Сон-трава. Истории, которые оживают - Воздвиженская Елена - Страница 14

В чужую жену бес ложку мёда кладёт

Давно уже Григорий на Тосю заглядывался, и то дела ему нет, что замужем она, совсем голову потерял, как чумной ходит. А началось всё в прошлом году, на покосах.

Тоськин-то муж тогда ногу поранил шибко, день ещё вышел в луга, а к вечеру совсем худо стало – распухла нога, что бревно. Ну и на следующий день остался он дома. Тоська сбегала к бабке Никитишне, та в травах толк знает да разбирается во всяком таком. Запарила Никитишна в горшке какие-то листья, да велела ногу обложить и тряпицей обернуть. Дня через три, мол, как рукой снимет. Так и сделала Тоська. И с утра в луга одна пошла. Ну как одна, известное дело, с бабами. Да без супруга. Тогда-то и случилось всё.

Наработались за день деревенские, устали. Некоторые тут же ночевать решили, в стогах, а иные домой засобирались, и Тоська посреди их. Да перед тем, как в деревню пойти, решили девки освежиться, искупнуться в озере. Каким уж макаром туда Гришку занесло, непонятно. Но не нарочно он там оказался, то ли замешкался да отстал от мужиков, то ли по нужде в кусты залез, но пока он выходить собирался, девки-то уже в воду и попрыгали, его и не заприметили. Смеркалось уже.

А уж вот дальше всё, конечно, нарочно было. Да и какой дурак не полюбуется на женскую красоту, будучи уверенным в том, что его никто не видит? Много ль таких среди вас? То-то же, неча и осуждать.

Выглядывает Григорий потихоньку из-за веток, глядит, как бабы сарафаны скинули да в воду бросились плескаться, а Тоська на камень села, потянулась так сладко, посидела малость, рубаху неторопливо стянула, косу распустила и пошла, качая бёдрами к озеру. Словно в первый раз тут Гришка её увидел… Как по темени ему обухом стукнули. До чего красива девка!

Опомнился он, лишь когда бабы на берег стали выходить. Выбрался потихоньку из кустов на тропку, стараясь не шуршать, да заспешил к деревне, пока не приметили его.

Спалось ему в ту ночь плохо, точнее вовсе не спалось. Всё Тоська перед глазами стояла. Как идёт она, длинноногая, стройная, с русалочьими длинными волосами к воде, а на озерной глади лунная дорожка дрожит, золотится, переливается. Входит Тоська в тот лунный свет, а после оборачивается и улыбаясь, манит к себе его, Гришку.

Что делать? Одно слово наваждение. Отмахнулся Григорий. – Али мало девок в деревне? Выбирай любую да сватайся. Парень он видный, да и мать давно плешь проела, когда да когда невесту в дом приведёшь, старшие братья все уж женились, а ты всё ждёшь чего-то.

В последующие дни старался Григорий держаться от Тоськи подальше. На покосе в самый дальний край ушёл, чтобы, как говорится, и глазом не грешить. Да только так ещё хуже, мысли в голову лезут разные, непристойные.

– Тьфу ты, – сплюнул зло Григорий, – Чтоб тебя!

И замахал косой с плеча, и пошёл вперёд всех, мужики аж диву дались, кричат:

– Кака муха бешена тебя укусила, Гришка?

А сами знай себе хохочут. Словно догадываются что у него там, в мыслях-то творится. Да никто не ведал, конечно, это уж Гришане померещилось, всё кажется ему теперь, что все знают про его мысли непристойные да беду горючую.

А то и была беда. Втемяшилась Тоська ему в голову, не выбросить. Осень уж пришла, он смурной ходит. И есть не хочется, и работа нейдёт. Всё понимает Гришка, что замужем она. Да ведь как сердцу прикажешь?

А лукавый, сидя на левом плече, ещё и подначивает:

– А что тебе муж? За три года, сколь живут, даже дитя не народили. Разве ж то семья? Да по любви ли она за него старого пошла? Ему, чай, уже сорок, вдовец, а Тоське двадцать всего. Соблазнить тебе надо Тоську, а потом уж она не отвертится.

Ангел же с правого плеча укорял:

– Одумайся, Григорий! Не бери грех на душу. Что ж потом будет? Нагуляешься и бросишь, а как узнает кто? Что тогда? Народ за такое и порешить может.

– Жениться я на ней хочу! – отвечал голосу Григорий.

– А кто ж тебе даст жениться? – снова шептал Ангел, – Замужем она.

– Муж не беда, – усмехался, вступая снова в разговор, бес, – Можно и от мужа избавиться при большом желании. И от людского суда уйти. Сбежите с Тоськой с этих краёв, начнёте жизнь новую, распрекрасную. Детей народит она тебе. У её-то старика и с первой женой детей не бывало, а тепереча откуда им взяться? Неплодный он. А бабе счастья нет без детей. Соблазни Тоську!

Тяжёлые думы одолели Григория, взгляд стал хмурый, ледяной. Правду бают, глаза – зеркало души. Коли что недоброе задумал, то лишь глаза и не соврут, не умеют они врать.

Мать Григория заприметила, что неладное с сыном творится. Спрашивает, а тот лишь бурчит в ответ, да отмахивается.

Уж несколько раз караулил он Тоську то в переулке, то за деревней, в поле, то в лесу, пока ещё лето было, всё подловить пытался. Да никак ему не удавалось с ней поговорить. А как солнце на осень покатилось, да ветра подули холодные, так и поймал однажды.

Темнеет рано осенью, холода уж пришли, снежок порхал, шла Тоська от подруги домой. Тут от забора тёмная тень отделилась, да в её сторону шагнула. Испугалась поначалу Тося, потом видит – свой это, отошла, улыбнулась.

– Чего пугаешь, Гришка?

– Не хотел испугать, прости, Тося. Поговорить бы мне с тобой.

– Говори, коль так, – ответила она, показывая белые зубки и блестя весело глазками.

– Люблю я тебя, Тося, жить без тебя не могу, – выпалил Григорий, – Давай сбежим отсюда, а, Тося?!

Покачнулась Тоська в сторону, побледнела, губы платком прикрыла:

– Да что ты болтаешь, Гришка? Аль с ума сошёл? Ведь замужем я.

– Не дурак, знаю, что замужем. Да ведь нет тебе счастья с ним, а со мной будешь как в раю, всё для тебя сделаю. Уедем отсюда, а, Тось?

Замолчала Тося, голову опустила, пальчик свой прикусила, задумалась. А после вскинула на Гришку пылающий взгляд и заговорила горячо:

– Откуда ж ты, Гришенька, мысли такие взял, что худо мне с ним? Что не люб он мне? Замуж меня силком не гнали мать с тятей. Люблю я мужа своего, не дури, Гриша. Опомнись. Девчонок на деревне много, на кой ляд я тебе сдалась!

Тяжело взглянул на Тоську Григорий, задышал с придыхом:

– Знал я, что так скажешь. Да я не тороплю, ты подумай хорошенечко. А я попозжа приду к тебе за ответом.

– Не надо ко мне ходить, Гриша, забудь про такое, – ответила ему твёрдым голосом Тоська и побежала по тропке к дому, скрылась в потёмках. Григорий же долго стоял ещё, прислонившись к забору, а снег кружил всё сильнее и сильнее, засыпая тропку, деревья и избы, начиналась зима…

Так и не дала Тоська доброго ответа ему, уж сколь раз после того караулил он её. Хоть бы раз взглянула с теплотой, надежду бы дала, нет, всегда взгляд колючий, сердитый. Вот только вроде смеялась с бабами, а только его, Григория, заприметила, тут же и нахмурилась, улыбка с лица сошла, не рада она ему. Невдомёк Григорию, что всё глубже он погружается в дебри, что одуматься бы ему пора да отступиться, так нет. Запретный-то плод сладок. А уж в чужую жену, и вовсе бес ложку мёда кладёт, люди говорят.

Видит Григорий, что не добиться ему Тоськи по-доброму, и задумал он дело тёмное, мужа Тоськиного со свету извести. Задумать-то задумал, а как сделать не знает того, боязно всё-таки, это ведь не порося порешить, а человека. Никитишна, конечно, знает кой-чего в таких делах, да к ней не подступиться, не станет она грех такой на себя брать.

Где же помощи искать? Как сделать дело, да так, чтобы и комар носа не подточил? Не даёт покоя эта дума Григорию, и вот однажды ночью, когда не спалось ему, всплыла в его памяти картина одна – сумерки, в избе лучина горит, бабы шерсть прядут, усевшись на лавках, бабка его старая тут же, тепло в избе, дрова в печи потрескивают, за окном вьюга воет, Гришка сам на полу со щепочками да веточками возится, играет, лет семь ему, не больше, а бабушка его рассказывает соседкам то ли быличку, то ли сказку, много она их знала.