Москит. Конфронтация - Корнев Павел Николаевич - Страница 57

Враз перехватило дыхание, а энергетический волчок задрожал и завилял, мне лишь в самый последний момент удалось удержать его под контролем, и тогда я кинетическим импульсом кинул себя к начавшему разбег аэроплану. Дед взвился с земли ещё даже стремительней моего, перехватил в воздухе ударом ступни в живот и отбросил назад. На сей раз полностью смягчить пинок не вышло, и меня крутануло через голову, но за последнее время довелось перенести слишком много всего, чтобы не суметь перебороть пронзившую тело боль.

Я разом погасил и кинетическую энергию, и воздействие силы тяжести, замер в двух метрах над землёй, а ничего такого не ожидавший старик проскочил дальше — туда, куда намеревался меня отбросить.

Хрен тебе!

Я выплеснул львиную долю набранного потенциала, и деду пришлось закрываться от ударной волны, которая разметала во все стороны комья земли и клубы песка. Но даже так его отшвырнуло метров на десять, и я воспользовался кратким мигом передышки, не позволил рассеяться энергии, попытался закрутить вокруг себя.

Расставленные в стороны руки оплелись жгутами молний, невыносимая боль разорвала нервную систему в клочья, и всё же мне удалось провернуть эту прорву сверхсилы, а потом ещё и усилить давление, до предела ускорив её вращение, превратить в вихрь, который мог какое-то время существовать и без моего участия, и без внешней подпитки.

Кружись!

Дед не проникся серьёзностью момента, не осознал, что рвёт своей мощью пространство и замораживает всё кругом без малого сто мегаджоулей сверхсилы и не простой сверхсилы, а сверхсилы в противофазе. Он взял разбег, дабы стремительным рывком сблизиться со мной, но — завяз. Все его щиты и барьеры снесло, тело окутали молнии, вспыхнула одежда.

И даже так старика не перемололо в труху и не ободрало с его костей плоть — добить бы его, но транспортный самолёт уже мчался по взлётно-посадочной полосе, а к нам бежала целая орда нихонцев, вот я и шагнул из глаза урагана. Вихрь подхватил меня, крутанул и швырнул на лётное поле, остатки потенциала позволили погасить скорость, приземлиться на ноги и рвануть вдогонку за начавшим разбег самолётом.

Дверца в его борту оставалась открыта, оттуда мне махали руками, и я ускорился, добавил себе прыти серией кинетических импульсов.

Скорее! Скорее! Скорее!

И — успел! И — запрыгнул!

Теперь бы ещё долететь…

Волновался о том, долетим ли до своих, совершенно напрасно. Точнее — преждевременно. Перво-наперво нужно было взлететь, а самолёт оказался слишком удобной мишенью, чтобы по нему мазали даже в ночном мраке. По левому борту застучали винтовочные пули, угодила куда-то ближе к хвосту очередь в полдюжины патронов; кто-то вскрикнул, кто-то выругался.

И — катим, катим, катим, подпрыгиваем на неровностях, никак не взлетим.

Какого чёрта?

В этот момент аэроплан наконец оторвался от земли и начал уверенно набирать высоту, я потянулся захлопнуть дверь и к ужасу своему обнаружил, что вдогонку за нами, удаляясь от земли ещё даже более стремительно, несётся зловредный дед. Он бежал по воздуху, подобно сказочному персонажу, но ничего волшебного в таком способе перемещения не было, с этой техникой я был прекрасной знаком. И потому, опомнившись, без особого труда развеял одну из незримых опор в тот самый момент, когда преследователь перенёс на неё свой вес.

Проваливай!

Старикан ухнул вниз и пролетел пару метров, прежде чем сумел остановить падение, в итоге потерял темп, мы оторвались.

Я захлопнул дверцу, и тут же внутренняя обшивка борта взорвалась шквалом искр и кусочков раскалённого металла! Салон моментально заполонил едкий дым, который не успевало вытягивать в оплавленную дыру полуметрового диаметра, да ещё начало разгораться пламя, и мне пришлось поработать огнеборцем, потратив на тушение пожара часть потенциала. Затем я выглянул в отверстие и — вовремя: наперерез самолёту неслось ещё три огненных шара, к счастью, неуправляемых. Отводить в сторону подобные гостинцы меня научили на совесть, справился в пару секунд.

Ну а потом аэроплан наконец покинул зону досягаемости и стрелкового оружия, и вражеских операторов, появилась возможность перевести дух.

— Здорово, что мы не смогли выбраться из камеры без тебя, — отметил вдруг дядя Миша.

— Ага, — коротко подтвердил я, отползая от дыры в борту.

В салоне воцарился радостный гомон, но дядя Миша мигом организовал оказание первой помощи раненым, да ещё со стороны кабины, перекрывая гул двигателей, проорали:

— Радисты! Умеет кто с рацией работать?!

На крик поспешили сразу двое: один с окровавленной повязкой на левом плече и второй, измождённый настолько, что непонятно как ещё держался на ногах. Обо мне на время забыли, и я воспользовался моментом, принялся упорядочивать остатки потенциала, равномерно распределять его по организму, концентрировать и прогонять волнами там, где требовалось ускорить регенерацию. А требовалось её ускорить фактически везде — весь как отбивная, ещё и руки в ожогах. Почему до сих пор болевой шок не скрутил, просто не представляю.

Поверхностный транс тут помочь не мог, и, стоило только аэроплану нырнуть в низкие облака, я погрузился в полноценную медитацию, полностью отрешившись от окружающей действительности. Именно поэтому и упустил момент, когда нас взяли на сопровождение республиканские истребители. После уже пришёл к выводу, что случилось это сильно раньше, чем мы пересекли государственную границу. А что — почему, непонятно. Да и плевать…

Посадили транспортник на военном аэродроме, и упрекнуть встречающую сторону в излишней беспечности лично у меня не повернулся бы язык. По периметру расположились грузовики с крупнокалиберными пулемётами в кузовах, а на самолёте сошлись лучи прожекторов, да и сортировка с фильтрацией начались без какого-либо промедления.

Как видно, ситуацию уже прояснили в ходе радиопереговоров, не возникло никакой неразберихи, в рупор крикнули:

— Сначала выходят офицеры!

Право покинуть самолёт первым предоставили нашему пилоту. Ещё и аплодисментами проводили, даже я пару раз в ладоши хлопнул.

— Родион Перовский, подпоручик республиканского военно-воздушного флота! — отрекомендовался он, спускаясь по лестнице.

Следом двинулся отсалютовавший мне на прощание дядя Миша, чем нисколько, если начистоту, не удивил. Удивило другое.

— Матеуш Ледостав, — представился он. — Прапорщик Жандармского железнодорожного корпуса. — И добавил: — У нас раненые, поторопитесь!

— Раненых оставляйте! Ими займутся санитары, — прозвучало в ответ. — Теперь унтер-офицеры!

На выход двинулось сразу несколько человек, а я так и остался сидеть.

Раненый я или кто?

Дальше аэроплан покинули рядовые, на смену им явились санитары, руководил которыми молоденький подпоручик медицинской службы.

— Господин подпоручик, — обратился я к нему со всем почтением, — в плену четверо наших прошли инициацию, о них следует незамедлительно сообщить в Новинск. Надо уведомить ОНКОР и дополнительно передать информацию в РИИФС для доцента Звонаря.

Медик в мою сторону даже не посмотрел, продолжив изучать опалённую дыру в борту.

— Господин подпоручик!

Белобрысый молодой человек глянул свысока и не пообещал даже, просто пренебрежительно бросил:

— Разберёмся!

Такой ответ меня не удовлетворил, я ухватил его за штанину и притянул к себе.

— Слушай сюда, холерник! — угрожающе произнёс я, понизив голос. — Эти четверо — операторы, без помощи реабилитологов они загнутся! И, уж будь уверен, в рапорте я тебя упомянуть не забуду!

— Вы забываетесь! — Подпоручик дал петуха, но его подчинённые сделали вид, будто ничего не заметили, всецело занятые оказанием помощи раненым.

— Сообщи в Новинск, что информация получена от Петра Линя, учётный номер тридцать восемь дробь сорок пять семьдесят три. И пусть пришлют мою историю болезни, а то худо мне.