Русалья неделя - Воздвиженская Елена - Страница 22

– Понятия не имею, – ответила Ирина, – Слова будто сами лились из меня. Сейчас я ни за что не повторила бы их.

– Как всё это странно и непонятно, – задумчиво проговорил парень, – И всё же… Тот вечер на многое открыл мне глаза, и не только мне, я думаю, а всем нам.

– Ты думаешь?

– Конечно, – ответил Артур, – И вот что я хотел тебе сказать… Всё собирался и…

– Ну что же? Не томи!

– Выходи за меня замуж, Ирина!

– Что?! Ты шутишь? Тебе ещё учиться два года, на что мы будем жить?

– Ну я неплохо зарабатываю на работе онлайн на ту московскую фирму, ты же знаешь.

– Знаю

– Ну так что?

– Что?

– Ты издеваешься? Ты согласна выйти за меня?

– Я скажу, если догонишь!

И Ирина со смехом бросилась бежать по дорожке, усыпанной цветными листьями. В конце дорожки Артур догнал девушку и схватив её, закружил в своих объятиях.

– Ну что, ты согласна?!

– Да-а-а-а!!

Закладная кость

…В старые времена умели ведьмы многое, силой большой обладали. И был у них, сказывают, среди прочего, вот какой обычай. Когда умирала ведьма, которой некому было передать свои знания, то для избавления от предсмертных мучений, переводила она свой дар особыми заклинаниями в чёрную собаку, а после того могла отойти в мир иной спокойно. Отойти. Но не получить покой…

Вовка с Саматом были закадычными друзьями, с малых лет вместе бегали. В деревне, куда они приезжали на все каникулы к своим бабушкам, их и называли не иначе, как Винтик и Шпунтик.

Первый – Вовка, белобрысый и веснушчатый, тёплое солнышко щедро расплескало по его щекам свои лучики, зацеловало всего, глаза голубенькие, как небушко в летний полдень. Второй – Самат, смуглокожий, черноволосый, глаза, что спелые черешни, улыбнётся, сверкнёт белоснежными зубками, и другим от его улыбки радостно.

Лет с трёх они уже вместе бедокурили. Поначалу, конечно, у двора, да во дворе, под присмотром дедов и баушек. А как подросли, так стали и далече ходить – на речку, на опушку леса, до озера Гусиного бегали. Гусиное оно потому и было, что в нём вечно гуси плавали да паслись тут же на бережку. Озеро само неглубокое, так, лужа большая, а мальчишкам весело – изгваздаются все в жиже, распугают гогочущих гусей, и со смехом бегут домой, отмываться в огородных бочках. Уж и доставалось им после от бабушек, да только знали шалопаи, что гнев добрых старушек не долог. Отходчивы их баушки, да ласковы.

Этим летом закадычные друзья вновь приехали в деревню на все каникулы. Мальчишки заметно вытянулись и повзрослели, им уже пошёл пятнадцатый год. Однако дурачиться они любили так же, как и десять лет назад. В один из дней, когда с самого утра накрапывал мелкий дождик, а небо заволокло тучами, Вовка с Саматом сидели на веранде и грустно грызли яблоки, печально созерцая, булькающие пузырями, лужи.

– Ну теперь точно на весь день зарядило, – сказал Самат, – Вон видишь пузыри какие на лужах.

– Да ладно пузыри, вот время уже обеденное, а дождь с утра пошёл, значит раз до обеда не перестал, так и до вечера будет, так моя бабушка всегда говорит, – ответил Вовка.

– Скукота, – вздохнул Самат.

– Ага, – поддакнул Вовка.

Спустя минуту Вовкино лицо вдруг засияло.

– Слушай, – подскочил он со ступеней, – А давай сходим к той избушке, где колдунья жила!

– А давай, погодка самое то, – поежился Самат.

И, накинув ветровки и резиновые сапоги, никому ничего не сказав, мальчишки спрыгнули с крыльца, и зашагали в сторону леса.

***

Про избушку ту в деревне нехорошее говорили. Мол, жила там ведьма. Старая уже была, страшная. Люди, как это всегда бывает, её ругали, а ночами, как нужда прихватит, сами же к ней и бегали. Судя по рассказам бабушек, многое старуха умела. Даже животными оборачивалась. Но и её смертный час пришёл, никто не вечен на этом свете.

И вот, как стала она помирать, так и началось светопреставление. Деревенские по домам попрятались. Завывания из лесу неслись такие страшные, что руки-ноги сводило у людей от ужаса. Что там творилось на ведьминой поляне, никто не знал, не нашлось смельчаков пойти да поглядеть, а только творилось всё это несколько дней. Всё это время бушевала непогода, лил дождь, великое множество чёрных ворон слетелось со всей округи и мрачные птицы сидели, каркая, на деревьях, что росли на лесной опушке. А из избы продолжали нестись проклятия и завывания. Ведьма звала хоть кого-то, кто пришёл бы к ней. Но ни у кого, конечно, не хватило на это духу.

И вот однажды утром стихло всё. Прекратился дождь, пропали вороны, и не слышно стало завываний из леса.

– Неужто померла? – зашептались люди.

Подождали ещё день, а после решились идти на ведьмину поляну. Придя в избу, нашли ведьму бездыханной на лавке, а кругом царил такой беспорядок, что казалось трясли избушку громадной и злой ручищей. Всё было перевернуто кверху дном, всюду валялись битые черепки, а большая печь треснула пополам.

Похоронили люди ведьму позади её избы, креста не поставили поначалу, мол, не была она христианкой. Но как начало после деревенским блазниться, стали видеть они ведьму то тут, то там, так крест решили поставить. С той поры тихо стало. А в ту пору, как ведьма померла, хватились в одном дворе пса. Хороший был пёс, большой, чёрный, добрый. Много лет хозяевам служил верой да правдой. И вдруг пропал. Что ты будешь делать!

И вот уж год миновал, пошёл тот мужик в лес зачем-то, забрёл на ведьмину поляну, и надо же – видит перед собою пса своего! Обрадовался мужик, подзывает друга к себе. А тот смотрит недобро, словно взбесился, шерсть поднялась дыбом на загривке, спину прогнул, прижался будто прыгнуть собирается. Оробел мужик. А пёс ближе и ближе наступает… Да и набросился на хозяина. Покатились они по земле. Борьба завязалась. А через несколько минут остался пёс на траве лежать. Мужик, весь покусанный, израненный, не оставил всё ж таки прежнего друга и, выкопав неглубокую ямку, прикопал пса на ведьминой поляне, невдалеке от избы, почти там же, где год назад похоронили и ведьму.

Когда вернулся мужик в деревню, то в тот же вечер и занемог. Вызвали к нему знахарку местную, бабку Мартыниху, та в травах толк знала, да и в другом кой-чего ведала. Лишь только она на мужика того глянула, так и сказала, что не жилец он.

Заварила, конечно, ему для облегчения боли трав, и раны перевязала, а после покачала головой.

– Где же ты его встретил?

– Откуда знаешь, чьих зубов это дело? – прошептал мужик.

– Вижу, – ответила знахарка, – Не твой уже пёс это был, не надо было тебе звать его. Он помирать пришёл. Собака, в которую ведьма перед смертью свои силы переводит, всегда возвращается на то место помирать. Вот и твой пёс вернулся. Не зря он тогда пропал. Я ещё тогда смекнула, что к чему. Да не думала, что встретится кто-то с ним. Такая собака обычно людей сторонится. Где оставил ты его?

– Там и оставил, – ответил мужик, – Прикопал у избы почти.

Нахмурилась знахарка.

– Нехорошо это, надобно будет сходить туда да сжечь, а кости в реке утопить. Иначе беда может быть.

– Какая беда?

– Череп собачий силу имеет большую, ту, которой ведьма пса наградила. Ежели недоброму человеку в руки попадёт такая кость, то больших дел может он натворить с ней. Много зла… Надобно всё убрать. Пойду я туда с утра.

Попрощалась бабка Мартыниха, перекрестила на прощание мужика, вздохнула горестно, и ушла.

А наутро не стало в деревне двоих. Мужика того и знахарки.

***