«Идущие на смерть» (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 5

— А он всегда считает себя правым, — пробормотал Ухтомский, и поднял бинокль, прижав окуляры к глазам. Флагманский «Цесаревич» словно подпрыгнул навстречу, неимоверно разросся в размерах. Навел на адмиральскую рубку, вспомнив про Витгефта. Сомнений не осталось — командующий был там, на что Павел Петрович и рассчитывал вчера. И через 7-8 минут именно туда прилетит снаряд, который тогда убил рулевого квартирмейстера и ранил флаг-офицера. И никто сейчас, кроме его одного, не догадывается, что он заманил Витгефта в западню.

Жаль Вильгельма Карловича, человек он хороший, порядочный, даже добродушный — но в расписании Российского императорского флота нет такой должности. Это контр-адмирал совершенно чуждый флоту элемент, если примется им командовать как с мостика, так и с кабинетной тиши. Столько бестолковых распоряжений по эскадре никто кроме него не отдавал. И если при вице-адмирале Макарове был настрой драться с врагом, победить его, то за три с лишним месяца при Витгефте произошло обратное — почти все офицеры и матросы впали в горестное уныние, последние уже открыто говорили, что победить неприятеля может «орел», а не «мокрая курица». В кубриках и кают-компаниях повсеместно ходили разговоры, что трус не должен командовать эскадрой.

Вот только в этом Вильгельма Карловича напрасно упрекали — прегрешений и глупостей у него было много, но вот трусом он не был. А потому завтра прикажет поставить на мостике кресло, усядется и будет ждать разрыва 12-ти дюймового снаряда над головой, сам погибнет и весь свой штаб погубит. И возникает вопрос — ты кому и что решил доказать?!

Матросы и солдаты, офицеры должны иметь храбрость, а генералы и адмиралы благоразумие и мужество. И не нужно бравировать показной отвагой, когда решается итог сражения и судьба эскадры. Ведь один разрыв снаряда и все — поверившие в свои собственные силы команды потерялись, впали в уныние, начался раздрай от потери управления. И он тогда отчаянно пытался перехватить командование, но никто не слушал.

Раненный Шенснович со своим немилосердно избитым «Ретвизаном» первым покинул бой, направившись обратно в Порт-Артур. Но на отход он имел приказ Витгефта, что если поставленная наспех заплатка от снаряда, который поразил броненосец накануне, не выдержит напора воды и даст течь, то уходить немедленно, прихватив с собою госпитальное судно «Монголия». Гордый поляк и пошел обратно…

— А вот и этот снаряд прилетел!

Ухтомский оторвался от мыслей — закрывавший «Ретвизан» пароход чуть ли не подскочил из воды, сотрясенный сильным взрывом. Улегшаяся на него угольная пыль снова взметнулась пеленой, пусть и не такой густой, как несколькими минутами раньше.

Смертельно раненый транспорт стал погружаться в воду, такой удар и броненосец прежде не сдюжил. Но буксир «Сибиряк» уже спешил на помощь — тросы ловко забросили, и спустя несколько минут заметно осевший пароход потянули к прибрежной отмели, к которой его вскоре и приткнули, благо совсем близко, восточная часть за кончиком «хвоста» небольшая, место всего для десятка броненосцев, не больше.

— Все происходит, как и видел прежде, — пробормотал под нос Ухтомский, захваченный зрелищем, буквально поглощенный им. И не видел, что стоявший за его спиной Бойсман смертельно побледнел, и с такими же вытянутыми физиономиями стоят два сигнальщика. У нижних чинов уши буквально вперед выдвинулись, как у слонов, и матросы улавливали любой шепот контр-адмирала, не обращая внимания на взрывы.

— Сейчас по нам прилетит, аккурат в плиту кормовой башни — только краску взрывом сорвет, чего девяти дюймам брони будет…

И действительно — не успели отзвучать слова, как по башне шарахнуло так, что стальной настил под ногами чуть завибрировал. Странно, но ноги сами напряглись и возникло ощущение, что он сам раньше это ощущал. прямо дежа вю какое-то — слышал он от врачей как бывает с больными. От подобной мысли Павел Петрович вздрогнул, утер платком выступивший на лбу пот — ему показалось, что его самого охватило легкое безумие, помешательство — видеть сейчас то, что наблюдал раньше, и чего просто не могло быть. Но как не верить своим собственным глазам!

— Сейчас, сейчас…

Вспышку на адмиральской рубке «Цесаревича» он заметил — снаряд разорвался там, где он и видел во сне. Вот только чего не было, так это поднявшейся суматохи — матросы бросились к рубке, и через минуту Ухтомский увидел, как выносят тела в белых офицерских сюртуках, порядком окровавленных. И одно он точно узнал — поседевшая борода была только у одного человека на этом броненосце.

По сердцу, бешено бившемуся в груди, словно лезвием кортика резанули — он не желал этого, но в глубине души хотел, положившись на судьбу. И она сама сделала за него свой выбор, определив кому жить и умирать. Вильгельм Карлович решил проверить предсказание и уберечь «Ретвизан» от злосчастного попадания. Это у него получилось — но вместо повреждения броненосца произошло потопление парохода. А еще командующий не стал сидеть в салоне, а решил все посмотреть собственными глазами, убедиться, что зловредный князь не врет.

— И кто прав из нас, а, Вильгельм Карлович?!

Вопрос завис в полной тишине, и прозвучал с нескрываемым злорадством, которого Павел Петрович не ожидал от себя услышать. Теперь остается поднять на «Цесаревиче» сигнал — «адмирал передает командование». Но так происходит только в море…

Схема вооружения и бронирования флагмана 1-й Тихоокеанской эскадры

— С флагмана передают приказ командующего вашему превосходительству незамедлительно прибыть на «Цесаревич»!

От слов сигнальщика, что преданно выпучивал глаза, Ухтомский испытал жуткую смесь самых разных эмоций — там было все, от разочарования, до детской радости, что не принял грех на души, поддавшись чувству оскорбленного достоинства. Коротко произнес:

— Передай — «немедленно прибуду»!

Слова не разошлись с делом — через пять минут катер с Ухтомским подошел к трапу. Фалрепные матросы подхватили его под руки, и Павел Петрович бодро поднялся по трапу. А там его, к несказанному удивлению, встретил начальник штаба эскадры контр-адмирал Матусевич, до назначения на эту должность командовавший порт-артурскими миноносцами.

— Как вам обстрел, Павел Петрович?

— Краску содрали с брони, и только — в пояс и в башню попали, даже не заметили. Все равно грязно будет — угольная погрузка начнется. У вас как дела, Николай Александрович?

— «Ретвизан» уже начал «погрузку», почернел весь. А Щенснович ходит черный как негр, и весь экипаж такой же. Легким испугом отделались, да переднюю трубу чуток им пробило. Но кафры все, черномазые, как обезьяны, обхохочешься, как увидишь — одни зубы и глаза блестят!

Матусевич, известный эпикуреец и жизнелюб, хохотнул с улыбкой на лице. В памяти тут же промелькнуло совсем другое лицо, грустное, бледное и изможденное страданиями. Николай Александрович находился рядом с Витгефтом на мостике, когда разорвался двадцати пяти пудовый снаряд, был тяжело ранен в живот и лишь чудом выжил.

— Нам повезло — Вильгельм Карлович решил посмотреть обстрел из адмиральской рубки, подозвал к себе сигнальщика и тут снаряд попал. Контузило всех взрывом, но осколки вскользь секанули — слава богу, никого не зацепило всерьез, порезы только. Но кровищи натекло…

Матусевич взмахнул рукою, усмехнулся и негромко добавил:

— Иди уж к нему, князь, злобствует на тебя почему-то. Сидит наш Вильгельм Карлович как сыч, нахохлившись!

— Ничего, не склюет, — пожал плечами Ухтомский и отправился знакомым, много раз пройденным путем в адмиральский салон, сопровождаемый вахтенным офицером — не по чину матросам «его сиятельство» с черными орлами на погонах сопровождать...

— Вы ведь знали, князь, что снаряд в рубку попадет?

Вопрос встретил его прямо у двери — Витгефт стоял у стола, голова командующего была повязана бинтом, сквозь белоснежную марлю проступило розовое пятно. Судя по всему, царапина, несерьезное ранение, но в служебный формуляр его обязательно запишут — ведь получено в бою, при обстреле вражеской осадной артиллерии. Можно будет гордиться такой записью, вот только вряд ли представится — чем закончится завтрашний бой для командующего, Ухтомский знал точно.