Три правила ангела (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 15

– Иди, иди, трепло! – отмахнулась от него Элиза Анатольевна. – К тому же, ловить тут тебе совершенно нечего, мы уже отбываем. Вот только познакомлю Лену с Юлием Александровичем и поедем.

– Уже? – и удивился, и явно огорчился седовласый. На Ленку он не то чтобы внимания обратил, престарелый красавец её попросту не увидел. Ну вот как будто у стола никого и не стояло, пусто там было. – Я думал, хотя бы посидим, если уж встретились. Сколько мы не виделись, Динь-Динь?

Элиза – вот уж на самом деле диво! – покраснела, да так активно, что заалевшиеся скулы не смогли скрыть ни пудра, ни прочие основы под макияжи. А ещё хозяйка затрепетала ресницами – смущённо так, и улыбнулась, но уже лукаво.

– Да здесь и присесть-то некуда, Юлик, – сказала, будто пуховкой погладила. Лежала у неё в спальне на туалетном столике такая, большая, лебяжья, мягкая-мягкая – Ленка раз не удержалась, потрогала. – А поговорить спокойно нам не дадут. Ты бы лучше заехал как-нибудь, навестил старуху.

– Ну какая ты старуха, Динь-динь, – укорил седовласый ласково, накрыв ладошку Элизы, лежавшую у него на локте, своей. – Не говори глупостей.

– Ещё скажи, что время надо мной не властно, старый льстец, – звонко, ничуть не хуже всяких Степашек, рассмеялась хозяйка. – А лучше проводи нас до машины. И большое спасибо, что пришёл, чёстно говоря, не ожидала.

– Не ожидала, что помню, когда твой день рождения? Разве я могу забыть?

– В последние десять лет тебе это удавалось весьма успешно.

– Помниться, ты сама заявила, что не желаешь меня видеть. Кажется, упоминала даже помойное ведро, которое непременно окажется у меня на голове, если я рискну…

Ленка таращилась на них во все глаза. И ведь понимала, что не стоит, неприлично, да и не хотела, а всё равно откровенно пялилась, но как не смотреть, когда всё точно как в кино! Причём не в современном, а старом таком, «душевном» – мама их так называла: и красиво, и трогательно, аж слезу выжимает, и самой вот эдак тоже хочется.

Только не слишком ли часто в последнее время случается «как в кино»? Опят, выходит, прав дядюшка.

Глава 4.4

В машине Элиза притихла, разом как-то сдулась, словно шарик, из которого воздух выпустили, но не до конца. Она сидела, закрыв глаза, опершись затылком на подголовник, и вроде бы снова побледнела, хотя в этом Ленка уверена и не была, вполне возможно, виноваты уличные фонари, то и дело заливающие салон мертвенным зеленоватым светом. Старообрядцева посматривала на хозяйку исподтишка и никак не могла понять, поплохело ей или ничего, ещё держится? А, главное, что она будет делать, если Элизе Анатольевне действительно станет хуже. «Скорую» вызывать? Так сама же старушка разозлится. Максу звонить? Тогда разозлится он. И ведь кругом сама же Ленка виноватой окажется.

– Думаете, совсем из ума выжила старуха? – спросила Элиза, не открывая глаз и к Лене не поворачиваясь. – Возомнила себя молодухой, глазки начала мужикам строить?

– Ничего такого я не думаю, – пробормотала Старообрядцева, у которой на самом деле и мысль подобная не мелькала.

– Просто с Юлием у нас очень старые и очень непростые отношения, – кажется, ответы Элизе Анатольевне и не требовались. – Они были очень дружны с Алекссем, моим мужем. Ещё со студенческих времён, оба обожали горы, занимались скалолазанием, на этой почве, вернее на скалах и сошлись. Ух, как я ненавидела эти их поездки! Как там у Владимира Семёновича? «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…» – Хозяйка вздохнула, села ровнее, с силой растёрла виски. – Когда мы поженились с Алексеем, Юлий был… Не помню. То ли в Южной Америке, то ли в Африке. В общем, двигал карьеру и зарабатывал деньги в дружеских социалистических странах по поручению родной партии и правительства. Вернулся года через три, тогда мы и познакомились. На беду. Одна беда на троих. Звучит как название пошленького романчика, да?

– Элиза Анатольевна, – начала было Ленка, понятия не имея, чем и как будет продолжать.

– Вы правы, это скучно, неинтересно и сто лет как мхом поросло, – невесело хмыкнула хозяйка.

– Нет, не в этом дело! – горячо заверила Старообрядцева. – Мне очень интересно! Просто…

– Правда? – Элиза вроде как даже лицом просветлела. – Ну вы сами виноваты, Лена. Старикам только дай повспоминать дела минувшей молодости. А ехать нам ещё далеко.

– Нет, мне правда… Но вам нужно нервы поберечь. Врачиха сказала…

– Да что там нервы! – раздражённо отмахнулась старушка. – Сколько мне их беречь осталось? Я ведь думала, отгорело-отболело давным-давно, уж не по возрасту так возбуждаться-то. А увидела Юлия и всё словно вчера. Шалит сердечко-то, пакость такая.

– У вас с ним был… роман? – робко уточнила Ленка.

Ей и вправду стало жутко любопытно.

– Что ты, какой там роман! – снова махнула рукой старушка, отворачиваясь к окну. – Просто я с ним кокетничала. Ну так, чтобы себя и мужа в тонусе держать. Потом поняла, что возненавидела эти их поездки в горы вдвое сильнее. Сначала-то боялась за одного, а теперь за двоих. Дальше больше, больше – веселее. Иной раз он так смотрел, у меня земля из-под ног уходила, честное слово, Лена. И, знаете, так жутко и возбуждающе разом: вдруг кто-то заметит, вдруг Алексей увидит?

– Ну да, они же друзья…

– Дело не только в этом. Юлий с моим мужем вместе вверх пошли. По хозяйственно-административной части. Потом Алексея перевели в химпром. То есть в министерство химической промышленности, было у нас и такое. Илюша в здравоохранение подался. У него, между прочим, и сейчас фабрики какие-то, лекарства делают. Не свечной заводик, конечно, но тоже вполне прилично. Да и сам товарищ Сапунов… Ой, простите, господин Сапунов то ли депутат, то ли сенатор, то ли ещё какой-то выдвиженец. Всё как положено, один раз выдвинули, и с тех пор никак обратно задвинуть не могут. – Элиза усмехнулась. – Так о чём это я? – спросила и сама же себе ответила. – О любви, вестимо. Понимаете, Лена, в те времена нам о романе даже подумать было страшно. Узнай об этом кто, мигом бы в парткомы-месткомы настучали. А это значит разбирательство и позор на всю вселенную. И даже, возможно, партбилет отнимут и всё, и конец карьере, если вообще в истопники пинком под зад не вышибут. За «аморалку», то есть за аморальное поведение, имелась такая статья. Родной партии вместе с не менее родным правительством было очень любопытно, кто с кем спит, как часто и в каких позах.

– Так это и сейчас всем интересно.

– Это всегда всем интересно, только нынче за шалости должности не лишают, даже если ты иностранный президент и заигрался на саксофоне с секретаршей. – Про саксофон Ленка не поняла. Но переспрашивать не стала. – А лишение должности – это значит никаких спецраспределителей вместе с финским сервелатом, чешскими люстрами и французскими духами. Никаких квартир улучшенной планировки и путёвок в Болгарию, а то и куда-нибудь в капстраны[3]. Короче говоря, лишение всех благ и полное отлучение от рая. Алексей бы мне этого не простил. Да я и сама себе этого не простила. Тогда казалось, что любовь того не стоит.

– А сейчас?

– А сейчас не кажется, сейчас я в этом уверена. К тому же, такой повод пострадать, взбодрить нервы. Всё жить веселее.

– И вы никогда?..

– Вас, как партию с правительством, интересует наша половая жизнь? – снова усмехнулась Элиза. – Не смущайтесь, Лена, любопытство вполне естественное, да я и сама собиралась добавить перчику. Случалось у нас с Юликом, грешна, но не каюсь. Ни тогда, ни тем более теперь. Хотя и не часто это было. Но дивную неделю в Сухуми я буду на смертном одре вспоминать. Честно-честно, вот вознесусь, встретит меня у врат апостол Пётр, я ему так и скажу: «Уважаемый апостол, или отправляй меня назад в Сухуми или я пошла в ад чертям нервы мотать, потому как рай у вас неправильный».

Элиза замолчала, глядя в окно.

– А что было в Сухуми? – открыть рот Ленка решилась только минуты через две.

– Много солнца, любви и вина, – не сразу ответила хозяйка. – Преимущественно вина. Тогда мы почти решились послать всё к чёртовой матери. Но… Но я обнаружила, что беременна Максом и к этому Юлий ни руку, ни другие части тела приложить никак не мог. В общем-то, на этом всё и закончилось. Мужу изменять мне совесть позволяла, а вот сыну нет. Я ведь настоящая стопроцентная еврейская мамаша из анекдотов. Для меня ребёнок даже не свет в окошке, а единственный смысл существования. И никакая любовь, никакие мужики никогда не могли бы заставить меня сделать что-то, способное хоть на ноготок ему навредить. Вот такая история любви. Романтично?