Полковник Магомед Джафаров (СИ) - Коллектив авторов - Страница 28

Расположив свои части по позициям и сделав все распоряжения для ночевки, я сам отправился в Нижний Каранай, куда меня приглашали пить чай.

Была уже полночь, когда я приехал в Нижний Каранай. Хозяин дома, урядник нашего полка, впоследствии произведённый в офицеры, встретил меня очень радушно и рассказал мне много интересного. Внезапно около двух часов ночи, когда мы уже кончали пить чай, раздался оружейный выстрел. Я бросил чай и сейчас же отправился на фронт. Оказалось, что большевики наступают со стороны Гирей-Авлака и очень энергично.

Положение моё в этот момент было крайне тяжёлым.

Прежде всего, я не был хозяином своих сил. Мне, например, необходимо было занять ряд позиций для того, чтобы предупредить возможность обхода моего фронта кавалерийскими частями противника. Для этого нужны были небольшие части в 50–100 чел. но мои кавалерийские части – Андийский отряд в 300 чел. и Аварский в 200 чел. ни за что не хотели дробиться на более мелкие части и желали всё время оставаться в полном составе на одном месте. Мне пришлось поэтому к Эрпели послать 300 чел. андийцев вместо сотни. К счастью моему, кавалерия противника бездействовала весь день, и я избежал серьёзной опасности обхода. Хотя орудия противника и сделали за день очень много выстрелов, но почти все они были безрезультатны. Даже нашу плохонькую пушку ему нащупать не удалось.

К трём часам дня большевики перешли в наступление и атаковали нас очень энергично. Я был на левом фланге, когда в центре андийцы (пешие), потеряв 10 человек ранеными, впали в панику и бросились бежать. Между тем именно в центр был направлен главный удар большевиков.

Видя это, я бросился в центр, чтобы попытаться удержать бежавших андийцев. Но когда я уже подъезжал, вдруг неприятельский снаряд угодил прямо под мою лошадь. К счастью, снаряд ушёл далеко в болотистую землю и не взорвался. Меня только сбросило с лошади, а лошадь упала и застряла в болоте. Я бросил лошадь и побежал пешком. Выбежав на горку, я увидел, что большевики близко, а у нас на фронте нет никого. Со мной было 13 всадников, которые теперь последовали за мной, спешившись. Я крикнул им, и мы бросились в контратаку. Наше движение было стремительно, хотя и бессмысленно. Я бежал, крича «вперёд», с одной нагайкой в руке, моя винтовка осталась на лошади. Один из бывших со мной, громадный аварец Хайбулла, несся под гору рядом со мной и скоро меня опередил. Мы уже достигали цели – большевиков, как вдруг произошло что-то необыкновенное. Большевики вдруг без всякой причины (не могли же мы, дюжина бегущих людей, их испугать) бросились бежать обратно к кустарнику. Мы тотчас же открыли огонь по бегущим. Наши там, наверху, увидев, что большевики бегут, тоже бросились их преследовать. Вскоре мы были уже возле кустарников Гирей-Авлака. Так большевики потеряли выигранное ими сражение.

В кустарниках мы переночевали, а перед утром отступили на старую позицию.

Может показаться странным, что я не преследовал неприятеля и не взял Шуру в этот день, хотя путь на Шуру был совершенно открыт. По сведениям, которые мы получили потом, большевики тоже совсем были готовы покинуть Шуру. Во-вторых, я знал, что если мои части займут Шуру, то город будет разграблен до основания. У меня не было никаких средств предотвратить это разграбление. Вот два серьёзных момента, которые мне не позволили двинуться дальше. Говорят, что весь город ждал нашего прибытия. Нам передавали, что разъярённый неудачей, Махач, проезжая мимо дагестанской интеллигенции, наблюдавшей из города за ходом боя, крикнул им: «Чего смотрите? Если бы наши были в такой момент там на фронте, они бы не смотрели так, а действовали».

Отступив на старую позицию, мы простояли там спокойно дня 3-4. На третий день снова началось наступление большевиков. Как и раньше, выступление началось усиленно канонадой.

Теперь, однако, моё положение было намного лучше. За эти дни я хорошо изучил местность. Все уязвимые места были мной заняты, и я спокойно мог оставаться в центре и не допустить катастрофы, которая чуть было не разразилась в прошлый раз. В общем, на этот раз я чувствовал себя гораздо уверенней и спокойней.

Наступление большевиков шло тем же порядком, что и в прошлый раз, с той лишь разницей, что теперь появилась и их кавалерия. Отряд кавалерии сразу отправился в обход нашего левого фланга через ишкартинские поля, граничащие с чиркеевскими.

Я предвидел это движение, у меня там стояла кавалерийская застава. Но, к удивлению моему, я увидел, что моя застава начала отступать в аул, как только неприятельская кавалерия появилась. Я тотчас же бросился туда, но застал своих прямо в селении. Мне удалось их вернуть и взять с них слово, что они сейчас же перейдут в атаку. Но едва я от них отъехал, как они удрали и по такой ещё дороге, что я никогда бы не поверил, что там могла пройти лошадь. Неприятельской кавалерии, таким образом, удалось обойти меня. Чтобы не попасть в положение окружённого, которого не выносят наши горцы, мне пришлось спешно оттянуть фронт назад, затем мы ушли к Верхнему Каранаю. Неприятель нас не преследовал. Мы расположились на высотах перед Верхним Каранаем и простояли там сутки.

Приведя свои части в порядок, я отступил на Гимринский перевал. Ни в этот день, ни после мы противника больше не видели.

Отодвинувшись на Гимринский перевал, я, собственно, выполнил поставленную мне задачу. Продвижение дальше Гимринского перевала совсем не входило в тот план действий, который у меня был установлен с Кайтмасом Алихановым. Я продвинулся к Ишкартам на свой страх и риск и только потому, что по имевшимся у меня сведениям большевиков было мало, и их можно взять голыми руками. Оказалось, однако, что не так все просто. Но и они нам ничего сделать не могли. Замечу тут, что со мной было всего 4 офицера, заведовал артиллерией Ваторский, два русских офицера были на пулемётах, и с кавалерией был Магомед Сулейман Гирей. Слух о том, что со мной был офицерский состав, неверен.

Расположились мы на Гимринском перевале очень хорошо, могли спокойно стоять здесь очень долго, совершенно не опасаясь противника. Я отправил Магомед-Хана Эльдарова и Качалова на Араканский фронт сообщить, что наша задача нами выполнена, а самое главное – узнать и посмотреть, что там делается.

Вернувшись, они рассказали, что на Араканском фронте очень неблагополучно. По их словам, положение там рисовалось следующим образом.

Алиханов прибыл со своим отрядом в 600 чел. с орудиями и пулемётами, застал на фронте Арацханова с Гунибским отрядом человек в 500. Арацханов уже занял фронт с турками и был назначен Узун Хаджи командующим этим фронтом. В это время он надел генеральские погоны и таким образом сам себя произвёл в генералы. Он считал, что он как кавалер офицерского Георгиевского ордена через три года имел право на чин генерала.

Алиханову это не понравилось. Он, генерал 4-х Георгиев, не считал для себя возможным подчиняться Хаджи Мураду Арацханову. Кроме того, Арацханов подчинялся и туркам, и Нажмуддину. И то, и другое было для Кайтмаса неприемлемо. Поэтому, подойдя к Араканам, он расположился на высотах и бездействовал. С фронтом у него не было совершенно никаких отношений. Если два командующих сталкивались, то только для ссоры и ещё большего взаимного ожесточения.

Отряд Арацханова тоже был слабым и малобоеспособным. Самой лучшей и боевой частью у него были согратлинцы.

Никаких серьёзных боевых операций за всё это время на Араканском фронте не было. Большевики ограничивались неглубокой разведкой. Арацханов тоже к активным операциям не переходил.

Ни Эльдарову, ни Качалову не удалось узнать, что делается на Дженгутаевском фронте, собственно, на самом главном боевом участке. Араканский фронт был настолько оторван и изолирован, что не имел представления о том, кто стоит на его левом фланге, так как по положению он сам являлся центром.