Полковник Магомед Джафаров (СИ) - Коллектив авторов - Страница 32

Для меня это было самое трудное время. Турки, Бичерахов, большевики – это все для меня были враги. Я хотел самоопределения Дагестана без штыковой помощи кого бы то ни было.

Я выехал в Шуру из Араканов через Верхнее Казанище. В Верхнем Казанище я наткнулся на бичераховский пост, который не хотел меня пропустить. Я сказал, что еду для переговоров, и просил сообщить об этом в Шуру. Из Шуры пришло распоряжение пропустить меня. Я приехал в Шуру и в штабе Бичерахова нашёл Николая Коблицкого, который был начальником штаба. Я заявил ему, что являюсь начальником Араканского фронта и до сих пор дрался, так же, как и они, против большевиков. Теперь, когда уже большевиков нет, они свою миссию уже закончили и могут уходить, передав нам народ. Драться с ними ни у меня, ни у отряда моего нет желания, но и быть им теперь в городе незачем.

Коблицкий ответил, что он не правомочен решать такие вопросы, а сообщит моё требование по телеграфу в Петровск, и просил подождать ответа. Я согласился, и скоро пришёл ответ, которым Бичерахов вызывал меня в Петровск.

Мне подали автомобиль, и я тотчас же поехал в Петровск. Было очень любопытно встретиться с Бичераховым в эти смутные дни. Но дело было прежде всего. Так подошёл к делу и Бичерахов. Он принял меня официально, я тоже держался с ним официального тона. На его вопрос я ответил ему, что мы желаем, чтобы он вывел свои части из Шуры, т. к. борьба с большевиками кончилась, и делать им там больше нечего. Мы должны занять город и приступить к восстановлению порядка и организации власти. Ссориться с Бичераховым у нас нет основания, тем более воевать с ним.

Бичерахов ответил, что у него по этому поводу есть полная договорённость с Нухом, что он ничего не имеет против того, чтобы наши части вошли в город немедленно и чтобы мы приступили к организации власти. Но он не имеет возможности сейчас вывести свои части из Шуры, что его части должны ещё остаться в городе.

Я с этим не соглашался и соглашаться не мог. Я категорически заявил ему, что он должен уйти из Шуры. У него есть свои задачи, у нас свои. Пусть он занимается своим делом и не мешает нам заниматься своими. Я сообщил ему, что нами принято решение: до тех пор, пока в России не установится какое-либо постоянное правительство, жить совершенно отдельно и самостоятельно и ни к какой группировке не присоединяться. Всех же, кто захочет силой завладеть Дагестаном, мы будем считать врагами и драться с ними.

– А турки? – ехидно спросил Бичерахов.

– Турок мы не приглашали, – ответил я решительно, и не собираемся с ними быть вместе. Я говорю сейчас от имени своего Северного Дагестана, хотя официальных полномочий для этого не имею. Но я утверждаю, что никто в Северном Дагестане турок не приглашал и не собирается быть с ними. Так же и мой отряд. У нас уже назначен съезд и, как только мы займём Шуру, съезд соберётся и решит, как быть с турками. Сейчас же переговоры ведёт не Нух, а я. Мне необходимо, чтобы ваши части ушли из Шуры.

– Нет, – ответил твёрдо Бичерахов. – Части мои останутся в Шуре. Драться с вами мы не будем. В город вы можете войти, когда хотите.

– Что же это, – говорю, – выходит, что ты для нас очистил город от большевиков, теперь мы можем войти туда и делать всё, что угодно.

– Нет, в оперативном отношении вы должны подчиниться мне, а в остальном делайте всё, что хотите.

– Значит, ты хочешь завоевать Дагестан?

– Нет, это неверно, – сказал Бичерахов, вставая. – У меня совершенно другие задачи. Но пока что я должен иметь в Шуре свои части. В этом отношении у меня полная договорённость с Нухом и никаких изменений быть не может.

На этом наш разговор закончился. Я уехал неудовлетворённым.

Приехав в Шуру, я написал Нуху в Араканы, что он может входить в город на условиях его договора с Бичераховым. Меня эти условия не удовлетворяют, добавил я, но об этом поговорим после, когда будем в Шуре.

Отправив всадника с этим письмом, я решил немного заняться городом. Ко мне пришли сообщить, что часть оставшихся красных желает перейти к нам на службу и не хочет служить Бичерахову. Я сейчас же собрал их и принял на службу. Собралось человек 40 строевых и несколько трубачей.

Утром я собрал свою новую часть и вышел за город встретить отряд. Отряд мы встретили за рекой между Шурой и Казанищами. Присоединились к нему и вместе с ним вошли в город. У города отряд встретила делегация от населения. Речи говорили Апашев и доктор Янкелевич.

Тотчас же по прибытии в город Нух объявил себя диктатором Дагестана. Для нас всех и особенно для меня это было совершенно неожиданным. Это, между прочим, не было согласовано и с Исполнительным комитетом. Вообще до этого о диктатуре не было ни одного слова.

В Аркасе мы договорились, чтобы не допустить грабежей, если займём город с боем или без боя, и всякого рода возможных в эти моменты бесчинств, я назначаюсь начальником города, а Нух принимает командование полком и формированием. Тотчас же по занятии города мы собираем съезд, и съезд избирает постоянную власть. Одним росчерком пера Нуха все эти разговоры пошли насмарку.

Комендантом города был Каитбеков. Оказалось, что он, будучи в городе при большевиках ещё до моего приезда, начал организовывать нелегальные воинские части и производить нечто вроде разведки. Когда я вернулся из Петровска и узнал об этом, я назначил его комендантом города и поручил ему смотреть за порядком. При этом Коблицкого я не спрашивал и Бичерахову ничего не сообщил. Считал это необязательным, т. к. и Бичерахову сказал, что я подчиняться не буду.

Ещё накануне вступления нашего отряда в город Каитбеков произвёл в городе ряд арестов. Но кого и почему он арестовал, я не знаю, и в это дело вообще не вмешивался. Я никого и ничего в городе не знал, а Каитбеков, как бывший в городе всё время при большевиках, знал всех и каждого. Был единственный случай моего вмешательства во внутренние дела города. Это по следующему поводу.

Я проходил по базару и увидел, что несколько вооружённых людей напали на проходившего с женой Османа Османова и отняли у него револьвер. Я подошёл, чтобы узнать, в чём дело. Оказывается, это были каитбековские милиционеры. Они обезоружили Османа Османова и объявили его арестованным.

– Почему вы его арестовали? – спрашиваю.

– Он большевик.

– Откуда вы это знаете?

Молчание.

– Есть ли у вас приказ об аресте?

– Нет.

– Ну так возьми револьвер, – сказал я Осману Османову. – Отдашь его тогда, когда тебе покажут мою записку о твоём аресте.

Османов взял револьвер и пошёл.

На это меня толкнули мои личные отношения к Османову.

В городе мы с Нухом остановились в гостинице, т. к. дом Нуха был оставлен большевиками в таком состоянии, что без солидного ремонта в него зайти было нельзя. Жили мы вместе, но отношения между нами уже испортились. Его поступки ожесточили меня против него, но я сдерживался и стремился как-нибудь перетянуть Нуха на другой день.

Прежде всего, я настоял на созыве съезда и добился, чтобы Нух подписал приказ, что съезд должен собраться не позже 15 октября. Нух вообще сделался так предупредителен ко мне, потому что знал моё мнение по поводу его «диктатуры», боялся, как бы я не устроил переворота.

Я же об этом не думал. Я был занят снабжением продовольствием наших отрядов. На это нужны были большие средства, но у нас денег не было. Чтобы собрать кое-что, я вызвал Хизри Гаджиева и сказал ему: «Если вы смогли дать большевикам 20 тыс. руб., то можете и нам дать. Соберите купцов и всех, имеющих деньги, прикиньте между собой, и деньги представьте нам». Хизри, конечно, выполнил задание. Часть купцов охотно дала деньги, на некоторых пришлось нажать, но, в общем, денег немного набрали.