Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 38

Разбудил Машу не свет и уж, конечно, не будильник, и – что само по себе странно – не телефонный звонок, а ощущение чего-то очень хорошего. Так только в детстве бывает, когда ещё во сне понимаешь: уже сегодня Новый год или первый день каникул, а только потом просыпаешься эдаким солнечным, радостным.

Вот и Мария проснулась солнечной, потянулась довольной кошкой, смутно удивляясь, откуда это взялась широченная кровать с жестковатым, но определённо ортопедическим матрасом, абсолютно невесомое одеяло и хрусткое от крахмала постельное бельё. Сощурилась на сереющее окно – и не понять, что за ним, то ли утро, то ли уже вечер. А потом вспомнила и солнечность моментально потонула в безмерном удивлении.

Собственно, вспоминать было нечего. Разве что, как они бежали под ливнем от Мухлоньки до сашиного дома, и Мария даже взвизгнула, когда гром вдарил особенно близко. Ну или как Добренко её растирал какой-то жёсткой кусачей рукавицей, а Мельге почему-то совсем не стеснялась. А потом дрессировщик напоил Машу чаем аж с половинкой лимона, вручил ей стакан с какой-то шипучей лекарственной гадостью, очередную безразмерную майку, уложил вот в эту дивную постель и…

И всё. Даже в лобик не поцеловал, хотя спокойной ночи пожелать не забыл.

А как же страсть, которая скрутила их костлявой рукой на речке? Получается никак. Или это Марии Архиповне только всё привиделось-причудилось? Не в смысле, что галлюцинации приключились, а в смысле, она Добренко просто неправильно поняла? Приняла желаемое за действительное? И уже пора идти-таки топиться, дабы спасти девичью, то есть женскую честь?

Как раз, когда Маша думала, нужно ли кончать с несправедливостями этого мира или ещё погодить, дверь спальни открылась, а на пороге объявился Добренко собственной загадочной персоной. Всё по-прежнему было при нём, только вылинявшие шорты он сменил на такие же потрёпанные джинсы, а бандана, растянутая футболка, нос и узловатые руки остались. Правда, в этих самых руках он держал то ли поднос, то ли столик с до смешного коротенькими ножками. А на нём красовалось всё, что положено, включая кофейник и даже белоснежную вазочку с одинокой, мокрой и оттого унылой розочкой.

Мария Архиповна немедленно почувствовала себя Джулией Робертс времён «Красотки». От «Просто Марии» в этом всём тоже что-то было.

– Кофе в постель? – мяукнула Маша, безуспешно пытаясь улыбнуться.

– Вообще, я налил в чашку, но если хочешь…

Саша сделал вид, будто собирается вывернуть поднос на кровать.

И что это может значить? У нас с утра чувство юмора просыпается?

– Чашка меня вполне устроит, – заверила Мария, натягивая одеяло повыше. – А мы сегодня бегать не будем?

– Дождь льёт, – Добренко пристроил поднос Маше на колени, сам же уселся на краю кровати, подогнув под себя ногу. – А этот поганец вчера и так накупался, посидит в вольере.

– Дырку ты уже заделал? – светски поинтересовалась госпожа Мельге, судорожно соображая, что ей делать.

Незабвенная Вероника Германовна в своё время отменно выдрессировала внучку, ещё маленькой Маша прекрасно знала, что пирог следует есть вилкой, улиток разделывают с помощью щипцов и двузубой вилки, сыр обычно подают на десерт, но как пить кофе в кровати она понятия не имела и: она немедленно выльет всё в купеческую постель, как только чашку в руки возьмёт.

– Ты чего опять придумала? – поинтересовался Саша, начисто проигнорировав вопрос о дырке.

– Просто мне кажется, что ты меня за кого-то другого принимаешь, – тихо призналась Мария Архиповна, рассматривая поникшую розочку. – То есть за другую. Пикники, завтрак в постель… – «Блюдение невинности и целомудрия» Маше всё-таки удалось проглотить, – это очень мило, но я вовсе не нежная лань, а…

– Не знаю, кто там за кого принимает, – насупился Добренко, – а ты мне нравишься, какая есть. Обычно. А вот когда начинаешь себя накручивать и строить такую…

– Какую? – тоже повысила тон Маша.

– Да вот такую!

Нет, в принципе, всё понятно. Он ей розочки и кофе, а ему вместо умиления и слёз благодарности претензии, вот и злится. Но его же никто ни о чём подобном не просил! Типично мужская реакция: хотел как лучше, получилось как всегда и все кругом виноваты, кроме него самого.

– То есть, я нравлюсь тебе такой, какая есть и ты, вообще, за честность в отношениях? – нехорошо прищурилась Мария Архиповна.

Видели бы её сейчас подчинённые! После такого специального прищура сотрудники обычно тихонечко расползались по углам, прикрывая голову заявлением об увольнении по собственному желанию.

Хотя нет, не надо тут сотрудников, лишними будут.

– Разве я не то же сказал? – Оказывается, и дрессировщики щуриться умеют, причём ничуть не хуже хозяек турфирм. – Только без вывертов.

– А ты знаешь, я полностью «за». Честность – это прекрасно! – душевно заверила его Мария Архиповна. И, глядя господину укротителю в глаза, медленно, с толком и расстановкой, вылила ему кофе на колени. Кажется, он уже успел основательно остыть, потому что Саша даже не дёрнулся. – Хочешь честно? Да пожалуйста! Как же ты меня бесишь, Добренко! Со всеми своими подходами, заходами, приручением, укрощением и робингудством! Будь проще и люди к тебе потянутся, точно говорю.

Дрессировщик молчал, рассматривая Машу. Тёмное пятно, как медуза, расползалось по джинсам. А потом что-то такое случилось – что именно, совершенно не понятно – и он навалился всей своей немалой тяжестью, вдавив Марию в подушки и перехватив оба её запястья – Мельге только охнуть и успела.

– Быть проще, говоришь? – рыкнул Саша не хуже тигра. – Ну всё, Мань, ты напросилась. Теперь пеняй на себя…

– Я, конечно, дико извиняюсь, – раздалось от двери действительно виноватое, – но только там беда случилась.

– Какая ещё беда? – спросил Саша, почему-то даже не оборачиваясь, по-прежнему глядя на Машу.

– Да, понимаешь… – Через плечо Добренко Мария Архиповна, каким-то чудом успевшая натянуть одеяло на самый нос, разглядела, как Малыш смущённо почесал шею. – Алла, ну, учительница, прискакала. Говорит, пришла девочку на завтрак позвать, а там разгром полный и её нет.

– Она есть, – заверил Саша почему-то Марию. – Разгром-то где, в доме?

– Угу. Всё перекурочено. То есть сам-то я ещё не видел.

– Ясно, мы сейчас. Подожди во дворе, вместе сходим.

– Ты на всякий случай…

– Без тебя разберусь, иди ты со своими ценными советами!.. Вставай, – это он уже Маше велел. – С пенянием придётся подождать.

– Это ещё почему? – ничего не поняла госпожа Мельге.

Собственно, как раз сейчас она совсем-совсем о своём думала. О том… Ну, например, что, собственно, была не права, «наехав» на Сашу, и рафинированная Ирка бы сказала, что это всё от «недотраха» или высказалась бы ещё элегантнее, с неё станется. И что Павел бы в такой ситуации набрасываться и рычать не стал, а гордо удалился и дулся бы ещё дня два, пока она прощения вымаливает. И что…

– Потому что твой дом разгромил какой-то козёл, – спокойно сообщил Саша, поднимаясь.

– Че… Чего?

Но пока Мария Архиповна соображала, о чём и к чему это он, Добренко успел исчезнуть.

В которой жизнь становится всё хуже и хуже, потом делается совсем невыносимой, но дальше дела, кажется, начинают налаживаться

Всё-таки как не богат русский язык, а синонимов в нём явно не хватает. Вот, например, «разгром» – вроде бы ёмкое слово, но иногда и его недостаточно, на ум же всё больше непечатные эпитеты приходят, происходящее, конечно, не описывающие, зато эмоции отлично выражающие.

– … ля-а, – глубокомысленно протянул Малыш.

Ну да, «ля», а ещё «до», «ре» и прочие «соли». Казалось, что в доме целыми остались только стены, да оконные рамы со стёклами, даже доски лестницы кое-где выломаны, ступеньки жалко щерятся тёмными провалами. Монументальный телефон разбит, столик лишился своей единственной ножки, буфет перевёрнут, лежит, придавив тушей собственные распластанные дверцы. А плетёные тряпичные коврики будто кто-то зубами рвал, да ещё сверху землей присыпал. Земля – это, наверное, из цветочных горшков. Или тут цветов не было? Может, лишь горшки с землей имелись?