Божественный яд (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 22

— Запугиваю? — Тот, кого назвали Мараном, обвёл взглядом всхлипывающую Эрму, озадаченную Идану, мазнул по остальным, приблизившимся на голоса, и пожал плечами. — Я не ставил себе такой цели. Она спросила — я ответил. Если шайлие так хрупка и нежна, что мои слова её шокировали, я приношу искренние извинения, — он глубоко поклонился. — Но такому цветку место во внутренних садах, а не в старых храмах.

— А может быть, проблема не в ней, а в тебе? — Кутум окатил его неожиданно злым, колким взглядом.

— Может быть, и во мне, но не тебе её решать. — Он не угрожал и даже улыбнулся, но от сказанного будто потянуло холодом.

Идана поёжилась и подумала, что до сих пор этот Маран действительно не пытался их с Эрмой запугать. Потому что если бы пытался, она бы тоже уже за кого-нибудь пряталась, а она — лишь озадачена, растеряна и, пожалуй, заинтригована.

— Давайте не будем ругаться, — решительно вмешалась Ида, потому что никто больше не спешил прерывать чужой спор. — Мне тоже кажется, что никто никого намеренно не запугивал. И вообще, храм — не место для пустых споров.

Мужчины еще раз обменялись взглядами и почти одновременно склонили голову, признавая её правоту. Кутум повёл Эрму подальше, и Ида собиралась уже последовать за ними, когда Маран опять к ней обратился:

— Значит, тебя не пугают шрамы?

— Смотря какие, — честно призналась она. — У нас был один пациент, вот там конечно страшно всё выглядело, да и жаль его очень. Но и то — по первости, ко всему можно привыкнуть.

— Пациент? — явно заинтересовался мужчина.

— Я техномаг. — Идана постаралась поубавить гордости в голосе, но получилось плохо. — Мой отец занимается… протезами, я не знаю, как это по-илаатски. Искусственная замена рукам и ногам. Доктор Гарт очень пострадал, лишился обеих ног и левой руки, но я рада, что удалось ему помочь. Хотя бы так! Я вообще надеюсь, что, совместив наши и ваши знания в магии, можно будет заменять даже больные органы. Сделать искусственное сердце, например…

— И насколько удобна эта искусственная рука? — с непонятным выражением — не то иронией, не то любопытством, — спросил Маран. Ида предпочла услышать второе и потому ответила:

— Он вернулся к работе, а это уже немало. Конечно, там нужно привыкать, и чувствительность не лучшая, но…. Он патологоанатом. Я не знаю, как у вас это называется. Тот, кто изучает мёртвые тела и выясняет по ним причину смерти.

— И пальцы работают? — вот теперь он точно всерьёз заинтересовался.

— Да, конечно. Не как живые, но…

— Идём, — вдруг прервал он её и кивнул в сторону. Ида растерялась, но последовало пояснение: — Сейчас историк будет говорить.

Идана, конечно, предпочла бы продолжить обсуждать любимую работу, но признала его правоту и двинулась ко всем остальным, собравшимся у статуи слева от входа, до которой она ещё не успела дойти.

Только тут Ида наконец обратила внимание, что умудрилась даже здесь, в новой стране и на новом месте, не просто найти приключения, но стать объектом обсуждения, потому что на неё косились все. И на идущего рядом и чуть позади мужчину — тоже. Оставалось только надеяться, что дальше всё будет развиваться не так, как это происходило дома, и причина шепотков — естественное и понятное любопытство, причём больше не к ней, а к странному незнакомцу. И что в шепотках этих, кроме любопытства, ничего не будет.

— Первое, что интересует всех посетителей подобных древних храмов, это одинаковость фигур, символизирующих богов, — заговорил историк, когда все собрались. — Вы, конечно, уже обратили внимание и тоже задались этим вопросом. Дело в том, что изначально было принято именно так, и надписи — это тоже позднейшее дополнение. Как их отличали? Просто. У каждого бога — своё направление. Раньше это ни у кого не вызывало вопросов и не надо было сообщать, кто стоит перед паствой. Юг — божественная сторона, строго на юге, против входа, располагается Любовь…

Слова историка повторяли и расширяли то, что Идана уже успела прочитать, даже никогда не интересуясь религией соседей всерьёз, но из головы не шло сказанное Мараном.

Сейчас самым жестоким божеством предсказуемо считался Гнев, которого изображали в облике воина-громовержца, приносили щедрые дары, задабривая. Это было логично и понятно, но всё же в словах странного илаата имелся резон. Ведь, если разобраться, именно из любви и во имя любви совершаются многие ошибки и даже ломаются судьбы. Конечно, принято называть всё это другими словами, а любовь — созидающей и светлой, но ведь и гнев бывает целительным и несущим благо!

И об этом историк говорил, говорил и об остальных богах как о двуликих, и только Любовь, создавшая мир, не имела тёмной стороны. Может быть, в других обстоятельствах Ида пропустила бы это мимо ушей, но сейчас противоречие царапнуло.

— … и, наконец, за моей спиной, на северо-востоке, Печаль. Сейчас, как вы, возможно, знаете…

— Раньше это слово означало иное, — тепло чужого дыхания пощекотало ухо, а инстинктивно отпрянуть помешали мужские ладони, предусмотрительно мягко обхватившие талию. — Раньше это была Боль. Слова меняют своё значение с годами.

— Не самое обнадёживающее имя для божества, — шёпотом ответила Ида и уже собралась попросить выпустить её, как Маран, стоявший позади, и безо всяких просьб разжал руки.

— Зато честное, — ответил он. — Как и само божество. Боль проще и понятнее всего.

— Мне кажется, у вас нездоровое к ней отношение, — Идана покосилась на мужчину, осторожно подбирая слова, чтобы не оскорбить прямым предположением о том, что он сумасшедший.

Тот усмехнулся, продолжая рассматривать историка, и безо всякой обиды ответил, легко прочитав подтекст:

— Пару недель назад лекарь душ сказал, что я здоров.

Несколько секунд они помолчали, пока слушали объяснение о назначении центральной площадки — карды. На этом, самом священном в храме, месте проводились все основные церемонии и ритуалы — свадьба, прощание с покойником, наречение именем младенца, введение в род при усыновлении и другие, менее знаковые торжества, вроде праздничных ритуалов. Там же раньше проводились поединки чести, местные дуэли на ножах, которые давно уже переместились в светские залы, но имя своё сохранили: в Транте вызывали на дуэль, а здесь — входили в карду.

— А почему мангуст и кобра? — вдруг спросила Идана. Каким-то десятым чувством ощутила, что Маран покосился на неё и улыбнулся, а потом ответил:

— Долго объяснять. Потом.

Он замолчал и больше не отвлекал от рассказа. Но Ида вскоре поймала себя на том, что уже совсем не слушает историка, и признала, что религия илаатов интересует её куда меньше, чем этот странный тип с его непонятными повадками, словами и шрамами. Она уже почти придумала, о чём заговорить с ним вновь, но тут за её локоть ухватилась Грета, и Идана сообразила, что Марана больше рядом нет. И ведь какой бесшумный: совершенно непонятно, когда он испарился!

— Ида, ну и везёт тебе на всякие интересности! — горячо зашептала подруга. — Где ты нашла этого илаата?!

— Ну… тут… сидел, — для красного словца она хотела сказать «лежал», но решила, что это будет слишком.

— Он такой необычный. И красивый, даже несмотря на эти ужасные шрамы. Похож на гимнаста, помнишь, мы с тобой выступление видели?

— И правда, — согласилась Идана, вспомнив тот случай.

Конечно, благовоспитанных девушек из хороших семей никто не пустил бы на выступление в балаган, но тогда им повезло: родители отпустили девочек, которым было по пятнадцать лет, на ярмарку в сопровождении очень ленивой гувернантки, которую они усадили пить горячий чай с пряностями, а сами с её попустительства отправились наслаждаться свободой. Тогда-то они и наткнулись на циркачей, выступавших на противоположном конце площади.

Трое гимнастов, молодые мужчины в неприлично обтягивающих одеждах, выступали на проволоке, натянутой на высоте нескольких метров. От их лёгких прыжков на такой высоте захватывало дух, бросало в дрожь от страха и восторга одновременно, и девушки без сожалений оставили циркачам все свои карманные деньги: одно из самых ярких впечатлений жизни того стоило.