Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 53

– Того, – грубо отозвалась Мария, сглатывая хино-горькие сочувствие с жалостью. – По башке ты получила, мать. Наверное, тоже каким-нибудь округлым предметом.

– Каким ещё предметом? Мы, вообще, где?

Маша впустую пожевала губами, сдерживая наиболее ёмкий и точный ответ.

– В Караганде, – пояснила, в конце концов, выбрав наиболее дипломатичный вариант.

И правильно, нечего травмированную подругу пугать раньше времени, не по-товарищески это. Достаточно и того, что одна из них от страха корчится.

***

Исследование подвала привело к ясному, но совсем неутешительному выводу: двери тут не было. Ну вот совсем не было, никакой. Ни обыкновенной, в стене; ни люка в потолке-поле, как у порядочного деревенского подпола; ни даже строго шкафа, прикрывающего вход в потайной лаз. То есть шкафов, как целых, так и в виде набора досок и отодранных с мясом дверец, тут имелось аж три, но вот подземного хода за ними обнаружить не удалось.

– Пить хочу, – проканючила Ирка, предусмотрительно не принимая в поисках активного участия.

– Угу, – сочувственно отозвалась Маша, пытаясь отодвинуть от стены бочку.

Бочка не сдавалась, стояла, как вкопанная. Мария Архиповна, наконец, догадалась глянуть под ноги – и впрямь вкопанная, прямо основанием в земляной пол.

– Слышь, Мельге, может, тут компотик какой есть? – тяжко вздохнула задушевная подруга.

– Если и есть, то он давно уже в брагу превратился, – рассеянно отозвалась Маша, задумчиво сгрызая с большого пальца ноготь. – Или портвейн. Марочный.

– Не хочу портвейна, хочу компотика. Машк, ну посмотри, может, всё-таки есть?

– А самой слабо?

– Слабо. Я раненная, сама же сказала, – Ирка помолчала и спросила почему-то шепотом. – Как думаешь, а нас насиловать скоро придут?

– Понятия не имею, – не очень-то вслушиваясь, что там буровит подруга и, не особо вдумываясь в собственные слова, ответила Мария. – А ты хочешь, чтобы тебя изнасиловали?

– Нет, ну это лучше, чем убивать, согласись! – возмутилась Ирка. – Опять же, любовь всё-таки.

– Кого к кому?

– Насильника к моему телу, – гордо пояснила рыжая, со старушечьим кряхтением вставая. – Вдруг он в процессе насилия осознает, что у меня не только шикарная грудь, но и трепетная душа? Вот скажи, может такое быть или не может? – Маша раздражённо покосилась на подругу, бредущую к слуховому окошку, держась обеими руками за стеночку, и ничего не сказала. – А вот и мо-ожет. Я в книжке читала.

– Ты у нас, оказывается, тоже любительница печатного слова? И живёшь в полном согласии с напечатанным?

– А кто ещё у вас любитель? Нет, ну правда, зачем-то нас по башке били и сюда кидали? Хотели бы убить, так давно б убили. Значит, только для насилия и всяческих измывательств. Я вот думаю…

– Лучше скажи, как ты тут очутилась, – перебила её Мария, совершенно не расположенная сейчас выслушивать иркины измышления, да ещё в таком… не слишком оптимистичном ключе.

– Не помню, – поморщилась подруга, – вот хоть… – и сама же осеклась. – Не помню, короче.

– А что помнишь?

– Ну-у… – рыжая опять схватилась за голову, помассировала лоб, как будто надеялась активизировать мыслительный процесс. – Мы с парнем пришли на речку. Я начала раздеваться. Эротично, между прочим.

– Зачем? – тяжко поразилась Маша.

– Зачем, зачем. За тем! Чтобы искупаться. И выйти из воды аки наяда, с молочно-белой кожей, сияющей в лучах луны. И капли воды, блестящие на набухших сосках, как…

– Ирка!

– Чего? – невинно захлопала глазами подруга.

– Оставь свои эротические фантазии при себе, будь добра!

– Они не мои.

– А чьи?

– Не знаю, – легкомысленно отмахнулась рыжая. – В общем, я совершенно точно собиралась поразить вашего Тёму в самое… Не скажу куда, ты у нас ханжа. Но такого милый ребёнок раньше точно не видел. И никаких шансов увидеть это позже у него не будет…

– Вот в этом я нисколько не сомневаюсь!

– … как кто-то треснул меня по башке, – беззаботно закончила Ирка. – Сзади, надо полагать. То есть это я сейчас понимаю, что треснули, тогда я как-то… не догадалась.

– А Тёма?

– Вот уж не знаю, что с ним там стало. Слушай, Машк, а это не он мня саданул? Вдруг этот кэндибой вовсе никакой не бой, а вполне себе сложившийся, хоть и юный, маньяк?

– Сексуальный? – даже не пытаясь скрыть скепсиса, уточнила Мария.

– Не, не сексуальный, – решительно отвергла предположение подруга. – То есть, сексуальный, конечно, но не насильник. Вернее, насильник, но… Мельге, ты меня совсем запутала! А, между прочим, ваш Тёма не так прост, как кажется.

– Простым, как кажутся, бывают только амёбы, – буркнула Мария, критически оглядела обгрызенный палец и принялась за другой, на левой руке.

– Оно конечно, но ты его стрижечку-причёсочку видела? Знаешь, сколько такая в салоне стоит? А телефон? У меня, конечно, покруче, но ненамного.

– Что является безусловным доказательством его маньячности, – проворчала Мария Архиповна. – Может, у него подруга ходит на парикмахерские курсы и на нём тренируется? Или мама. Что же до телефона… Я помню, как Павел на какую-то там супер-пупер модель копил. В универе ещё дело было. Так он нам на еду в день выделял столько, чтобы хватали на батон белого и два пакета кефира. Иногда ещё оставалось на майонез. Тогда мы ели хлеб с майонезом и запивали кефиром.

– Накопил?

– Не-а. Родители прислали денег, и я подарила этот чёртов телефон на Новый год. Это к тому, что парни любят такие штучки и готовы… Погоди, а где ты его телефон видела?

– Да из кармана выпал. Там, у речки, – утратив всякий интерес к привычкам молодых парней, ответила Ирка, цепляясь пальцами за край слухового окна и ловко подтягиваясь, будто это не она только что охала, стонала и ходила по стеночке.

Да, любимая машина подруга от несовершенства коленей никогда не страдала. Если такая проблема перед ней и вставала, то немедленно искоренялась в фитнес-зале, кабинете диетолога, косметолога и всех прочих «логов». Вот потому рыжая, когда ей надо было, и подтягивалась на пальцах легко и непринуждённо.

– Зачем ему в Мухлово телефон? – недовольно проворчала Маша, отворачиваясь от Ирки.

Чернейшая зависть куснула коротко, но болезненно.

– Спроси чего полегче. – Красотка спрыгнула на пол, деловито отряхнула ладони и охнула, вспомнив про своё ранение. – Только знаешь, что думаю? Мы в твоём доме.

– В твоём доме, – веско поправила Мария Архиповна.

– А я как сказала?

– Ты сказала «в твоём».

Подруги помолчали, таращась друг на друга.

– Иди в задницу, Мельге, – отмерла первой деликатная Ирка. – Только я фонтан видела. Ну тот, у дорожки. И что это нам даёт?

– Сама и скажи. Усадьба вашему семейству принадлежит, значит, ты тут должна всё знать.

– С чего бы? – фыркнула подружка. – Я здесь и была-то от силы раза три. Это папенька бредил прелестями сельской жизни. Всё мечтал, что летом мы будем выезжать на дачу, как истинные буржуины. Он и дом перестроил ещё в восемьдесят каких-то лохматых годах, воду провёл.

– Воду провёл, а газ нет.

– На газ его не хватило, – согласилась Ирка. – Потому что маменька не желала быть буржуинкой, а хотела быть капиталисткой, поэтому папенька прикупил домик в Греции. Вот про него я всё рассказать могу, хочешь? Впрочем, мы его потом тоже продали, конечно.

– Не хочу, – созналась Маша. Мысль, дельная, но скользкая и полупрозрачная, промелькнула краем сознания и исчезла, причём наглухо, мгновенно стало понятно: назад вернуть её не удастся, надо дожидаться, пока сама всплывёт. – А почему дом выглядит таким старым?

– Потому что, во-первых, он на самом деле старый. Во-вторых, перестраивали то его только изнутри. А, в-третьих, ты знаешь, что такое аутентичность[1], Мельге?

Маша кивнула. Она-то уж точно знала, что такое аутентичность, особенно «а-ля русс». Правда, их проблемы это никак не решало.

[1] Аутентичность (здесь)— достоверность передачи, подлинность образца.