Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 24

Нет, странные всё-таки дела творились в этом Мухлово! А как же страдать? Как же супружеская измена и Никки с безупречными коленями?

Кстати, куда это Алла поставила блюдо с драниками?

– Мы наш, мы новый мир постро-оим, – затянула Маша, оглядываясь, – кто был ничем, тот станет все-ем…

[1] Деревни из рекламного ролика моющего средства.

В которой Маша погружается в пучину чувств и знакомится с местными благами цивилизации

Утром Маша осознала, просто-таки всей собой прочувствовала, что значит выражение: «Ничего не хочется, а меньше всего жить». Болело всё, включая пятки, колени, чтоб им совсем пропасть, и даже затылок, что само по себе было странно, так как в давешней экспертизе третейский судья участия не принимала. С постели она всё же слезла, вернее, стекла, а вот на дальнейшие подвиги её уже не хватило, потому Мария так и осталась сидеть рядом с кроватью на вязанном из тряпочек коврике, жутко жалея себя, несчастную: пусть все, кому она понадобилась в такую рань, хоть уорутся, а ей плохо.

Первым в спальню под жизнерадостный цокот когтей ворвался Арей. Пёс наклонил лобастую башку к одному плечу, рассматривая страдалицу, потом к другому и, так ничего не решив, озадаченно сел на задницу: «Ты чего?»

– Ничего, – обиженно буркнула Мельге. – Ещё и морды тут корчит. А кто во всём виноват? Вот надо было так нестись? Я теперь и подняться не могу. Может, ты меня понесёшь?

Зверь свою вину моментально осознал, устыдился и пристроил морду на вытянутые лапы, умильно глядя исподлобья, поигрывая бровями. Даже заскулил тихонечко.

– Вот теперь он извиняется, – проворчала Мария и попробовала-таки встать, опираясь о кроватную раму. Ничего путёвого у неё не получилось, локоть подломился, будто в нём никакого сустава не было. – Думай, что теперь делать!

Зверь думать отказался, заявив, что не его это собачье дело.

– Болит? – без всякого сочувствия поинтересовался Саша, опускаясь рядом с мученицей на корточки.

– На риторические вопросы не отвечаю, – огрызнулась Маша.

Добренко – ну кто бы мог подумать! – пожал плечами.

– Вставай, – велел «командир», ладонью поправляя на лбу бондану.

– Не могу, – так же безапелляционно ответила Мария Архиповна.

– Можешь.

– Не могу. У меня теперь костей нет, а мясо болит.

– Всё у тебя есть, – не поверил садист. И, подхватив болезную подмышки, поднялся вместе с ней. Маша пискнула, взвизгнула, охнула, но на ногах устояла, правда, цепляясь за сашину вылинявшую майку. – Потом я тебя разомну.

– Не надо меня мять! – испугалась Мария. – И, вообще, что ты придумал? Ходишь тут, командуешь. Решил взяться за мою дрессуру?

Саша посмотрел на неё эдаким долгим взглядом – ну невозможные же глаза, слишком светлые, а ресницы короткие, тёмные, прямые! – и серьёзно кивнул.

– А больше ничего не хочешь? – возмутилась госпожа Мельге, поспешно и старательно отводя собственный взгляд.

– Пока ничего, – честно ответил Добренко, без особых церемоний впихивая Машу в штаны. Тренировочные. Пронзительно розового, как жвачка, цвета, да ещё с голубыми лампасами. Новенькие, даже бирка сбоку болталась. – А то ты опять какую-нибудь херню придумаешь. Ногу подними.

– Какую ещё… херню? – не поняла Маша, послушно делая, что ей скажут.

Правда, чтобы вбок не завалиться, пришлось опереться о сашино плечо, потому как тот, заталкивая Марию Архиповну в дивные «треники» будто ребёнка, снова на корточки опустился.

– Да такую, – дрессировщик раздражённо дёрнул плечом, – ну что там у вас бывает? Самостоятельная личность и, вообще, бизнесменша? «Сильная женщина плачет у окна».

– Я не плачу.

– И не надо, – не стал спорить Саша, натягивая на Марию носки, а потом и кроссовки – тоже новенькие.

– Я взрослый, самодостаточный человек! – опомнилась, наконец, госпожа Мельге, пытаясь выдрать из его узловатых пальцев собственную стопу. Из этого тоже ничего толкового не получилось. – И да, сильная!

– Мань, сильные женщины шпалы укладывают или там лес валят, – невозмутимо заявил Саша, так же невозмутимо завязывая шнурки каким-то диковинным узлом. – А о тебе заботиться надо. На, – Добренко сунул ей ком майки, – это наденешь сама, а то потом не оберёшься.

– Чего не оберёшься?

– Возмущений, чего, – фыркнул дрессировщик, точь-в-точь как Арей глядя снизу-вверх, только без звериной милоты.

– Да не надо обо мне заботиться, – растерянно выдала госпожа Мельге, пытаясь сообразить, что сейчас будет уместнее: заорать, разреветься от умильности или начать ржать полковым конём. Толком ничего не соображалось, поэтому она подумала и повторила: – Что ты придумал?

– Что я должен на тебе жениться, – пожал плечами Саша, так и не догадавшись встать с корточек.

– Чего? – вытаращилась Мария, прижимая к груди майку, как семейную реликвию.

– Ну не сейчас, конечно, – успокоил её Добренко. – Во-первых, я так понимаю, ты ещё не развелась. Во-вторых, между мужиками тебе передохнуть надо. В-третьих, ко мне привыкнуть. Я ж пока чужой, знаю. А вот к Новому году ближе в самый раз будет.

– Да ничего не будет! Я вообще не собираюсь…

– Мань, – новоявленный жених, наконец, встал. – Со мной спорить бесполезно, ты это усвой, ладно? Можно соглашаться, можно не соглашаться, а вот спорить – как об стену горох.

– То есть ты не сомневаешься, что я за тебя замуж пойду? – съязвила Маша, чувствуя себя Алисой в Зазеркалье.

– Нет, ты, конечно, можешь не захотеть, право твоё. Но, вообще, не сомневаюсь.

– Ну и самомнение!

– Не самомнение, а самоуверенность, – весомо поправил Саша. – А иначе-то как? Начнёшь сомневаться, в клетку к зверям лучше не заходить, порвут.

– Но я-то не тигр! То есть не тигрица!

– Уверена? – усмехнулся Саша и легонько чмокнул Марию в кончик носа.

Она ничего и не почувствовала толком, лишь поняла: он её поцеловал. Ну или почти поцеловал. В общем, что-то эдакое случилось.

Ничего подобного просто так Павел не делал лет уже… много, а исключительно с прицелом на продолжение. Правда, с продолжением в последнее время тоже было не ладно. Но всё равно не делал и ей не давал, говорил, что всякие телячьи нежности – это мещанство. Хотя откуда бы бывшему дрессировщику и нынешнему заводчику знать, что мещанство, а что нет?

– Мань, ты думай поменьше, – посоветовал этот самый бывший-нынешний, – и всё нормально будет.

– Точно? – невесть зачем, но очень серьёзно спросила Маша.

– Я тебе говорю, – с непередаваемым мужским апломбом заверил её Саша. – Ты дальше одеваться будешь или так и станешь столбом торчать?

– А где ты это всё взял?

Мария кивнула на футболку, которую так к груди и прижимала.

– Купил.

– Где?

– В магазине.

– В Мухлово есть такие магазины?

– Да нет, в город смотался. В общем, мы тебя на улице ждём.

– Эй, погоди! – вспомнила Мария о главном невыясненном. – А у тебя любовь с первого взгляда случилась, что ли?

– Мань, я в любовях ничего не понимаю, честное слово. В этом ты сама как-нибудь разберись, ладно? И давай быстрей, Арей извёлся совсем.

– Ничего он в любовях не понимает, – сообщила Маша зеркалу, прикидывая на себя футболку с жуткой мордой и какими-то загадочными кровоточащими письменами. Майка была размера на три больше, а вот кроссовки, как ни странно, сидели точно по ноге. – Слышала: «разберись сама»! Это, вообще, нормально?

Зеркало, ясное дело, ничего не ответило, лишь намекнуло, что выглядит Мария Архиповна… ужасно. Вот только настроения это совсем не испортило почему-то. Нет, никакой свадьбы под Новый год госпожа Мельге не планировала, понятно, и всякими прочими глупостями заниматься не собиралась, но всё равно было приятно. А с чего, не очень понятно.

***

Странно, но после пробежки – сначала по ровному, потом в горку, с горочки, затем с ускорение, упасть, мыча: «Не могу-у больше», ну и обратным порядком – жить захотелось ещё сильнее, утро радужными красками заиграло и даже собственные кости обнаружились именно в тех местах, где им природой быть положено. Но это, конечно, случилось уже после того, как Маша заново дышать научилась. А вместе со всем этим великолепием пришло желание, со вчерашнего дня надёжно спрятавшееся, общаться и что-то делать, хорошо бы полезное.