Авантюрист на поводке (СИ) - Тулинова Лена - Страница 15

«Ну-ну, – подумала Макс, подавляя раздражение, – кажется, негодник выводит Гаспара на откровенность. Хочет его слегка подразнить или собирается выудить что-то полезное?»

На самом деле она сомневалась, что в Гаспаре содержатся какие-нибудь полезные сведения, но чем черт не шутит? К тому же наблюдать за словесной пикировкой двух мужчин, которых терпеть не можешь – это же просто праздник!

– А почему это вы так уверены в том, что мадемуазель нужны вокруг одни только сильные люди? Надо же на ком-то отдохнуть, над кем-то всласть поиз… покомандовать! Может, мадемуазель получает удовольствие, когда перед нею, гм, пресмыкаются? – заспорил Гаспар.

Он, конечно, очень старался придать своей речи снисходительные и даже насмешливые интонации, но не вышло! В голосе мсье Соврю слышались похоть и, пожалуй, именно желание попресмыкаться.

– Потому что пресмыкающиеся женщинам противны, – сказал Жерар.

Вот он как раз это очень даже насмешливо сказал – правда, насмешка была слишком тонкой для толстяка Гаспара. Но мсье Соврю решил зайти с козырей.

– Давайте спросим у мадемуазель, в конце концов, последнее слово всегда за женщиной, – неожиданно сказал он.

– Мадемуазель д`Обер, вы любите, когда перед вами пресмыкаются? Или мужчина должен быть сильнее женщины? – игриво спросил Жерар.

– Мсье Соврю лучше смотреть вперёд на дорогу, а не на меня в зеркало, – рыкнула Макс, – а мсье Мильфею лучше вообще заткнуться, пока его не вернули назад, откуда он вчера вышел. Полоть мои артишоки, господа, помолчите! Давайте посерьёзнее!

– Мадемуазель любит серьезных мужчин, – хмыкнул Жерар.

Он и не думал угомониться!

– Мадемуазель любит послушных, – начал Гаспар.

– Мадемуазель любит молчаливых мужчин! – взревела Макс.

И, когда Гаспар затормозил у обширного крыльца Соврю-мэнор, выскочила из авто пулей, лишь бы не задерживаться в этом порочном обществе. Впрочем, общество всё равно последовало за нею.

Едва дворецкий открыл дверь, как навстречу Макс ринулось несколько человек. Двери как будто бы только и сдерживали эту волну! Детективу удалось увернуться от объятий Жильбера и от рук Рузанны, простертых в безмолвной мольбе. Сегодня народу в доме Орабель было поменьше, чем в прошлый раз, и у Макс чесались руки насчет блокнота, который лежал в кармане жакета – достать и проверить присутствующих.

Впрочем, когда суета с приветствиями улеглась и все повалили в гостиную, а там расселись на свои места, Максис вычислила, кого нет. Не было близнецов Константэна и Констанс. Отсутствовала старшая племянница Орабель Мадлен, приемная мать той самой бунтарки Мари-Жанны. Куда-то запропастился молодой человек по имени Лоран Бальзе – муж Армины, дочери Жильбера. Ха! Да у неё, у Макс, превосходная память. Она даже вспомнила стрелочку, проведённую от Лорана к Мадлен – хотя увы, что детектив хотела запомнить, рисуя эту стрелку для памяти, было уже подзабыто. Но стрелочка была. И то, что эти двое куда-то ушли, поврозь или вместе, вызывало подозрения.

Макс пока не спешила никого списывать со счетов. Слишком рано! Окинув строгим взглядом собравшихся и для солидности прокашлявшись, она спросила у дворецкого:

– Мэтр Брюно, новой фотографии сегодня не было?

Из груди Брюно вырвался горестный вздох. А затем, как по команде, вздохнуло и остальное семейство, включая маленького Люсьена.

– Что такое? – удивилась Макс.

Фото было. Да какое! Мадам Орабель Соврю изволила сфотографироваться в ритуальном салоне на фоне гробов, венков и бумажных цветов, гирлянд из хвойных ветвей и драпировок из белого и чёрного шёлка. Черно-белое фото поражало чёткостью и обилием деталей. На их фоне старушка в кресле, с котом на коленях, казалась чересчур живой и весёлой.

– Хорошо хоть, не в гробу, – заметил Жерар, дыша в ухо и шею Макс.

– Не заглядывайте так через плечо, это неприлично, – прошептала та.

– Да? Ну что поделать. Поглядите на кота, – тоже шёпотом ответил ловкач.

Кот удался. У фотографа была на редкость хорошая камера. Выпуклые глаза, скорее всего желтые или светло-зеленые, выражали тревогу. Уши кот слегка прижал, и бабуля Орабель даже придерживала кота на коленях обеими руками, тогда как на всех прошлых фото он спокойно лежал сам, а ладони старушки лежали на колёсах инвалидного кресла.

– Что за салон? – спросила Макс, переворачивая карточку, чтобы найти там штамп фотографа.

Надо же, совсем забыла ведь, что фото могут делать ещё и в других мастерских, к примеру, салонах красоты или вот… в ритуальных конторах. На штампе значилось «Ритуальный салон ля Роз Нуар». И Макс медленно осознавала, что пытаться ловить бабулю по всем частным фотомастерам, по ритуальным конторам и ателье попросту невозможно. Она же и на второй круг может пойти!

Ладно, сейчас она пришла в этот дом вовсе не за порцией отчаяния.

– Попробуем зайти с другого конца, – сказала детектив. – Мсье Гаспар сказал мне, что молодой человек Люсьен кое-что слышал… Мадам Моник, я могу побеседовать с Люсьеном? Можно в вашем присутствии, если вы вдруг изволите за него беспокоиться.

Но Моник, кажется, не было дела до сына: она смотрела на Гаспара, вжавшегося в кресло. Словно только что осознала, что вот он, коварный изменщик, где-то шатавшийся всю ночь и явившийся с утра как ни в чем не бывало.

– Мадам Моник, – сказала Макс, понимая, что бесполезно: её не слышат. – Мсье Гаспар? Мсье Жильбер? Мадам Гойи? Вы же разрешите мне поговорить с Люсьеном?

– Конечно, моя дорогая, конечно, – сказал Жильбер. – Я могу поприсутствовать, если желаете.

– Будет достаточно присутствия Брюно или Жюли, если мадам Моник занята, – увильнула Макс, – просто кто-то, в чьём присутствии ребёнок чувствует себя спокойно. Затем мне бы хотелось поговорить кое с кем ещё, так что не расходитесь, будьте добры.

Она нарочно не посмотрела ни на Мари-Жанну, ни на Армину – которых навещала Орабель перед тем, как исчезнуть. А могла бы! Ведь позавчера спрашивала, кто с нею последний разговаривал и кто последний видел! И девушки не изволили сообщить о вечерних поцелуях своей бабули.

Люсьен в итоге вовсе ни о чем не беспокоился и деловито рассказал примерно то же самое, что поведал отцу. Ракушка Памяти исправно записывала каждое слово.

– Бабушка обычно не плакала. Она всегда была добрая и весёлая, – спокойно восседая на стуле в бильярдной, сообщил ребёнок. – Мадемуазель скоро найдет бабушку? Мы обычно играли с ней по воскресеньям в лото или рисовали.

– Скучаешь по ней?

Люсьен кивнул.

– Мне всегда казалось, что рисовать скучно, а уж лото… Но сейчас думаю, что лучше бы мы играли, чем это, – мальчик выставил подбородок в сторону закрытой двери, показывая, что происходящее в доме ему не нравится.

Разумный ребёнок – находка для детектива. Макс уточнила:

– Ты слышал, как она плакала тем вечером… И только?

– Ещё она говорила обо мне, – сказал Люсьен. – Я, правда, не очень понял, почему она так сказала.

– А что она сказала? – полюбопытствовала Макс.

– «Мой бедный мальчик», – сказал Люсьен.

– Ты уверен, что это было про тебя? – спросила Макс.

– У бабушки только один мальчик: я. Остальные уже взрослые, – пожал плечами Люсьен. – И по большей части они девочки. Я молюсь богу каждый день, мадемуазель! И знаете, что я прошу?

– И что же? – спросила Макс, приподняв брови.

Маленький Люсьен с его недетской серьёзностью забавлял её.

– Чтобы мама родила мне брата, мадемуазель! У меня есть только старшие кузины, и они противные.

– Неужели? – удивилась Макс.

– Они задаваки, – сказал Люсьен. – Раньше у меня ещё был кузен Флобер. Он тоже был старше, но никогда не был задавакой! Знаете, когда дядя Жиль выгнал Флобера, мне было восемь. Я ужасно плакал, а потом тётя Кати сказала, что Флобер умер от гриппа. Он тогда учился в университете! Знаете, мадемуазель, я теперь думаю, что не буду учиться в университете! Пойду работать сразу после школы.