джуп. — Он ведь тоже особа непростая, не говоря уж о самих сороках!..

И гоблины с кобольдами, несколько приободрившись, в мановение ока покинули ее спальню, привычно вереща на ходу. Впрочем, одного мелкого кобольда, все-таки свалившегося в гору пены и отчаянно пускающего оттуда пузыри, Джуп вытащила из ванны за шиворот и несколько раз встряхнула, чтобы привести в чувство. Он благодарно взвизгнул и последовал за остальными, оставляя мокрый пенный след.

— Ох, — сказала Джуп с тоской глядя на ванну. — Кто бы мог подумать, что быть придворной дамой — это так сложно!..

Тишина, воцарившаяся в комнате после того, как гоблины и кобольды ушли, показалась Джуп едва ли не более волшебной, чем все, что она до сих пор видела и слышала. Перед тем, как забраться в ванну, она, поразмыслив, подперла дверь тяжелым креслом — и правильно сделала. Не успела она вдоволь наплескаться, как в дверь снова отчаянно забарабанили, затем что-то тяжелое пару раз боднуло створки так, что они затрещали, и наконец недовольный и встревоженный господин Заразиха пропыхтел, беспомощно скребясь под дверью:

— Сударыня! Сударыня Джунипер! С вами все в порядке? Что это вы такое придумали… у нас не принято запираться от слуг! Как же у нас получится оказывать вам почести и всячески угождать, если вы будете держать свои двери закрытыми?! Кто-то вас обидел или испугал? Все виновные будут сурово наказаны, обещаю! Откройте же!.. Вы готовы к утренней церемонии? Принц желает видеть всех обитателей усадьбы в главном зале!..

— Сейчас-сейчас! — торопливо отозвалась Джуп, кое-как просушивая волосы полотенцем. — Я уже одеваюсь и скоро присоединюсь!..

Оскорбленному Заразихе пришлось уйти ни с чем — Джунипер так и не открыла ему дверь, на все уговоры отвечая, что прекрасно управится сама с платьем и ей не нужны помощники, чтобы затянуть шнурки, завязать ленты и застегнуть пуговицы, ведь ее обычное платье устроено куда проще, чем здешние цветочные наряды.

Торопливо заплетая влажные волосы в косу, она недовольно посматривала на себя в зеркало — лицо после бессонной ночи казалось осунувшимся и серым. «А может быть, это все проклятие! — с грустью подумала Джуп. — Оно ведь потихоньку разрушает меня изнутри, как тайная болезнь. И с принцем Ноа происходит то же самое, просто он об этом пока что не догадывается. Конечно, он заслужил, чтобы его наказали, но все-таки… все-таки это подло — подсовывать ему все эти Шипы и Яды!».

И она, на ходу поправляя мятое будничное платье, заторопилась в главный зал, размышляя о том, кто более подвержен губительному действию проклятия — принц, для которого эти чары были придуманы, или же она, случайный человек?.. Кто быстрее заметит неладное?

В главный зал она почти вбежала, растолкав гоблинов, которые неистово чихали и сморкались после утреннего купания в озере, ничего не видя и не слыша вокруг себя. После веселой ночи угодить прямиком в холодные озерные воды — где уж тут радоваться жизни!..

— А, вот и прекрасная Джуп! — воскликнул господин Заразиха, успевший принарядиться в красно-золотой бархат, делавший его еще толще и уродливее. Рядом с ним стояла тощая госпожа Живокость, напудрившаяся так густо, что походила на умертвие. Губы у нее были подведены зеленым перламутром, взбитые волосы украшены золотой и серебряной чешуей, а узорчатое узкое платье, как догадалась Джуп, сшито из лучшей лягушачьей кожи. Должно быть, утренняя церемония считалась очень важным событием в жизни усадьбы, и домоправители с нескрываемым осуждением смотрели на выцветший наряд Джунипер.

— А где же придворный птичник? — невпопад спросила девушка, чувствуя себя очень неуютно под их пристальными взглядами. Но не успели домоправители ей ответить, злорадно переглянувшись, как в одну из дверей втолкнули чрезвычайно раздраженного и обиженного мэтра Абревиля, над которым кружили такие же рассерженные сороки. От их атласного лоска не осталось и следа — они были мокрыми и встрепанными, как куры, попавшие под дождь. Таким же взъерошенным и помятым выглядел и волшебник — должно быть, гоблины-банщики, которых прогнала Джуп, вымыли Мимулуса с двойным усердием, не ведая жалости и сострадания.

— Кто? Кто посмел?! — кричали истошно сороки, кружась над домоправителями. — Какая дерзость, какое преступление! Окунать придворных птиц в воду!.. Тереть их мочалками и щетками!.. Да где это видано?!..

— Его Цветочество не говорил, что для кого-то нужно сделать исключение, — мстительно отвечал на это гоблин Заразиха, скаля кривые клыки от удовольствия. — И вы, и ваш птичник спорили с приказом светлейшего принца! Скажите спасибо, что вас не утопили за вашу дерзость, перед тем досыта накормив мылом!

— Старый гоблин! — завопила Сплетня, вне себя от возмущения. — Ты еще поплатишься за эту шутку!

— Мы отомстим! — перекрикивала ее Небылица, норовя сбить с макушки Заразихи алую шляпу с высокой тульей, которой гоблин безуспешно пытался набавить себе росту. — Ты пожалеешь, что связался с королевскими сороками!

— Я думал, это вид изощренной казни, — с трагическим видом прошептал Мимулус, незаметно подобравшись поближе к Джуп. — Никогда я еще не чувствовал приближение смерти так явно. Кто бы мог подумать, что банные щетки способны причинять такую боль!..

Джуп ничего не ответила, чувствуя некоторую вину — ведь это она приказала гоблинам искупать волшебника, а Заразиха, видимо, поддержал это решение, увидев в этом возможность в очередной раз напакостить сорокам и их придворному птичнику. «Но если бы его бросили в холодное озеро — это понравилось бы ему куда меньше!» — сказала она себе, пытаясь избавиться от угрызений совести.

— Тишина! Тишина! — заревел тут Заразиха, размахивая своим посохом-тростью, и огрел ею нескольких случайных гоблинов. Остальные, посмотрев, как жалобно пищат сородичи, потирая ушибленные спины, и вправду притихли.

— Его Цветочество идет! — объявил старый гоблин, прислушиваясь к одним ему различимым звукам, и придворный оркестр, едва живой после развеселой ночи, грянул что-то печальное и торжественное, вызывающее в памяти штормовые завывания ветра, далекий гром и стук тяжелых капель дождя в оконное стекло.

Джуп неожиданно для себя ощутила что-то похожее на трепет и почтение, словно принц Ноа и в самом деле был кем-то важным и прекрасным — а вовсе не капризным заколдованным мальчишкой, которому она влепила сегодня ночью пощечину. Впрочем, все в Ирисовой Горечи, если разобраться, испытывали противоречивые чувства к своему повелителю — его то боялись, то обманывали; терпели его капризы — и тут же оставляли без внимания, показывая, что все это притворство, игра, и на самом деле принц — пустышка без власти и силы. Но сегодня, во время утренней церемонии все обитатели усадьбы вели себя как верные подданные, и кланялись так низко, как только могли, пока Ноа торжественно и медленно шествовал по главному залу к своему трону, древнему, как и сама усадьба. В честь утреннего выхода принца старое, темное как ночь дерево отполировали до блеска, и вездесущие украшения из листьев-мечей ириса казались выполненными из черного зеркально-гладкого металла.