Дар ушкуйнику (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 12

– Да она, она, – увещевала Вторица. – Я аж дар речи потеряла.

– Так, может, тебе язык укоротить, чтоб тот дар и вовсе не вернулся, – громко проговорил Микула, выступая вперед и перегораживая процессии дорогу.

От неожиданности нянька, взвизгнув, попятилась назад, расталкивая сопровождавших княгиню воинов. Дарья совсем забилась за столб, не смея даже дышать.

– Может объяснишь, княгиня светлая, что стряслось на ночь глядя? – рявкнул Микула, скрещивая руки на груди.

– Да то тебе лучше знать, коли к тебе девка непотребная ночами бегает, – с видимым равнодушием проговорила княгиня. – Только она под моим покровом, и позор ее на мою старую голову ляжет.

– Ее, то кого? Соломонии? – хмыкнул Микула.

«Да он над ними издевается!» – широко раскрыла Дарья глаза.

– Да как ты смеешь про унуку мою такое даже думать?! – возмущенно проскрипела Евпраксия, для убедительности стукнув об пол посохом. – Моя лебедушка давно спит сном праведным, а вот срамница одна, говорят, к тебе ночами бегает. Кровь-то не водица.

– Не пойму я, княгиня светлая, про кого ты речь ведешь складную, – картинно развел руками Микула.

– Все ты ведаешь, к одной сватаешься, а другую на ложе к себе таскаешь! – княгиня снова стукнула медным наконечником, заставляя глухой звук разлетаться в темные углы.

Дарена уже поняла, что выбраться из ложницы ушкуйника, еще не значит выпутаться из ловушки. Нянька и гриди Соломонии разнесут срамную весть по углам, и ей уже не отмыться. Кто поверит людям Дарены, что она ушла в сопровождении племянницы? «Простите, батюшка с матушкой, опозорила вас дочь глупая». Хотелось выть в голос от бессилия и проснувшейся ярости.

– Вон для чего вся потеха! – зло прорычал Микула. – Играть со мной удумали?! Вам ли сейчас то творить… когда град волнуется да видеть князей у себя и вовсе не хочет? – ватаман бросал догадку с железной уверенностью.

– Я сама только узнала, – уже более мягко проговорила Евпраксия. – Нешто сам не приметил, что срамница на тебя заглядывалась?

«Вот ведь ведьма старая! Да как можно-то так врать?! – Дарена с трудом сдержала себя, чтобы не выскочить из укрытия и не кинуться на княгиню с кулаками. – Что он теперь обо мне думает?!»

– Я лишь приметил, что Соломонии твоей приглянулся, – так же нагло соврал Микула, – подмигивала мне давеча.

– Померещилось тебе! – закипая, проговорила Евпраксия.

– Так и квашне старой могло сослепу померещиться, – тоже без тени насмешки мрачно проговорил Микула, – темно уж было, чего только в темноте не углядишь, особливо, коли крепко хочется чего-то разглядеть. А хочется же, так? – в голосе Микула скользнула неприкрытая угроза.

Евпраксия замерла, выпрямляя сутулую спину, потом повернулась к прячущейся во мраке няньке.

– Побожиться сможешь, что то Дарья была?

– Похожа… очень п-похожа была, – пробормотала Вторица, заикаясь.

– Не она значит, – за нее досказала княгиня, – а до других непотребных девок мне и дела нет. Храни Господь, Микула Мирошкинич, ночи доброй.

– Доброй ночи, светлая княгиня. Светлой княжне Соломонии тоже сладких снов. Завтра ответ твой жду, устал догадками маяться.

Княгиня лениво кивнула и пошла прочь, за ней гриди и последней, испуганно озираясь, Вторица.

– Эй, квашня, – крикнул ей вслед Микула. – Я ведь про язык не шутил, помни про то, и другим там передай.

Неповоротливая Вторица, подхватив подол, кинулась догонять гридей как молодая коза.

Все кругом снова погрузилось во мрак, Дарена лишь различала очертания широких плеч ватамана. В груди болезненно сжалось от переживаемой бури страстей.

– Куда идти-то дальше? Показывай, – мягко проговорил Микула, успокаивая.

Дарья вылезла из укрытия и повела по памяти. Надо сейчас все высказать, что старуха соврала, и Дарена и не думала ни на кого заглядываться, а даже наоборот, и чтобы он там ничего не мыслил дурного. Но слова просто не хотели выходить, пережитые потрясения измотали, сковывая решимость. Дарья медленно брела, не оглядываясь, лишь слыша совсем рядом мерное дыхание провожатого.

Из-за поворота показался свет, там, на стороже, стояли ее гриди. Не надо, чтобы вои видели их вдвоем. Дарья остановилась.

– Дальше я сама, – пролепетала она.

– Светец-то принеси, а то не выберусь назад, – Микула оперся о стену, показывая, что будет ждать.

Дарья быстрым шагом долетела до гридей. Те спешно стали кланяться. Она молча забрала один из светцов и понесла обратно. Микула стоял все в той же позе, разглядывая носы красивых сапог. Большой, сильный и… равнодушный. Не ее он спасал, а княгиню нагнул, чтоб свадьбу скорее сотворить. А сама Дарена ему, что прошлогодний снег по весне.

– Благодарствую, – собирая остатки гордости, надменно проговорила она, протягивая светец.

Микула принял, на широком лице заплясали огненные блики.

– Зря благодаришь, Дарья Глебовна, – усмехнулся ватаман. – Коли еще раз ко мне забредешь, девкой уже не выйдешь.

Новая волна жара заняла щеки.

– Дурень! – волчицей рыкнула Дарена и под издевательский смех Микулы побежала прочь.

– Со мной идите, – приказала Дарена воям, приставленным к ней Дедятой.

Не время спать, есть еще одно дельце. Гневно раздувая ноздри, юная тетка направилась в покои племянницы. Сторожа Соломонии, увидев в столь поздний час княжью дочку, опешил, не зная, как поступить.

– У меня важная весть для княжны, – будничным тоном проговорила Дарена, чуть приподнимая руки и показывая, что ничего опасного у нее с собой нет.

Вои, помявшись, расступились – тетка и племянница часто ходили друг к другу, иногда и под вечер, чего ж такого. Дарена полетела к горницам. При свете мерно горящих свечей Соломония и ее матушка Евфимия, как ни в чем не бывало, уютно сидели на мягких подушечках и вышивали узоры, тихо переговариваясь. Видимо им тоже не спалось. Странная ночь, всем не спится!

– Легко ли дышится, иудино племя? – как можно спокойней проговорила Дарена.

Соломония дернулась, роняя иглу и испуганно тараща глаза.

– Али не рады меня видеть? – ожидая ответа, уставилась на мать и дочь Дарена.

– Дарьюшка, – келейным тоном пропела Евфимия, – а чего ж стряслось, что так поздно?

– Не стряслось, – мрачно произнесла Дарена и внезапно орлицей кинулась на Соломонию, опрокидывая и нанося пощечины. – Не стряслось, как вы надеялись, не стряслось! – зло выкрикивала она, продолжая лупить визжащую племянницу. – Придушу сейчас эту гадину, так и совсем все хорошо будет.

– Уймись, Дарья, что ты делаешь?!! – подоспела на выручку дочери Евфимия, но получила такой толчок в грудь, что отлетела к лавке. – Да что ж это делается, помогите!!! – завизжала она.

– Сладко, сладко?! – усевшись на Солошку сверху, продолжала лубцевать ее Дарена.

– А ну, уймитесь!!! – раздался грозный окрик княгини-матери.

Дарья нехотя отпустила ненавистную племянницу, слезая с нее.

Соломония судорожно рыдала, хватаясь за горящие щеки. Евфимия кинулась к дочери, утешать.

– Как это понимать?! – рыкнула на Дарью старая княгиня, хмуря брови.

– Да что б вы все сгорели! – с яростью выкрикнула Дарена. – Чтоб вам всем сгореть!!! Чтоб вам слезы моей не хватило пламя затушить!

И она, едва не сбив с ног саму княгиню-мать, выбежала из чужих покоев.

Ненависть, жгучая ненависть захлестывала. «Подложить меня под ушкуйника, чтобы самой не идти под венец, складно придумано! Только он бы меня взял, а на ней все равно бы женился. Я бы только позором покрылась несмываемым. Да им-то что, кто я им, байстрючка, плод греха, поделом мне, убогой!» Ладони горели, выпуская гнев наружу и чуть успокаивая.

«Думают, я теперь голову низко склоню, стыдиться буду. Не дождутся. И с терема я более к тетке жить не пойду, я княжна, мой отец князь, мой прадед град сей закладывал. Здесь буду сидеть, чтоб им тошно стало. А кто первым ко мне посватается, за того и пойду, и старая ведьма мне не указ! В девках не засижусь. А приданое мое поперек горла им встанет».