Земли Меча и Магии. Корпус Смерти (СИ) - Корнев Сергей - Страница 7

Рядовая сделка — партия доспехов и клинков, двадцать комплектов, произведенных где-то в потайной кузнице, скрытой в заботливых недрах гор, где остатки гномов, изгнанных из родных чертогов, погорельцев, бродяг и беглецов, добывают руду и куют то, что всегда необходимо в местах подобных этому — средства для зверского умерщвления себе подобных или других разумных существ. Оружие взамен на еду.

По большей части все изготовленное крошечной общиной гномов уходило в Серые Мхи, Корявому Самаду, леса эльфов и другие более малочисленные группировки, противостоящие отродьям Кровавого Ужаса. Но иногда… иногда приходилось переступить через себя, через подставных лиц подставных лиц перепродавая их ненавистным демонам. С теми, кто отнял у тебя семью, дом, народ, свободу и честь гномам порой трудно просто находиться в радиусе десятка километров, что уж говорить о торговых соглашениях. И тут на сцену входит Хардин — у него нет ничего, даже принципов в привычном понимании этого слова. Его не жалко. Идеальный вариант для сделок, грозящих в любую секунду перерасти в бойню, по итогу которой бородатая голова будет насажена на окровавленный кол, слепо смотря куда-то вдаль.

Посредник молча точит нож, сидя на обколотом и замшелом валуне. При каждой их встрече он точит нож, что это — психологический трюк, прозрачный намек или страсть ко всему колюще-режущему, не понятно. Спокойно, размеренно и неторопливо проводит лезвием по прямоугольному бруску, изредка проверяя остроту подушечкой большого пальца или заскорузлым ногтем.

Сегодня что-то было не так.

Плохое настроение, интуиция, банальная лень или еще что-то, но Хардину меньше всего хотелось идти на встречу. Вот только, кто будет спрашивать о его желаниях?

Все тот же валун, все тот же посредник, все тот же нож.

Жидкие соломенные волосы, ненормально-зеленые глаза, отсутствие даже намека на бороду и усы, что вызывало у гнома непроизвольное чувство отвращения, плюс весьма субтильное телосложение. А еще сеть осведомителей и агентов, идущая эдаким дополнением, ко всему остальному.

Он продолжал точить нож. Голова опущена, лица не видно из-за занавеси волос.

Этот звук…

С которым металл проходится по бруску… он въедался в подкорку мозга, ядовитыми змеями вползая в голову через завязывающиеся морским узлом ушные раковины. Он заставлял стискивать зубы, так что крошилась эмаль. Он заставлял сжимать кулаки. Он заставлял волосы на загривке вставать дыбом.

Хардин не знал почему так происходит, да и не особо желал это знать. Наверное, это старость, незаметно подкрадывающаяся со спины, дабы отработанным до автоматизма движением воткнуть зазубренный кинжал беспомощности в сочленения позвоночного столба.

Яркие струйки крови стекали по его тонким пальцам и хрупким запястьям, скрываясь в рукавах кожаной куртки. Лезвие ножа уже приобрело возможность без каких-либо проблем перерезать атомы, но посредник продолжал его точить, проверяя остроту, разрезая пальцы практически до костей. Хардин не отличался остротой зрения, а потому понял все слишком поздно.

— Силы Камня… — шепот гнома прозвучал оглушительно-громко, резонируя от застывшего в мощной грудной клетке сердца.

Посредник поднял голову.

У него не было глаз.

Глава 5. Его прозвали Баба Яга…

Два бездонных провала. Неровных, страшных, жутких, притягивающих взгляд своей исковерканной сутью. Лоскуты век, склизкие остатки глазных яблок и обрывки нервов. Черные слезы запекшейся крови. Словно воронье, выклевало их, покуда он еще был жив. Стервятники особенно сильно любят глаза. Мягкие, сочные, гладкие, растекающиеся волной насыщения по клювам и пищеводу. Глаза мертвецов…

Но у живых они в разы лучше. Нет привкуса гнили и отблесков смерти, грозящей в недалеком будущем свить гнездо в недрах разлагающегося трупа, дабы поднять его бездушным остовом некромантической твари, алчущей свежей плоти. А эти крики… вначале они пугают пернатых падальщиков, как и конвульсивные движения, тщетные попытки отогнать вестников могил и бессвязные всхлипы, умоляющие у Серой Госпожи отсрочку. На один день. На один час. На одну минуту. На одну секунду. Жить. Просто жить столько, сколько еще в принципе возможно и даже больше.

Почти никто не хочет умирать. Но кто их спрашивает?

Вороны наглеют с каждым днем. Темные зрачки, равнодушные к людским стенаниям и боли, внимательно наблюдают за ломанной последовательностью мышечных сокращений. Панических, судорожных, агониальных, обреченных… затухающих.

В какой-то момент стервятники понимают, что они здесь хозяева, а не прямоходящее существо, по ошибке возомнившее себя венцом эволюции, а ныне корчащееся в грязи. Они садятся на него. Им плевать на все. Голод. Утолить голод и больше ничего не волнует их крошечные комочки извилин. Клювы, щербатые, острые, черные клыки Смерти, входят в глазницы, разрывая тонкую кожуру век, бессмысленно надеющихся, что в их силах есть возможность хоть что-то изменить. Кровь. Много крови, бразжущей во все стороны. Ее капли оседают на темных перьях переливающимися жемчужинами греха и безнадежности. Вороны отрывают уши, нос, глотая кусочки хрящей, губы, щеки, по итогу оставляя безжизненно скалящуюся маску того, что ждет каждое дышащее существо на дне свежевыкопанной могилы, сырой канаве или грязной луже. Смерть редко когда можно назвать красивой. Она страшна и уродлива для живых, но прекрасна для мертвецов, покорно становящихся пред ней на колени.

А посредника вряд ли теперь можно было назвать живым.

Ушные хрящи отсутствуют, лишь жалкие обрубки мелко подрагивают по бокам черепной коробки. Уродливые рубцы, тянущиеся от скул через шею до самых ключиц, неестественно-четко проступающих под бледной кожей. Нет, не зажившие и не зияющие свежими пастями цепных псов трупного окоченения. Словно, они были срезаны идеально острым клинком, после чего лоскуты окровавленной плоти с вкраплениями мышечных волокон кое-как прилепили на прежнее место, плотно прижимая покуда кровь не засохнет бюджетным аналогом клея. Неровные пожелтевшие зубы, отлично видные из-за отсутствия губ и мимических мышц, прилегавших к ним. Рваные лохмотья щек. Обнаженные кости челюстей. Почерневшие десны, изъеденные трупными червями. Гниющий обрубок языка, ворочающийся в глотке.

Это было слишком даже для гнома.

Жалобный вскрик разрываемого воздуха. Вспышка боли. Арбалетный болт, прошедший насквозь мышцы левой ноги. Хардин падает в грязь, на лету теряя сознание.

Очнулся он уже в сырой яме невольничьего загона, где-то в стылых глубинах подпольного рынка рабов, которым, конечно же, заведовали дроу. Дроу и демоны почти всегда замешаны в дико воняющих рабством темных делишках. Иногда к этому омерзительнейшему дуэту присоединяется и кто-то в разы страшнее. Светлый эльф-пиромант, обожающий крики рабов, с которых сдирают кожу вполне подходил под эти критерии.

Нириан Живодер.

Лучший охотник на рабов, упрямый, жестокий и больной на всю голову. Садист о котором слышал каждый, хоть как-то имеющий дела с теневой частью бизнеса близлежащих земель.

Несколько дней, растянувшихся до овощеобразного состояния, когда каждая прошедшая минута — это праздник, на который не грех позвать всю родню, друзей и знакомых. Затхлый воздух этого гиблого места разъедал сознание гнома. Он связан, голоден, избит и может только тупо пялиться в растрескавшуюся стену. Он уже помнит наизусть каждую ее неровность и шероховатость. Эта картина намертво вцементирована в его разум. Он закрывает глаза и видит в неверной темноте век ее очертания, призрачные, колеблющиеся, но все равно заставляющие сжиматься все нутро в приступе ужаса от единой мысли, что именно это будет последним что он увидит прежде чем отправиться на встречу с Отцом Гор.

Хардин не знал почему его купил тот пижон, господин Дэймон, как его с подобострастием называли работорговцы, рассыпаясь в любезностях и липких лицемерных улыбочках. Закадычный дружок Живодера. Спустя несколько дней гном оказался в той самой пещере. Неизвестно где и неизвестно зачем. Пещера еще хранила на своих сводах оттиск мозолистых рук его братьев, но эти следы, видные лишь гномам, уже начинали испаряться, не в силах противится течению времени. Наверное, его "хозяева" хотели воспользоваться знаниями бородача, расширив свое временное обиталище, но в какой-то момент решили, что свободного пространства им и так хватает, а тех бойцов, что не вмещаются в недра холмов можно поселить в хлипких шалашах.