Несовместимые (СИ) - Кострова Валентина - Страница 28

— А меня, как использованный материал, можно потом отшвырнуть в сторону. А что Марьяна, Марьяна переживет и справится. Ты, наверное, даже не думаешь, к кому меня подталкиваешь. Не допускаешь мысли, что меня могут убить, выдав все за несчастный случай? — не могу сдерживать горечь.

Она сочится из меня с каждым вздохом. Папа упрямо выдвигает вперед подбородок, недовольно поджимает губы. Сочувствия и сожаления я не вижу.

— За что ты меня так ненавидишь, папа? Что я тебе сделала? Я же не виновата, что вы с мамой разлюбили друг друга. Не виновата в том, что родилась девочкой, а не мальчиком. Я ни в чем не виновата, но теперь понимаю, почему никогда от вас не чувствовала настоящей родительской любви. Наверное, именно поэтому я постоянно уезжаю отсюда, убегаю от вас, чтобы не чувствовать себя лишней, — зажмуриваю глаза, стараюсь сдержать слезы.

Дети в успешных и богатых семьях не всегда рождаются желанными. Не всегда родителям есть до них дело. Многое становится понятным, оглядываясь назад: и бесконечное одиночество, и чужие люди вокруг меня, мое желание быть возле Дианы, потому что пока ее мама была жива, там всегда было ощущение дома и семьи.

Мое рвение в учебе никогда не замечали. А я старалась доказать, что я лучшая, что я чего-то стою... Все зря. Отец, зная о том, что из себя представляют Герман, Олег и Тимур, думает в первую очередь о своем внебрачном сыне, а не обо мне. Хочет обмануть этих шакалов. Наивный, они же порвут на куски не только меня, но и его, узнав о такой подставе.

— Знаешь, папа, — наскребаю в себе мужество говорить ровным тоном, как бы сильно не пекло внутри от правды. — Я завтра в обед вылетаю в США. Предлагаю тебе утром переписать акции на кого-то другого. Иначе я подам в суд и буду оспаривать каждую твою точку. Мне все равно, что станет с твоей обожаемой компанией, никогда на нее не претендовала. К слову, у Ясина есть сестра, может, ты своего Максика подгонишь ему в качестве родственника? — папа бледнеет, губы трясутся.

Я хмыкаю, встаю из-за стола.

— Маме ничего говорить не буду, разбирайтесь между собой сами. Пока, пап, — привычку сразу не искоренить, поэтому я нагибаюсь и целую отца в щеку, потрепав его по плечу.

Я сильная, я справлюсь. Переживу это предательство. Сомневаюсь, что для мамы будет открытием наличие у отца второй семьи. Не исключаю такого варианта, что и у нее есть кто-то на стороне. Каждый живет в свое удовольствие, думает о себе. Это, наверное, правильно. Нужно любить себя и только себя.

Встречу ли я человека, которому буду нужна именно я? Без наследства, без папиной фамилии, без акций? Не знаю. Я сейчас в таком состоянии, когда мне хочется начать все с чистого листа. Сменить не только страну, сменить окружение, сменить род деятельности, сменить свое мышление. Хочется перезагрузиться и стать другой. Надеюсь, у меня получится.

Выйдя из ванной, я замираю перед кроватью и смотрю на мигающий свой мобильник. Разговаривать с кем-то у меня нет ни настроения, ни желания.

Сорвавшись в пропасть, ты летишь вниз, прокручиваешь в своей голове самые яркие моменты жизни. Вот я и пыталась вспомнить самые счастливые минуты, когда родители меня любили. Если делать клип, от силы наберется две минуты, не больше.

Беру телефон, звонит мама. С ней разговаривать не хочу. Просто не хочу. Вообще, после сегодняшнего разговора с отцом, раскрытие секретов и положение вещей, мне проще думать, что я внезапно стала сиротой. Больно, обидно, но это сейчас так. Это сейчас меня раздирает чувство ненужности, как адская боль, которую невозможно унять.

Смотрю на себя в зеркале. Глаза красные, заплаканные. Перед собой можно не строить из себя супер-сильную, перед собой можно быть чрезмерно откровенной. И сейчас мне очень хочется хоть на секундочку почувствовать себя любимой. Хочется просто, чтобы был рядом сейчас человек и обнял меня, прижал к груди. Без причины, без преследования своих целей.

Вновь телефон оживает. Вновь мама. Какая она сегодня настырная. Никогда так часто за короткий промежуток времени не названивала мне. На секунду меня пронизывает тревога. Замираю, смотрю перед собой. Вдруг что-то случилось. С ней. С папой. Да, не любят они меня, но я все еще их дочь. Нелюбимая, нежеланная дочь.

— Да, мама, — устало прикрываю глаза, готовясь услышать какую-нибудь мораль. Она может, дай только повод.

— Ты где?

— Я дома. Завтра улетаю.

— Никуда ты не летишь.

— Тебя забыла спросить, — огрызаюсь.

Наверное, впервые позволяю себе такой грубый тон. Именно сейчас мне совсем не хочется строить из себя любящую дочь.

— Мам, я устала, завтра еще нужно будет собраться. Что ты хотела? — присаживаюсь на кровать, слушаю тяжелое дыхание мамы.

— Отец попал в аварию. Сейчас его оперируют. Если ты дочь, то примчишься в больницу прямо сейчас, — в голосе мамы металлические нотки, она не сомневается, что я сейчас сорвусь и примчусь по указанному адресу.

А я равнодушно рассматриваю свои ногти, пытаясь найти в себе отклик. Его нет. Все, что было во мне по отношению к папе, осталось в ресторане. Навсегда.

— А какая польза будет от моего присутствия? — звучит цинично, неуместно, голос от всхлипов не дрожит. Я вообще чувствую себя пустой.

— Марьяна! — визжит в трубку мама.

Морщась, я отстраняю мобильник. Почему мне и ее не жалко? Она ведь мама.

— Хорошо, я тебя услышала. Скоро буду, — отключаюсь.

Заставляю себя одеться, причесаться. Беру ключи от машины, но перед выходом передумываю садиться за руль. Я слишком напряжена и заторможена, сама могу попасть в аварию и окажусь с папой в одной палате. Вызываю такси.

В больнице мне выдают пропуск, как только называю свою фамилию, подсказывают, на какой этаж подняться. В коридорах тихо, пусто. Вижу маму, возле нее сидит какой-то молодой мужчина. Обнимает ее за плечи, а она не стесняется плакать на его груди.

Усмехаюсь, засовываю руки в карманы джинсовки, не спеша подхожу к парочке. Мужчина первый меня замечает. Для мамы молодой. Лет этак тридцать пять — сорок, очень ухоженный, одет с иголочки. Настороженно меня рассматривает, я без смущения рассматриваю его. Сегодня для меня прям день знакомства с любовниками родителей.

Мама поднимает голову, поправляет прическу, смотрит на меня сквозь мокрые ресницы. Она у меня красивая. Поддерживает себя в форме. Если папа умрет, есть все шансы, что одна не останется.

— Его оперируют. Врачи ничего не говорят, — красиво промокает под глазами лишнюю влагу.

Я отворачиваюсь от нее, подхожу к окну. Время тянется слишком медленно. Когда слышу чьи-то шаги в коридоре оглядываюсь через плечо. Удивление приходится проглотить и просто смотреть на приближающегося человека. Он проходит мимо мамы, останавливается возле меня и молча протягивает большой белый стакан. Принюхиваюсь, пахнет капучино.

Почему он здесь? Что ему надо? Откуда он узнал?

— Как ты? — человеческий вопрос от этого человека вызывает недоумение и растерянность.

Я, взяв из его рук стакан, делаю глоток и не спешу с ответом.

— Твое дело? — тихо, чтобы только он слышал, спрашиваю.

Усмехается, прислоняется к подоконнику бедром, скрещивает руки на груди. На нем черная рубашка, темные джинсы. Уставшие глаза. Ощущение, что его порядком достал этот бренный мир и его проблемы.

— Нет. Это случайность. Точнее, вина полностью на твоем отце. Он сел за руль выпившим, не справился с управлением и влетел в столб.

— Откуда ты знаешь?

— Я, Марьяна, многое знаю.

— Вот прям многое? — иронично улыбаюсь, ловлю пристальный взгляд мамы.

Она пытается понять, что меня связывает с этим человеком. Мне бы самой хотелось знать, из-за чего он пришел. Он молчит. Как и прежде, если ему вопрос не интересен, не отвечает. Я и не настаиваю. Отворачиваюсь от него, смотрю в темноту.