Госпожа зельевар - Петровичева Лариса - Страница 13

Робин наконец-то закончил смазывать мои руки. Бен сидел, не говоря ни слова. Я слушала и не могла поверить в то, что слышу. В душе было глухо и пусто.

– На тебя наложили особые оковы, которые удерживали заклятие, – сказал отец. – Но они ослабли, когда ты попала сюда. Магический фон академии слишком силен, он их просто смял. Думаешь, почему я не пускал тебя учиться, когда ты так хотела, почему колледж зельеварения был единственным, что я разрешил? Я хотел сберечь тебя, Делла, дочка. Как мог, как умел.

В носу защипало, глаза стало печь, но слезы так и не появились.

– Что же делать? – спросила я, переведя взгляд на Робина. – Мне… придется уехать?

Ректор нахмурился. Какое-то время он молчал, а затем ответил:

– Нет. Боюсь, теперь вы не сможете покинуть академию, Делла.

Глава 5.1

Делла

Утром все кажется как-то проще, что ли.

Утро приходит, и все ночные страхи развеиваются. Сегодня в академию приезжали студенты, нам с Беном надо было заняться планированием семинаров и практических занятий, и то, что я была живым Заклятием Паучьей вдовы, одним из самых мощных и смертоносных, уже не так пугало.

Я сумела это принять. Я не знала, как буду жить дальше, но готова была искать свой путь.

Отец уезжал домой сразу после завтрака. Войдя в столовую, я увидела его с Патриком: кот сидел на коленях у бывшего хозяина, заглядывал в тарелку с яичницей и беконом и мурчал. Сев рядом, я услышала:

– Ну вот, обустроились потихоньку, заживем теперь. Ты не волновайся, не волновайся, я присмотрю за ней, – Патрик покосился в мою сторону, и его золотые глаза сразу же сделались суровыми. – Вот она, гляньте! Лежать должна да лечиться, а уже скачет!

– Мне всегда было лучше от работы, а не от безделья, – заметила я, вызвала завтрак, хлопнув в ладоши, и сказала: – Теперь осталось понять, что со всем этим делать.

– Тот молодой человек, ваш ректор, говорил, что найдет способ тебя вылечить, – произнес отец, и мне снова стало стыдно. Он, наверно, выдержал целую бурю, когда Зульбар обнаружил, что его невеста сбежала в окошко. – Вот ведь как получается: если ты отсюда выйдешь, то откат заклинания вызовет кровоизлияние в мозг… Ох, Делла, дочка…

Снова вспомнилось, как Робин смазывал той мазью мою щеку, как прикасался к руке, и лицо сделалось горячим. Утром я подошла к зеркалу в ванной и не нашла ни следа черной паутины, которая проступила на коже. И ректор найдет способ устранить заклятие, и…

– Я даже не мечтала о том, чтобы работать в академии, – сказала я. Патрик, негромко урча, перебрался на мои колени, потоптался и лег. Приятная тяжесть кота словно бы давала надежду на то, что все еще будет хорошо. – И вот теперь работаю. И господин ректор справится с этой дрянью, и ты должен был раньше мне обо всем рассказать.

Отец кивнул, и я поняла, что больше не заговорю с ним о заклятии. Он и так жил с мыслью о нем все эти годы.

– Как Зульбар? – спросила я. – Сильно кричал?

Отец криво улыбнулся.

– Сильно. Но я уже нашел покупателя на нашу рощу в Келере, так что пусть кричит, сколько хочет. Выплачу долги и больше не прикоснусь к картам, провалиться бы им.

Я посмотрела на него и поняла, что улыбаюсь. На душе было тепло и спокойно – отец не в первый раз говорил, что бросит играть в карты, но сейчас я почему-то ему поверила. Сейчас мне было легко – я не знала, откуда пришла эта легкость, но всем сердцем чувствовала: со мной не случится ничего плохого, пока я в академии, а отец больше ни монетки не оставит за карточным столом.

Патрик спрыгнул на скамью и сообщил перед тем, как начать вылизываться:

– Этот твой Робин-Бобин наложил Неподъемные чары, – подтверждая его слова, отец поднял манжет и показал мне маленький кленовый лист на коже, похожий на татуировку. – Теперь ни мысли о картишках!

– Он такой же твой, как и мой, – пробормотала я. Щеки снова стало печь, я вдруг смутилась, не зная, куда и деваться, и испугалась, что мое смущение кто-то заметит.

И ведь я еще не поблагодарила Робина за свое спасение! Кто знает, была бы я жива сейчас, если б он не пошел в сад за жужбарками! Надо будет обязательно зайти в ректорат, если Робин не придет завтракать – его почему-то все еще не было в столовой.

Зато появилась Линда. Сегодня она была одета так, что даже в высшем столичном свете, где приветствуется дерзость вкусов, ее сочли бы выскочкой – рубашка без рукавов, жилет, который мягко облегал тело, и такие же бриджи до колена, которые казались даже не одеждой, а второй кожей. Отец, который нес ко рту вилку с кусочком яичницы, даже икнул от удивления.

– Это вот так тут одеваются? – задумчиво поинтересовался он. Кот фыркнул и ответил:

– Да есть тут одна такая нахалка. Ну? Что заявилась? – спросил он, когда Линда приблизилась к нашему столу и села на скамью. – Не приглашали тебя, наглую такую. Иди давай, тут не один стол.

– Какой сварливый котик, – заметила Линда. Патрик прошипел что-то угрожающее и, тяжело спрыгнув на пол, направился в сторону кухни. – Как самочувствие, госпожа Хайсс?

– Благодарю вас, прекрасно, – ответила я. Линда одарила меня ослепительной улыбкой, тепла в которой было примерно столько же, сколько в зимней ночи у Северного полюса.

– Отлично, тогда сегодня же вы начинаете подготовку к занятиям. Вечером я жду от вас календарно-тематическое планирование в соответствии с распоряжениями министерства. Также проведу оценку подготовки вами лабораторий к новому учебному году, – Линда улыбнулась еще шире. – Ни в одном котле ни единого пятна, вы понимаете.

Кажется, в лаборатории было три дюжины котлов.

Кажется, мне конец.

– Подождите, – начал было отец, – моя дочь серьезно пострадала этой ночью, может, нужно дать ей время…

– Я разберусь без посторонних советов, благодарю вас, – отрезала Линда ледяным тоном – так, что отец только руками развел. – Надеюсь, к пяти часам вы все успеете подготовить, госпожа Хайсс.

– Успею, госпожа Сноу, можете во мне не сомневаться, – улыбнулась я.

Кажется, она хочет моей крови. Что ж, сдаваться я не собираюсь. Еще посмотрим, кто кого.

Глава 5.2

Робин

С утра студенты стали съезжаться в академию, и замок наполнился шагами, голосами, приветственными восклицаниями и радостью. Сегодня и завтра все эти юноши и девушки переполнены тем подлинным воодушевлением, который охватывает, разве что, в самом начале занятий. Потом начнутся лекции и семинары, контрольные работы и практикумы, и эта радость постепенно растворится в буднях – но сейчас она была, она цвела и искрилась, и я невольно почувствовал себя таким же юным и восторженным.

Возле стен академии останавливались дилижансы, которые ходили сюда из Пальцера – выпускали студентов, разворачивались, ехали обратно в город. Были те, кто приезжал сюда в собственном экипаже, были и такие, кто опускался во внутренний двор на собственном драконе. Первокурсники выглядели оторопелыми и восторженными, пятикурсники держались так, словно тут им никто не ровня и, глядя, как группки студентов идут к входу в академию, я вспомнил, как когда-то пришел сюда таким же птенцом – тощим, удивленным, готовым учиться и постигать.

– Снова начинается, – сказала Берта: она зашла в ректорат для подписи обновленных правил внутреннего распорядка. Госпожа Кокк сегодня просто с ног сбилась: что-то надо было переписать, что-то скопировать в нескольких экземплярах, а что-то вообще потерялось. – Готов к новому учебному году?

– Конечно, готов, – ответил я. – Теперь у нас есть зельевар, все дыры закрыты, можно приступать. Вы оформили ее трудовой договор?

Трудовой договор в академии выглядел весьма впечатляюще: это была стопка бумаг, переплетенная алой лентой, толщиной примерно со Святое писание. Берта кивнула.

– Да. Оформила, зарегистрировала, все в порядке. Девочка готова к бою. Кстати, я проходила сегодня мимо лабораторий, она с Беном там носится, словно вечером конец света.