Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени - Гнилорыбов Павел Александрович - Страница 28

Для подобных праздников с 1719 года в санкт-петербургском провиантском магазине «для внезапного закладывания и спуска кораблей» согласно определению Адмиралтейств-коллегии начали содержать обязательный страховой запас – «бочку рейнского гохлянского вина; бочку красного вина самого высокого качества; бутылки пантаку или эрмитажу; по 12 бутылок венгерского крепкого и сладкого».

Вскоре количество спиртных напитков было увеличено, к ним добавили еще и закуску. В июне 1720 года Адмиралтейств-коллегия приговорила: «Для спусков… в адмиралтейской провиантской конторе содержать на всякий год по 2 бочки оксовых гохлянского, по одной полуамной рейнвейну, по 6 дюжин зрмитажу, по полуамной вина горячего французского, по полуанкерку водки приказной, по полуанкерку водки коричневой или померанцевой, по 12 пудов меду, по 3 вари привозного пива, по 2 вари лучшего полпива, капорсу по 1/4 пуда, оливок по 1/2 пуда, анчоусу и устерсу по боченку».

Современникам запомнилась свадьба царского карлика Якима Волкова и карлицы, состоявшаяся 14 ноября 1710 года. Она должна была стать кульминацией торжественных мероприятий по случаю бракосочетания царевны Анны Иоановны с герцогом Курляндским Фридрихом Вильгельмом 31 октября 1710 года. Пётр загорелся идеей развести в России породу карликов посредством браков.

19 августа 1710 года был издан следующий царский указ: «Карл мужеского и женского пола, которые ныне живут в Москве в домах боярских и других ближних людей, собрав всех, выслать из Москвы в Петербург сего августа 25-го дня, а в тот отпуск, в тех домах, в которых те карлы живут, сделать к тому дню на них, карл, платье: на мужской пол кафтаны и камзолы нарядные, цветные, с позументами золотыми и с пуговицами медными золочеными, и шпаги, и портупеи, и шляпы; и чулки, и башмаки немецкие; на женский пол верхнее и исподнее немецкое платье, и фантажи, и всякий приличный добрый убор, и в том взять тех домов с стряпчих сказки».

Согласно этому указу к ноябрю в Петербурге и Москве было собрано около 80 карликов и карлиц. Накануне свадьбы два одинаковых ростом карлика в маленькой трехколесной одноколке, запряженной одной маленькой лошадкой, разъезжали по городу в предшествии двух верховых лакеев со своими приглашениями. На следующий день, 14 ноября, когда гости собрались в назначенном доме, молодые, а вслед за ними и остальные начинали торжественное шествие – отправились к венцу. «Впереди шел нарядно одетый карлик в качестве маршала с жезлом, на котором висела длинная, по соразмерности, кисть из пестрых лент. За ним следовал, тоже в особом наряде, Его Величество с несколькими министрами, князьями, боярами, офицерами и прочими…» Шествие заключали идущие попарно 72 карлика.

Пара была обвенчана в русской церкви по русскому обряду. Все карлики заняли середину церкви. На вопрос священника к жениху, хочет ли он жениться на своей невесте, тот громко произнес по-русски: «На ней и ни на какой другой». Невеста же на вопрос, хочет ли она выйти за своего жениха и не обещалась ли уже другому, ответила: «Вот была бы штука!» но ее «да» чуть можно было расслышать, что возбудило единодушный смех… Венец над невестой держал Пётр в знак своей особой милости. После венчания все отправились по Неве во дворец князя Меншикова на Васильевском острове, где состоялся пир. Пётр I усердно подпаивал новобрачных и затем сам отвел их домой (в царские палаты) и при себе велел уложить их в постель. Три года спустя Пётр организовал еще одну свадьбу карликов.

В 1712 году двор был переведен из Москвы в Петербург. С этих пор все официальные торжества России – религиозные обряды, народные гуляния, придворные балы и маскарады, дипломатические церемониалы – начали проводиться в парадизе. Пётр вводил совершенно новый тип праздника – государственный. Постепенно началось формирование и утверждение ритуалов в настоящий светский церемониал. Новая структура нового государственного ритуала тщательно разрабатывалась и, как правило, непременно становилась цельной и стройной системой.

В центре действа находился сам Пётр, который был окружен соответствующими античными эмблемами и символами. К ним питали особенное отношение: в начале XVIII века в России издавались специальные пособия, содержавшие изображения эмблем, символов, аллегорий. Среди них была особенно распространена книга под названием «Символы и эмблемата», изданная по распоряжению Петра дважды, в 1705 и 1719 годах.

Ни один праздник не обходился без большого фейерверка. Сам Пётр так оправдывал свою страсть к огненным зрелищам: «Я довольно знаю, что в рассуждении частых моих фейерверков почитают меня расточителем, но весьма же нужно приучить подданных через потешный огонь к другому огню… ибо я узнал опытом, что тем меньше страшатся важного огня, чем более приобыкли упражняться в потешном».

Одно из центральных мест в новой системе государственных праздников занимал праздник встречи Нового года. В Петербурге он впервые состоялся еще в 1711 г. Пушкин писал о нем в «Истории Петра»: «Петр обедал у кн. Менш.<икова>; вечером, при фейерверке, освящены два щита, на одном изображена звезда с надп.<исью>: „Господи, покажи нам пути твоя“, т. е. Господи, покажи нам дорогу в Турцию, на другом – столб с ключем и шпагой, с надп<исью>: „Иде же Правда, там и помощь божия“. Однако Бог помог не нам».

В дальнейшем складывается устойчивый сценарий новогодних торжеств в Петербурге. Так, в 1714 году царь, «отслушав обедню у церкви Троицкой, изволил кушать с протчими у Себя в Дому; а в вечеру изволил гулять по улицам со всеми министрами». В 1715 г. – «слушал обедню у Троицы, и после обедни палили для Новаго году с фортеции из пушек; кушал у себя, а после обеда гуляли по улицам». В 1716 г. Пётр болел, и празднование Нового года не включало «гуляния»: «Их величества слушали обедню у Троицы и были у князя».

Сохранилось два подробных описания торжеств 1 января 1719 г. «Его Величество, – писал Х. Ф. Вебер, – по отслушании божественной литургии, при пушечной пальбе, отправился в дом Сената, где князь Меншиков давал роскошный обед. За столом пилось здоровье и провозглашалось желание, чтобы этот 1719 год для ЕВ был также счастлив и замечателен, как и 1709 год. Праздник заключился наконец блистательным фейерверком, который представлял двух великанов, поддерживавших столпы царства, и Фортуну, сидящую на змие. Между разными глубокомысленными изречениями ЕВ, на этом празднике замечательно следующее: царь уподобил себя патриарху Ною, который с негодованием взирал до сих пор на древний русский мир, теперь же он возымел надежду, с помощию учрежденных вновь коллегий, привести свое государство в новое, лучшее состояние». Французский консул де Лави повествовал: «Замечено, что на последнем празднике ЕЦВ провозгласил тост за то, чтобы 1719 г. был так же замечателен и счастлив, как и год 1709-й, навеки памятный битвой под Полтавой. Затем он сравнил себя с Ноем; обозревая с горестью старый русский мир, он выразил надежду, что посредством учреждения нескольких советов и коллегий ему удастся придать новый вид этому миру».

В 1725 г. в Петербурге был устроен последний новогодний фейерверк эпохи петровского царствования. На центральном щите был изображен «летящий Сатурн с крылатыми часами на голове, косой в левой руке и рогом изобилия в правой». Надпись гласила: «Боже благослови. Генваря 1. 1725».

Начиная с 1710 г. в Петербурге регулярно праздновалась годовщина Полтавской битвы 27 июня, которая теперь сделалась главным праздником года. «Для этого празднества, – писал Юст Юль, – сделаны были большие приготовления. <…> Царь сам вышел к Преображенскому полку, построенному за крепостью, и отдал приказание, чтобы Преображенский и Семеновский расположились кругом на площади у собора». Когда обедня кончилась, царь со всей свитой вышел на площадь перед собором. Здесь была воздвигнута пирамида, на которой висело «…59 взятых в Выборге знамен и штандартов». Перед выстроенными полками и собравшимися на площади жителями Петербурга Феофилакт Лопатинский произнес проповедь, а за ней последовала праздничная пушечная стрельба. Празднование закончилось пиром, а вечером «на воде на двух связанных плотах» был сожжен «небольшой, но красивый фейерверк».