Комплекс крови (СИ) - Эльберг Анастасия Ильинична - Страница 1

3 июля 2009 года, поздний вечер

Треверберг

С месяц назад в «Треверберг Таймс» напечатали письмо, адресованное мэру. Один из граждан предлагал дать старой половине города статус самостоятельной территориальной единицы. Ей можно придумать новое имя — к примеру, Старый Треверберг, Малый Треверберг или Исторический Треверберг. Идея так увлекла сотрудников газеты, что кто-то не поленился создать компьютерное изображение нового герба. И он, в отличие от письма, вызвал бурю негодования. Редакцию засыпали предложениями: по словам горожан, герб выглядел недостойно. Старая половина Треверберга в несколько раз меньше новой, зато у каждого дома и у каждой площади есть своя история. И все это обязательно нужно отразить на гербе. Или хотя бы попытаться отразить. Что насчет Демона Реки, с которым, если верить легендам, Основатель Уильям Тревер встретился в первый день своего визита в эти земли? Что насчет фонтанов? Что насчет особняков? Кладбища? Мостов? Часовой башни? Словом, предложений было много. Но в одном горожане сошлись: фонари на гербе изображать не следует.

Новая половина Треверберга выглядела как типичный современный город. Большой город, в котором у вас под носом могут убить человека, а вы и бровью не поведете. Небоскребы из стекла и бетона, гигантские торговые комплексы, где и коренные жители могли потеряться, а приезжие — тем более, станции метро, по дизайну больше походившие на маленькие (а иногда и не очень) дворцы, многочисленные культурные центры, музеи и, разумеется, главная достопримечательность, сердце Треверберга. Нет, не великолепное здание мэрии и даже не шикарные бутики здешних кутюрье, а Ночной квартал. Именно он манил туристов со всего света.

В Ночном квартале не было ни музеев, ни магазинов, ни театров. Там были только клубы. Их хозяева предлагали широкий ассортимент развлечений для любой публики и могли удовлетворить самые изощренные вкусы. Термин «Ночной квартал» использовался не потому, что клубы занимали большую площадь, а потому, что здесь при желании можно было поселиться. Оставалось только выбрать, что вам по душе: апартаменты на верхних этажах зданий больших клубов, некоторые из которых напоминали королевские покои, номера в отелях, специально построенных для «ночных» туристов (цены комнат для особо важных персон владельцы писали на бумаге, потому что не решались произносить такие страшные суммы вслух) или каморки для обладателей тощих кошельков на подземных этажах грязных баров (за матрасы с подозрительно торчащими в разные стороны пружинами следовало заплатить отдельно).

Примерно треть площади новой половины города занимали жилые кварталы. За последние несколько лет в спальных районах появилось множество зданий, которые риэлтерские фирмы называли «современными элитными комплексами». Речь шла о кондоминиумах со светлыми квартирами, обставленными по последней моде, прекрасными ухоженными садами во дворах, а иногда — и на крышах, кучей стояночных мест, бдительной охраной и вежливым консьержем. Люди, жившие среди этой роскоши, обычно имели четыре машины на семью из трех человек, каждые выходные проводили за границей и носили одежду, сшитую на заказ. Хотя, если принять во внимание двадцатичетырехчасовые «пробки» на дорогах Треверберга, этим умникам следовало продать все автомобили и купить вместо них вертолет. Шикарный кондоминиум в спальном районе ничего не значит, если до работы вы добираетесь три часа. Поэтому многие жители города, среди которых были и бизнесмены, предпочитали селиться в квартирах, расположенных на верхних этажах офисных зданий. Шум туда почти не проникал, а до своего кабинета не нужно было даже идти пешком — вас любезно доставлял скоростной лифт.

На старую и новую половины город делила река, которую вот уже много десятилетий называли просто «рекой» — ни одно имя не прижилось, хотя предложения поступали до сих пор. Мостов через нее построили предостаточно, но почти все причислялись к историческим памятникам, а проехать на машине без страха свалиться вниз можно было только по одному. Эта особенность восхищала туристов и сводила с ума горожан, но люди, жившие в старой половине Треверберга, смотрели на вещи не так, как остальные. Они были особенными во многих смыслах этого слова, потому что жили в особенном месте. Хотя правильнее сказать «в другом мире», потому что по ту сторону моста располагался другой мир.

В старой половине Треверберга не было ни высотных зданий, ни торговых центров, ни клубов. Выглядела она так, будто невидимая рука перенесла вас на век, а то и на два века назад. Выложенные булыжником мостовые, особняки, каждый из которых так и тянуло изобразить на исторической открытке, множество старинных зданий, почти не тронутых рукой реставратора, площади с каменными и мраморными фонтанами. Жители старой половины гордились тем, что у них есть собственное здание библиотеки, собственная станция метро и собственная коллекция исторических памятников: к последним относилось и кладбище, и ряд площадей, и знаменитая часовая башня, и особняк Уильяма Тревера, основателя города.

Отдельным поводом для гордости было уличное освещение. Несмотря на то, что люди вовсю пользовались компьютерами и сотовыми телефонами, а ездили не на лошадях, а на машинах и даже иногда летали на самолетах, улицы старой половины Треверберга освещались газовыми фонарями. На фотографиях в Интернете ночной город выглядел впечатляюще, но в реальности не проходило и дня без того, чтобы кто-нибудь пожаловался на тьму египетскую возле своего дома, а то и на одной из центральных улиц.

Именно поэтому честный человек изобразил бы на гербе Треверберга не ярко горящий фонарь, разгоняющий мрак, а выключенный и заключающий мрак в самом себе. Что бы сказал на такой символ своего творения Основатель? Скорее всего, перевернулся бы в гробу.

***

Терри ударила по тормозам. Шины завизжали, тощая пестрая кошка, оказавшаяся в пятне света фар, бросилась в ближайшую подворотню. Проклятье. Тут так темно, что даже кошки ничего не видят. Кому нужны эти газовые фонари, если их зажигают раз в месяц, да и то после того, как кто-нибудь разобьет себе голову? Впрочем, она отлично видела ночью, как и отец. Ночь — это их время. Время совершенных охотников, высших хищников. Терри не нуждалась в пище, которую вампиры привыкли добывать для себя веками, но инстинкты и умения обращенных достались ей вместе с кровью отца.

С кровью отца она получила много хорошего. Как же так случилось, что Тристану досталось столько плохого?..

Терри выскочила из машины, взбежала по ступеням дома и забарабанила кулаками в дверь, проигнорировав и кнопку звонка, и висевший тут же медный молоточек. В прихожей раздались быстрые шаги, и обеспокоенный голос спросил:

— Кто там?

— Это я, Бэзил. Открывай поскорее.

Замок щелкнул, и Терри увидела насмерть перепуганное лицо дворецкого.

— Госпожа, что стряслось? Вы могли бы позвонить…

— Я звонила! Раз десять! Отец не снимает трубку!

— Вы могли бы позвонить в дверь, — прохладно уточнил Бэзил.

У отца он работал не первый век, успел повидать много странного и на ее памяти редко проявлял сильные эмоции. А даже если проявлял, то успокаивался мгновенно. Мать Бэзила была смертной, отец — темным эльфом, но он причислял себя к последним и считал, что одна из его главных благодетелей — олимпийское спокойствие. Как известно, в темных эльфах течет кровь воинов. Воин должен владеть собой.

— Извини, — бросила девушка. — Мне нужно увидеть отца. Это важно. Это вопрос жизни и смерти!

— Вы совсем не изменились, госпожа, — с недовольным видом покачал головой Бэзил. — Я не видел вас больше семи лет, а вы так и остались молодой вампиршей. И кровь у вас для обращенной слишком горяча.

— Прекрати, — отмахнулась Терри, переступая порог. — Где он? У себя в кабинете? Он один?

— И задаете слишком много вопросов.

— Ты тоже не изменился. Как всегда, зануден.

— Хозяин у себя в спальне, госпожа. И он один. Но я не думаю, что он хочет кого-то видеть.