Три правила ангела (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 23

– То есть твой божественный старичок лепит подделки? – уточнил Петров.

– Копии, – скромно опустила глаза Степашка. – А что? Так многие делают. Куда деваться-то? Это вон у Зыкиной взаправдашние брюлики, а нам что как выкручиваться? На чёсе только на стекляшки заработаешь!

– Что есть чёс? – совсем уж хмуро спросил Макс.

– Ну, это по-нашему гастроли. Между прочим, к старичку даже серьёзные бизнесмены обращаются, – оживилась певичка. – Ну чего, идиоты они, что ли, настоящие камни благоверным дарить? Лучше у Соломоныча копию заказать и пусть дорогая описается от радости. Зато при разводе ущерба никакого.

– Давай ближе к теме, Лёль, – поморщился Петров, хотя Ленка почти уже закончила ему ладони перевязывать. – Итак, ты спёрла у очень большого человека раритет.

– Да не я, – возмутилась Степашка, – и не спёрла. Просто взяли на время… Ну, попользоваться. Цацки я отнесла их Соломонычу, он мне копию сделал. Понимаешь, по фоткам старикан наотрез работать отказывается, только если они какие-то там профессиональные, а так ему, видите ли, нюансов не видно. Вот я и отнесла. Между прочим, бабок заплатила немеренно! Но всё честь по чести, копии он мне снял. И те парни, которые Маськины, настоящие-то мужику обратно отнесли. Клянусь! Вот чем хочешь поклянусь!

– А ты уверена, что отнесли, а не прикарманили?

– Ну да, да, на сто процентов уверена. Этот человек, который большой и угрожает теперь, очень любит хвастаться цацками, которые ему от бабки достались. Она у него, между прочим, настоящей графиней была, фрейлиной у этой самой… Ну как её? – красавица защёлкала пальцами. – У царицы, короче. Он поэтому сейчас председатель дворянского собрания всей России, не хухры-мухры. Хотя косит, что, типа, за простой народ, за бабок с детками там…

– В общем, украшения он тебе потом показывал?

– Ну не мне, но да, видала. Уже после, понимаешь? То есть их сначала Маськины пацаны взяли, потом Соломонычу отнесли, потом он копии снял, потом обратно положили, а потом показал. То есть я не при чём, ну вообще. А тут он мне звонит и говорит, что цацек тех нет, пропали. И вроде как я их потырила, представляешь? Говорит, что если через неделю не верну, то меня… Что он меня…

Певичка снова бурно разрыдалась.

– Так, – Макс потянулся растереть лицо, но одернул руки, неприязненно глянув на белоснежные бинты. – Вопрос первый, почему он решил, что именно ты их спёрла?

– Да потому что сама дура, – самокритично прохлюпала Степашка. – Похвастаться очень хотелось перед девками. Вот я их на концерт и нацепила. А его по телику показали и он увидал.

– Ты их не только на концерт надевала, верно?

– Ну да, много куда. Врала, что это мне дед подарил. А какой там дед? Мой и шоколадки не даст, сидит в своём Козельске да брагу лопает. Даже самогон не гонит, терпежу не хватает. А, может, и помер уж давно. Но я никому не говорила, что цацки настоящие, честное слова. Только правду! Ну да, подделка, но дорогая.

– Ты вообще честная девушка, – похвалил её Макс. – Речь идёт о парюре с жёлтыми бриллиантами?

– А?

– Ну о перстне, серьгах и чего там ещё?

– Двух заколках, – шёпотом просуфлировала Ленка.

– А ты откуда знаешь? – вскинулась певичка.

– Я догадливый, – признался скромный Петров. – Вопрос третий, кто этот очень большой и страшный человек?

– Нет, Макс, этого я сказать никак не могу и не проси, вот хоть пытай, – затрясла локонами красотка. – Тогда он меня совсем точно убьёт!

– За что? Или он подпольный олигарх и хранит инкогнито, прикидываясь сантехником?

– Нет, конечно, но всё равно не скажу. Я не могу, правда, – Степашка молитвенно сложила ладошки.

– Тогда я не понимаю, о чём ты просишь.

– Я… Я не зна-аю! – красотка опять разрыдалась, с маху уткнувшись физиономией в плечо Петрова. Он пошатнулся, но устоял, вернее, усидел, даже приобнял её. – Всё-о так ужасно! Мне даже пойти некуда.

Ну, ясно! «Тётенька, дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде!» Вернее, в данном случае, дяденька. И, главное, Ленка нисколько не сомневалась, что девица врёт, как сивый мерин, причём во всём. Даже полной дурой она только прикидывалась, Старообрядцевой это было совершенно ясно, а вот Максу, наверное, нет. Вопрос, зачем ей это? Так возжаждала петровского тела?

Наивный и ничего не понимающий, как и большинство мужиков Макс, не переставая обнимать хлюпающую компостной ямой красотку, потянулся к зазвонившему телефону, чертыхнулся под нос и показал Ленке глазами на карман, мол, достань. Старообрядцева, очень довольная женским превосходством и собственной догадливостью, не только выудила пластиковое тельце, но и кнопочку нажала, и к уху работодателя аппаратик приложила, попутно заметив, что звонит ему Махрутка, на экранчике так и было написано.

– Да, – гаркнул Макс в трубку и замолчал, дальше только слушал. А потом вскочил с дивана, едва не сшибив Степашку на пол, но, кажется, даже этого не заметил. – Пошли, – приказал Ленке. – У матери «скорая», в больницу забирают.

[1] Голландия и Нидерланды по сути одна и та же страна. Голландия – исторический регион на северо-западе Нидерландов.

[2] «Пантенол» – стимулятор регенерации тканей, относится к витаминам группы B.

Врач Ленке понравился. Он оказался молодым, но очень старался выглядеть постарше, посолиднее, правда, получалось у него плохо – ни очки не помогали, ни козлиная бородка на три волосины. Зато глаза понимающие, да и пожалеть его хотелось, слишком уж уставший, задёрганный и явно активно не любящий весь мир, но медсёстры о нём говорили с предыханием, эдак многозначительно закатывая глаза: «Хороший ли он доктор? Ну что вы, де-евушка!». В общем, сразу становилось понятно: хороший.

– Вы кем Петровой-то приходитесь? – спросил врач, на Ленку не глядевший, роящийся в поисках чего-то неведомого в груде папок, сваленных на столе. – Внучкой? Значит, этот нервный товарищ ваш папаша?

– Нет, они мне не… – Начала было Старообрядцева, но её ответы доктора, кажется, не интересовали совершенно.

– Вот ей богу, будь моя воля, я бы родственников даже на порог больницы не пускал, не то что в реанимацию. Но как же, новые порядки, заграничные! Всем всё можно! Только посторонним ничего сообщать нельзя. А я б лучше с соседкой какой-нибудь пообщался, у соседей обычно нервы крепче. Так что вы говорили?

Врач, наконец, вылез из-за папок с кружкой, щедро украшенной давным-давно засохшими потёками кофе. Через край наливал, что ли?

– Ничего, – бодро отрапортовала Ленка. – Я внучка.

– А раз внучка, так скажите своему папаше, что если он будет так нервничать, то на соседней койке с маменькой окажется, – доктор зачем-то дунул в чашку.

Папаша – надо понимать, Макс – вовсе даже не нервничал. Он просто хотел кого-нибудь убить. Желательно особо изуверским способом, но, к сожалению, уголовный кодекс не приветствовал такие методы снятия стресса. Поэтому Петров ограничился тем, что подержал вот этого, очкастого, за грудки, пообещал ему всех и всяческих благ «в случае, если…», посоветовал сочувствующей сестричке засунуть валерьянку… Ну, далеко, в общем. Зачем-то одарил обалдевшую от привалившего счастья санитарку пятью тысячами и комком купюр с иероглифами, а больше ничего и не сделал, только расхаживал по коридору из конца в конец и смотрел на всех зверем. А нет, ещё сообщил охраннику, попросившему «покинуть помещение», что выбитые зубы сломанными руками собирать очень неудобно. Охранник, раскормленный до состояния хряка парень, видимо в этом кое-что понимал, потому что с просьбами больше не приставал.

Разве это можно назвать «нервничал»?

– Так что вам надо-то, девушка? – напомнил о своём присутствии доктор. – Я уже сказал, прогнозов мы не даём, не метеобюро. Состояние Петровой стабильно тяжёлое. Стабильно – это хорошо, тяжелое – не очень. Приходите завтра, авось за ночь не помрёт. Мы постараемся не дать, да она вроде как и сама передумала. Всё? А если всё, то давайте прощаться, устал я, как сволочь, а мне ещё ночь дежурить.