Пристрастное наблюдение (СИ) - Солнечная Марта - Страница 40

Я устало опустилась рядом с телом моего тюремщика. Не имея возможности определить который час, я предполагала, что времени до пересменка оставалось не так много.

Меня как молнией озарило воспоминание о Толином телефоне. Пройдоха-медбрат не сдал его на охране, а в прошлый раз захватил с собой. Нервно трясущимися руками я принялась осматривать содержимое его карманов. Удача улыбнулась мне еще раз! Я не только обнаружила телефон, но и, приложив Толин палец, смогла разблокировать.

У меня не возникло сомнений, кому звонить. Пальцы сами набрали любимый номер. Стефан взял трубку с первого же гудка. Он будто знал и ждал звонка.

Кто? — отрывисто и хрипло.

Стефан, это я…

Ласточка! — выдохнул он. — Где ты? Я приеду.

А меня закачало от того, сколько в его голосе было уверенности и твердости.

Я не знаю, — и заплакала протяжно, измождено, — Меня держат в какой-то больнице. Тут крыло закрытое. Я под охраной.

Тогда не отключайся. Мы сейчас вычислим по звонку. Будь со мной!

Послышались быстрые шаги, Стефан давал какие-то распоряжения, что-то кому-то кричал, требовал.

А я уже так расслабилась. Усталость давила на плечи. Веки отяжелели. Сознание путалось и плыло. Боясь выронить телефон, положила его рядом с собой на пол. Голова опустела от мыслей.

Прошло, наверное, минут тридцать прежде, чем дверь распахнулась и на меня упал столб света. В дверном проеме возникла фигура, не слишком небольшая и высокая.

Это не мог быть Стефан.

Глава 15. «Стефан»

(Все части этой главы повествование ведется от лица Стефана)

I

Мне было 24, а ей 12, когда я впервые ее увидел. Нескладный кузнечик, девочка с острыми коленками и зелеными лесными глазами. Крутящиеся стеклянные двери вестибюля буквально выплюнули ее на меня. Вероятно, такие двери был для нее в новинку, поэтому она долго стояла на улице в недоверчивом замешательстве, никак не решаясь войти. Отставшая от своей группы прибывших на художественный конкурс, девчонка как специально летела прямо ко мне и точно бы растянулась на полу, если бы я не подхватил ее в последний момент. Она не испугалась, даже не вскрикнула. Просто распахнула пошире блестящие глазищи, и я прочитал в них такую обреченность, что девчонка даже падение приняла бы, как должное. А потом она стояла, понурив плечи, ссутулившись, отчего через тоненькую кофточку были заметны проступающие спинные позвонки. Молчала и, вероятно, ждала от меня гневной отповеди. И имела на то все основания. Ее покорность и замкнутость странным образом вдруг подняли во мне непонятное раздражение.

— Аккуратнее надо быть, — строго сказал ей и, взяв за плечи, отодвинул в сторону.

Девчонка так и осталась стоять, как приклеенная, только голову опустила еще ниже.

А у меня и без нее было чем заняться. Пантелеев, наш с отцом ставленник, выступал организатором конкурса. Выделенных бюджетных денег не хватило бы даже на работу жюри. А еще питание, проживание участников, призы, экскурсионная программа, торжественное открытие с приглашенными звездами, мерч и прочая подарочная мелочевка с символикой мероприятия. Нам было необходимо широкое освещение в прессе, положительные отзывы, чтобы продвинуть Пантелеева на ступень выше. Благодаря нашей щедрости, на горизонте замаячила Москва.

Уже было успешно отработано несколько громких проектов. Требовалось красиво зафиналить, и детский конкурс подходил нам, как нельзя лучше.

Несмотря на то, что мы не ограничивали комитет конкурса в деньгах, считая, что все вложения окупятся, я должен был провести проверку расходования средств. Да, и самому Сергею Михайловичу, на тот момент областному чиновнику и главе комитета, тоже было неплохо почувствовать наше бдительное внимание.

Поэтому, как только я покинул вестибюль, то сразу же выкинул несуразную девчонку из головы.

Для работы Пантелеев предложил мне свой председательский кабинет, где я и просидел около часа, разбирая бумаги. Понятия не имею, где он сам ютился, пока я занимал его кресло, но мне было удобно, а на остальное — плевать.

Сметами и накладными я остался доволен. Выходило все четко и прозрачно. Оставалось завершить последнее дело — отнести жюри фотографию — работу сына какого-то друга отца по фамилии Алтабаев. Нужно было сделать на ней акцент, чтобы завтра в этой номинации, тот сынок занял первое место. Зная Марковича, тогда я уже привык к подобным взаимным «услугам» для «друзей».

У отца вместо головы будто работал компьютер. Он постоянно стоил сложные схемы и прокручивал такие четкие многоходовочки, что со стороны его успех выглядел чистым везением. А я изнутри вникал, что у него не было случайностей, и каждая его ставка рано или поздно сыграет.

Проходя по первому этажу мимо вестибюля, я снова вспомнил о девчонке. Мне почему-то опять захотелось на нее посмотреть. Не знаю, откуда возникла уверенность, что она так и должна была стоять там, у стеклянных дверей, где я ее оставил. Но обнаружив пустое место, я испытал какое-то сосущее разочарование. И неожиданно еще больше разозлился. Девчонка была абсолютно несамостоятельной. Она бы не смогла сама найти свою группу и теперь или бродила где-то, или, скорее всего, ей помог кто-то другой.

С фотографией я управился ловко. Члены жюри оказались весьма понятливыми и непринципиальными. Мне не было нужды оставаться дольше. Имелась возможность вылететь этим же вечером, но я почему-то медлил. Мы с отцом никогда сами не светились на подобных мероприятиях, только руководили издали. Осведомлены оставались лишь посвященные, а для всех остальных семья Марковичей выступала спонсорами, которым нравилось заниматься благотворительностью.

Но домой и, правда, совсем не хотелось. Отец последние две недели завел себе две новых игрушки. Красивых молодух с упругими, крепкими телами. Сначала он просто водил девушек по дому на поводке, и это выглядело даже забавно. Потом они спали на коврике перед его кроватью, а утром на завтраке ловили ртом куски сосисок. Но когда наступила стадия, где девки вылизывали его ботинки, стало откровенно противно. Я никогда не был против хорошей шутки, но тут омерзение начали вызывать, не эти, довольно недешевые, кстати, шлюхи, а глумящийся над девушками Маркович, платящий за их падение и веселящийся от такой низости.

Я поехал в гостиницу, успокаивая себя тем, что не избегаю отца, а ответственно выполняю свою работу. Днем смогу проверить закупленное питание и раздачу мерча конкурсантам уже в живую и, возможно, задержусь поприсутствовать при оценке работ.

***

И, оказалось, что остался не зря. Когда на оценке работ среди отобранных десяти лучших прозвучало имя Евгении Стрижевой, жена Пантелеева, Лидия, заметно напряглась и, придвинувшись вплотную к мужу, что-то быстро зашептала ему на ухо. Мужчина побледнел, извинился и вывел ее из зала заседания жюри, слишком твердо придерживая за локоть. Я сразу понял, что наш план дал осечку.

Может быть, у невнимательного человека это и не вызвыло бы подозрений, но у меня, как и у отца, сработала чуйка. Я перегнулся через стол и взял в руки рисунок. Я все крутил его и никак не мог отвести глаз. Тогда еще не знал, к чему это приведет и сколько бессонных часов проведу перед ним в раздумьях.

Но рисунок на самом деле был хорош! Что-то цепляющее внимание, завораживающее и покоряющее запечатлелось в этой незамысловатой картинке, нарисованной детской рукой. Повинуясь непреодолимому порыву, я сунул рисунок во внутренний карман пиджака и вышел к коридор.

Роскошная женщина, недавно ставшая женой Пантелеева, сейчас стояла спиной к красному от гнева мужу. Она повернула ко мне свое красивое, благородное лицо, словно ища поддержки и защиты. В глазах ее блестели слезы.

— Что? — задал я короткий вопрос Пантелееву и уж, конечно, он меня понял.

— Тут такое дело… Я сейчас все улажу. Это точно не будет проблемой…

Под небольшим нажимом в его кабинете он, ужасно волнуясь и путаясь в словах, рассказал историю Лидии. Эта женщина, одобренная моим отцом, необходимая для создания позитивного имиджа Пантелеева, оказалась с далеко не таким идеальным прошлым, как нам сначала представлялось. Сергей Михайлович, влюбленный в нее, как мартовский кот, боясь запрета отца, скрыл от него неприглядные факты биографии любимой женщины.