Красавица, чудовище и волшебник без лицензии (СИ) - Заболотская Мария - Страница 20

— Может быть, все к лучшему, — отвечала Джуп, проявляя, как ей самой казалось, необычайную рассудительность. — Мы отдохнем в поместье Его Цветочества, а потом господин Заразиха поймет, что мы ему не враги и отпустит нас…

И мэтру Абревилю не оставалось ничего другого, кроме как качать головой и горестно шептать: «Это все треклятое проклятие! Я знал, что оно губительно для столь слабого ума!..»

Путь к лесной усадьбе Ирисов показался вечностью и Мимулусу, и Джунипер. Мэтр Абревиль вынужден был терпеть весьма грубое обращение — господин Заразиха оказался злопамятным и подозрительным гоблином и не упускал ни единой возможности наступить волшебнику на ногу или ткнуть в спину своим посохом. К Джуп он относился с большей благосклонностью, и проявлял всю отпущенную ему природой вежливость, обращаясь к ней с ворчливыми просьбами идти быстрее и смотреть под ноги. О кошках дамы Эсфер он не спрашивал, видимо, посчитав, что пленники ничего об этом не знают — раз сами не завели этот разговор, — или же опасаясь, что слова эти услышат чужие уши, которых в лесу было полным-полно. По крайней мере, господин Заразиха то и дело приказывал своим подручным передвигаться как можно тише и не улюлюкать, как бы им того не хотелось.

Челядь с носилками, где лежал неподвижный и беспамятный принц Ирисов, с головой укрытый сразу несколькими плащами, резво бежала впереди, на ходу шипя и скрипя зубами от невозможности вопить и верещать, как того требовала их натура. Поспевать за всей этой оравой, прекрасно видевшей в темноте (фонарь имелся только у господина Заразихи, и, по-видимому, являлся не столько источником света, сколько признаком высокого статуса), было непросто. Большая часть светлячков разлетелась, испугавшись шума, но самые упрямые следовали за носилками, напоминая тонкий светящийся ручеек, вьющийся высоко над головами ночных путешественников.

Однако, как ни пытались гоблины сохранить в тайне свои передвижения, шум и ворчание господина Заразихи привлекли внимание лесных жителей. Джуп и Мимулус видели, как в темноте светятся глаза — большие и маленькие, круглые и раскосые, зеленоватые, желтые и алые. Повсюду звучали странные голоса, напоминающие то трели птиц, то диковатый пронзительный смех — дворня принца Ноа, как показалось Джуп, не пользовалась здесь уважением. Гоблинам не нравилось внимание, которое оказывал им лес; они верещали: «Расступитесь! Прочь с дороги, ротозеи!» и прочие обидные слова, а господин Заразиха как-то раз ухватил за ухо мелкого козлоногого наглеца, поставившего ему подножку, и долго трепал с яростным урчанием, приговаривая: «Как смеешь ты, безродное копытное, посягать на лесную знать!».

Козлоногий жалобно визжал на все лады, но стоило только господину Заразихе ослабить хватку — и он тут же проворно вывернулся, лягнул гоблина своими копытцами и с ехидством прокричал:

— Это с чего же гоблины начали звать себя знатью? Наш господин — Ноа из дома Ирисов! Мы давно не слыхали его голоса и не получали приглашений на веселые пиры! Ходят слухи, что он болен и вскоре род Ирисов угаснет вместе с ним. А ты, лесной гоблин, возвращайся под тот выворотень, откуда вылез!.. Не тебе нам приказывать!

Эта речь понравилась остальным зрителям, и изо всех ближних и дальних кустов донеслось веселое уханье и переливы смеха. Как ни ругался господин Заразиха, но ему оставалось только бежать быстрее, прячась от насмешек.

— Мимму, — прошептала запыхавшаяся Джуп, помогая подняться мэтру Абревилю, в очередной раз запутавшемуся в высокой шелковистой траве. — Отчего никто из них не беспокоится, жив ли их господин? Они только бегут и бегут, и ни разу никто не попытался привести его в чувство, осмотреть раны…

— Лесные существа очень живучи, их не берет никакая хворь, — ответил вконец измученный Мимулус, не скрывая своеобразного презрения к столь выдающейся неприхотливости. — Если уж он не умер сразу — а для того, чтоб цветочный принц умер, ему должны были отгрызть голову, не меньше! — то, разумеется, вскоре выздоровеет. Говорил же я, что не стоило ему помогать…

Тут он вздохнул на ходу, и прибавил, подумав:

— Кроме того, лесные создания не слишком-то понимают, что такое сочувствие или жалость. Цветочная знать знает толк в веселье, в тщеславии, в гордости за свой древний род. Дружбу сводит с теми, кто ровня им по происхождению и может пригодиться, когда придет время интриговать против соседей. А слуги-гоблины служат верно из-за того, что такова их присяга, предать которую невозможно, и ничего сверх того.

— То есть, никто из них не знает, что такое любовь? — растерянно спросила Джуп.

— Боюсь, что так.

— Но ведь у них же есть семьи?!

— О, было бы большой ошибкой считать, что в семьях цветочной знати кто-то сердечно привязан друг к другу! Знатным родам требуются наследники, умножающие богатство и почет, хранящие величие фамильных усадеб и защищающие границы лесных угодий. Только и всего, — ответил Мимулус, с опаской прислушиваясь, не бежит ли к ним господин Заразиха, сердито потрясающий своим посохом.

— А как же… Как же влюбленность? — смущение Джуп было велико, но любопытство преодолело и его. — Разве не бывает так, что они женятся по любви? Или им решительно все равно, с кем связать свою жизнь?

— Ну, можно сказать, что… э-э-э-э… некоторое подобие любви в этом смысле они испытывают, — разговор о влюбленности Мимулусу давался еще тяжелее, чем Джуп, поскольку тему эту он считал не только неприличной, но и донельзя глупой. — Но я бы сказал, что в чувстве этом у цветочной знати куда больше тщеславия и чувства собственности, чем добрых побуждений. Если уж лесной владетельный господин надумает жениться, то непременно выберет для себя самую красивую и родовитую даму, чтобы все его соседи завидовали. Вот насколько будет сильно всеобщее восхищение, насколько глубока зависть — настолько он и будет ценить свою супругу. Кроме того, они чувствительны к красоте и склонны превозносить то, что кажется им совершенным внешне. Говорю же, что в них чрезвычайно мало человечности…

И Джуп, хотевшая было сказать: «Какой ужас!», а затем — «Но разве у людей устроено не так?», — промолчала, покрепче ухватив шатающегося Мимулуса за руку. Ей в очередной раз пришло в голову, что мэтр Абревиль гораздо лучший человек, чем ей показалось вначале.

— Быстрее, быстрее! — глухо завыл из темноты господин Заразиха, и остальные гоблины поддержали его тонкими взвизгиваниями.

— Почему он так сердится? — вновь не удержалась от вопроса Джуп. — Если ему на самом деле все равно, что будет с его хозяином…

— Видимо, они не уследили за своим принцем, оттого и боятся, что им вменят в вину произошедшее, — сказал Мимулус, поразмыслив. — Это большой позор для слуг — не сберечь своего господина! Видишь, как боятся они внимания лесных жителей?.. Как скрывают, что с Ноа случилась беда? Гоблины — не слишком расторопная челядь, днем они не любят выходить из погребов и подвалов. Спят в темных углах или слоняются по дому, делая вид, что чем-то заняты. Их время — ночь, а работа — самая простая и черная. И, конечно, господин Ноа, привыкший к изысканному обхождению, был недоволен таким обществом. Вот от скуки и сбежал при свете дня, пока его охрана зевала и чесала друг другу спины…

— Колдун, я слышу тебя! — взревел где-то неподалеку господин Заразиха. — Выбирай выражения, когда говоришь о дворне господина Ноа!

— А этот — хуже всех, — прошептал мэтр Абревиль, понизив голос. — Делает вид, что он не из простых гоблинов и приходится родней кому-то из захудалых цветочных родов. Но денег хватило только на имя Заразихи, сорного, дрянного растения!..

— Клевета! — вскричал господин Заразиха, подкравшийся совсем близко. — Как смеешь ты наговаривать на мой род! Слышали бы тебя мои кузены Брок Пучкоцвет и Гисло Вшивосемянник — поколотили бы до смерти, не посмотрев, что ты из Росендаля!