Князь Рысев 2 (СИ) - Лисицин Евгений - Страница 39

Зарычав не хуже орков, я вскинул крест над собой — тяжелой дубиной он на миг взлетел в небеса, прежде чем чавкающе врезаться прямо в череп покойника. Скелет, словно был сделан из конструктора, просыпался осколками костей.

Я не стал ждать в победной стойке, когда над моей головой кровавыми буквами незримой рукой напишут «фаталити», и бросился уже в атаку сам.

В каждый удар вкладывал собственный страх. Будто месил могильным крестом не распоясавшуюся нежить, а попытавшийся взять меня измором ужас. Кости гремели, россыпью разлетаясь в сторону. Хрустели желтые черепа, сыпались выбитые зубы — будто дорвавшийся до хорошей битвы варвар, я все больше и больше утопал в горячке боя.

Огромный жнец взирал на меня с недоумением. Словно он не ждал, что я буду защищаться.

Недоумение его пустых глазниц сменилось презрением: носитель мрачной мантии считал мою возню бесполезной, жалкой, никчемной. Я остановился, лишь когда последний мертвяк пал жертвой моих рук. Оскалившись, стоял на груде костей, словно призывая небеса в свидетели моих сил. Вскинул крест снова, когда когтистая, костлявая лапа жнеца нависла надо мной. Здравый смысл кричал, что я заигрался, голос Слави отчаянно убеждал в том, что я дурак! Шутка ли, решил, что смогу расправиться с великаном деревянным крестиком.

Я не отступил ни на шаг. Крест врезался в белую, твердую плоть, перемалываясь в щепки, осыпаясь трухой прямо в моих руках, превращая в прах последние надежды. Я почуял, как в лицо пахнуло холодом смерти, зажмурился, оскалившись напоследок. Пускай я умру, но не с ужасом на лице.

Свет мягким теплом коснулся меня со спины. Растаявшая было свечой надежда снова восставала в недрах души, закрываясь стенами святых крепостей. Один за другим возносились щиты, когда жнец попытался стиснуть меня в кулаке. Гулко охнув, будто от огорчения, его могучее тело отклонилось прочь.

Я не хотел оборачиваться, но обернулся.

В Славе было добрых два, если не три десятка метров. Разгневанным титаном она возносилась под самые небеса. Могучие ступни вгрызались, тонули в рыхлой, мягкой земле. Ветер играл с ее волосами, глаза исторгали молнии. Дыхание жаром способно было расплавить солнце, гнев, бурливший в ее груди, был стократно сильнее любой смерти.

Едва жнец повторил свою попытку, как она ответила ему затрещину. От грохота затряслась земля, а я понял, что все, что было до этого, — лишь цветочки. Ягодки разве что вот-вот начнут прорастать…

Они сцепились, будто две горы. Жизнь вступила в извечную борьбу с своей противницей смертью. Отчаянно, зло, нещадно они осыпали друг дружку громадой ударов. Земля дрожала от их напора.

Славя была стремительна, как истребитель. Летучим кораблем возносилась ввысь только для того, чтобы, задержавшись на миг, смахнуть с волос волну благоухающей благодати.

Из недр черепа костлявой неслось обиженное, глухое урчание. Смерть сопротивлялась всем, что у нее только было. Мрачный жнец перехватил косу — казалось, что ей можно было превратить в кровавый урожай целый город за один взмах.

На их фоне я был всего лишь...

Таракашкой.

Подчиненные злой воле скелеты собирались вновь. Беспощадные порывы ветра, будто моровое поветрие, рывком затаскивали в ураганный вихрь разбросанные по всюду кости. Словно конвейер, оно клепало свежих мертвяков — снова вернувшиеся по мою душу покойники желали забрать ее.

Креста под руками не было. Я попытался воззвать к демонической сути, но та, будто обидевшись, что принял помощь ангела, постыдно молчала.

Интерфейс ясночтения так же был глух к моим мольбам — видимо, решил, что в трансе я смогу справиться как-нибудь и без него. А может быть, ему нечего было рассказать о тех ужасах, что сейчас творились у меня под черепушкой.

Стремглав и немедля я швырнул себя в толпу мертвяков. Жадные до моей плоти, они царапали руки, хватались за ноги, отчаянно и зло надеялись выдавить глаза.

Я был будто медведь против сотни тысяч зайцев. Их число против моей неповоротливой мощи.

Импровизация правила бал, потирая руки, радуясь, что ей дали слово. Товарным составом я врезался в них, заставляя рассыпаться осколками. Ветвями оседали на земле оторванные костяшки рук, нелепо изгибались изломанные у суставов пальцы. Ошалевший, я ломал хребты о колено, трещали ребра грудных клеток под яростным напором.

Им не было числа. Каким-то единым, бесконечным потоком они давили на меня, словно волна.

Славя не сидела на одном месте. Едва только могучая тень мрачного жнеца заслоняла от меня последние обрывки света, как она гнала его прочь. Кромсала слежавшийся, душный воздух исполинских размеров коса, разрывая его в клочья, будто паутину. С крышками гробов, будто со щитами наперевес, шли мертвяки — не глядя, бездумно, с единой лишь целью.

Ангелицы размером с небоскреб для них будто бы и не существовало.

Зато они существовали для нее — словно хлебные крошки, девчонка давила их ногами. Несчастные мерзко хрустели, перемалываясь в костяную муку, но все тщетно. Местное кладбище будто хранило в себе тысячи тысяч, отчаянно посылая все новые и новые войска на убой.

Мне это надоело.

Славя с грохотом, содрогнувшим землю, припала на колено, щуря глаза от закружившихся вокруг нее столпов кладбищенской пыли; мрачный жнец подловил ее не в самый удачный момент. Скользнул в сторону в обманном маневре, двинул торцом косы под ребра. Воплощением погибели — даже для детей света — он навис над ней грозной, готовой закончить этот балаган фигурой.

Еще мгновение, понял я, и она растает под его ударом, оставив меня один на один с его огромным величеством.

Я переломил попавшегося мне под руку скелета напополам, его собрату снес череп, врезавшись в тот кулаком. Лишившийся головы бедолага уронил наземь челюсть, нелепо вскинул руки — я отправил его к праотцам пинком. Третий был тем, кто мне и нужен. Словно желавший закосплеить ассассинов с наручными клинками, вместо них у него были лезвиеобразные крюки. Я поддел его коленом, развил направление удара. Словно дубиной врезался его тушкой в тощего собрата, обратив обоих в груду костей. В моих руках осталась все еще шевелящаяся кисть. Пальцы сжимались в поисках добычи — я вытряхнул ладонь мертвеца прочь, нацепил на себя его крюк. Ремни застегнулись на удивление быстро и легко — будто сама перчатка давно мечтала лечь на что-то помимо костяных ладоней.

Навалившегося сзади поганца я перекинул через спину, с размаху ударив оземь. Он затрещал, искрами щепок разлетаясь в разные стороны.

Я не смотрел на мельтешащую, мерно раскачивающуюся из стороны в сторону толпу мертвяков — меня ждал новый уровень.

Каждое движение Слави казалось мне бесконечно далеким, невероятно неповоротливым. Мрачный же жнец был проворней. Из-под черного капюшона мглой смотрели пустые глазницы, злобой и могильной тьмой дышал зловещий оскал. Коса в его руках сверкнула скорой смертью, я же верил только в то, что рефлексы меня не подведут.

Срываясь на тяжелое дыхание, я оторвался от земли в безумно высоком прыжке. Снес ногой череп одному из противников, его сосед по строю решил закрыться от такой участи крышкой гроба. Трещала рвущаяся ткань, хрустнула твердь давно прогнивщей древесины, но я сумел оттолкнуться от нее. Ветер, порывом ударивший в лицо, запоздало решил сдунуть меня прочь, что пылинку.

Тщетно.

Подхвативший ураган швырнул прочь мою тушку, но я зацепился крюком за нижний подол юбки исполинской ангелицы. Меня мотнуло в сторону, чуть не скинув вниз, когда на полусогнутых ногах, оскалившись, она спешила подняться, уйти из-под удара.

Не успеет, я это знал. Слишком медленная, слишком не собранная, несуразно неторопливая.

А вот я успеть должен был во что бы то ни стало!

Ткань ее мантии была толщиной едва ли не с одеяло — я цеплялся за нее не хуже, чем человек-паук. Шелковая и мягкая при обычных размерах, сейчас она казалась полной неровностей, жесткой, что древесина.