Несовместимые (СИ) - Кострова Валентина - Страница 24

— Без понятия. Завещание я менять не буду.

— Почему, папа? Я не хочу даже косвенно быть причастной к твоему бизнесу.

— Поэтому я всю жизнь мечтал о сыне, которому передал бы то, над чем всю жизнь работаю. Увы, такой радости нет, есть лишь эгоистичная дочь, думающая только о себе и своем комфорте. Ты моя единственная наследница, каждый пункт останется без изменений.

— Я через суд могу оспорить все условия этого завещания.

— Дерзай. После моей смерти хоть потоп, — папа все же оттесняет меня в сторону и проходит мимо.

Я непонимающе смотрю ему в спину. Что происходит? Почему он так со мной разговаривает? Да, я всегда знала, что он мечтал о сыне, а не о дочери. Между нами никогда не было чрезмерной нежности, но это не дает ему право со мной так обходиться. Именно из-за него я поступила на юридический. Из-за него я уехала в Америку, потом вернулась, скрыв причину возвращения. И из-за него я пошла в Комитет. Мне хотелось, чтобы он меня заметил, но чтобы я ни делала, как бы ни поступала — все это не имеет для него никакой ценности. Я девочка, а не желанный мальчик.

— Тебе угрожают? — тихо спрашиваю, но в тишине дома мой вопрос звучит слишком громко.

Папа оборачивается, долго на меня смотрит не мигающим взглядом.

— Не забивай свою красивую голову такими пустяками.

— Тогда объясни мне. Не понимаю твои условия завещания, твое нежелание со мной разговаривать по этому поводу. Чувствую, как вокруг меня водят какие-то хороводы довольно серьезные мужчины. И не глазки им мои нужны. Папа, неужели тебе настолько на меня наплевать?! — срываюсь на крик, лицо папы застывает. Он смотрит на меня отчужденно.

Я гляжу на него с надеждой, что вот сейчас он меня услышит, почувствует мой безмолвный страх, мое отчаянье, которое не первый день накрывает с головой и не дает ясно мыслить. Я хочу, чтобы он сейчас спустился ко мне, перестал смотреть равнодушным взглядом, обнял меня и прижал к себе, пообещав разогнать всех ужасных драконов. Как же я мечтаю хоть раз почувствовать настоящую отцовскую заботу!

— Спокойно ночи, Марьяна.

Это все, чего я, оказывается, достойна. Не спускается, не обнимает, ничего не обещает. Стараюсь не показывать ему, насколько сильно задета его поведением, выдавливаю подобие улыбки и киваю.

— Спокойно ночи, папа, — в очередной раз напоминаю себе, почему я живу в США, а не в России.

Он отворачивается и скрывается с моих глаз, я оседаю на ступеньки, закрываю ладонями лицо.

Никогда не была любимым ребенком. Я - разочарование папы, неоправданные надежды мамы. С виду сильная, дерзкая - но иногда зашуганная девочка напоминает о себе, превращает меня в ту, которая постоянно ждет ласкового слова от любящих родителей.

В кафе прохладно. После улицы, где невозможно дышать от духоты и жары, кондиционеры приятно охлаждают кожу. Передо мной стоит чашка кофе с молоком и кусочек пирожного. Напротив сидит Суриков. В отличие от меня, он пьет охлажденную воду.

— Выглядишь ты не очень, — подает голос бывший коллега.

Раздраженно кошусь на мужчину, поджимаю губы. Знаю без него, что видок у меня потрепанный. Три дня я безвылазно сидела у себя дома, пыталась понять, что происходит у отца в жизни. Искала в интернете какие-то зацепки, но ничего толкового не нашлось. Самое важное знает папа, но он отказывается со мной на эту тему разговаривать. И что меня очень беспокоит, «женихи» тоже исчезли с горизонта. Ощущение надвигающейся бури - где-то гремит, громыхает, но солнце еще сияет над головой.

— Влад, что ты хочешь от меня взамен на нужную мне информацию? — стараюсь дружелюбно улыбнуться.

От неизвестности, от отсутствия понимания, чего от тебя хотят — я схожу с ума. Я не могу вылететь из страны, потому что опасаюсь за папу. Этот шаг может спровоцировать охотников на акции к кардинальным мерам.

Влад откидывается на стуле, не скрывает свой похотливый взгляд. Мне становится неприятно, словно он уже меня лапает, стаскивает одежду. Сжимаю зубы, смотрю прямо в глаза.

— Ты же знаешь, что я всегда относился к тебе с симпатией. С годами ничего не изменилось. Можно сказать, что из-за тебя я по-прежнему не женат, — протягивает руку через стол, накрывает мою ладонь. Сдерживаю себя, чтобы не отдернуть руку.

Боже, на что я подписываюсь? Почему вся эта хрень происходит именно со мной?

— Как это мило, — выдавливаю из себя реакцию на признание.

Демонстративно беру ложку, скинув лапу Сурикова, отламываю кусочек пирожного и отправляю в рот. Вкуса не чувствую, но терпеть поползновения Влада не хочу.

— Может, мне на тебе жениться? — задумчиво сам себе задает вопрос Суриков, моя рука зависает в воздухе. Я пристально смотрю в лицо мужчины и пытаюсь понять, знает ли он условия завещания или просто хочет на мне жениться по большой любви.

Опускаю глаза. Как много желающих на мою бедную руку вокруг, оказывается. Если выбирать из тех, кого я уже знаю, я бы… никого не выбрала.

Олег Волхов — приятный, харизматичный, но не факт, что за закрытыми дверьми он такой же душка. Есть вероятность того, что его истинная натура совсем не так привлекательна, как показывают в сетях и по телевидению.

Герман Соболь — своим взглядом морозит все вокруг, не лукавит, говорит конкретно, чего хочет. Не строит из себя обаяшку, не пытается понравится всем вокруг.

Влад Суриков — оборотень в погонах. Я ни на минуту не верю его ласковому взгляду. Он собственноручно придушит, если ему это выгодно. И кажется, поиметь меня ему очень хочется. Отыграться со мной за прошлые неудачи.

— Боюсь, что у тебя финансов не хватит удовлетворить мои запросы.

— Твои запросы можно с легкостью урезать, — берет стакан и делает глоток, не спуская с меня цепкого взгляда. — Ты же не хочешь, чтобы с любимым папой что-то случилось.

Второй раз я цепенею. В голове звучат угрозы Германа в отношении папы, теперь этот откровенно предупреждает, осталось только Волхова послушать.

— Я не помешаю? — как гром среди ясного неба раздается холодный голос того, чей голос только что слышала в голове. Испуганно вскидываю глаза вверх.

Герман не ждет приглашения, берет соседний стул, садится за наш столик. Его серые глаза устремляются на Влада, тот заметно начинает нервничать. Выпрямляется, вскидывает подбородок и смотрит исподлобья.

— Вас, Герман Александрович, не ждали и не приглашали, — дерзко замечает Суриков, я бы на его месте сидела и молчала, что, в принципе, и делаю.

Опять в рот запихиваю кусочек пирожного, с опаской смотрю на двух мужчин.

— Все сказал? — изгибает темную бровь, повелительно смотрит на Влада. — Теперь вставай и шуруй в отделение, пока с тебя не содрали шкуру за отсутствие на рабочем месте.

— Я по рабочему вопросу здесь нахожусь.

— Предупреждать не буду. Если через минуту ты не исчезнешь с моих глаз, завтра будешь писать заявление на увольнение, — резко подается вперед, опасно сверкает глазами. — И, поверь, сделаю все возможное, чтобы тебя нигде не взяли. Даже охранником в магазине.

Воздух за нашим столиком становится взрывоопасным. На нас косится персонал, но никто не подходит. Я украдкой оглядываюсь. Люди Соболя раскинуты по всему залу, их невозможно не заметить среди посетителей. Не стараются даже скрываться. Серая мышь мимо них не замеченной не проскочит.

— До звонка, — это Влад говорит мне, громко отодвигая стул. Морщусь от неприятного звука, киваю.

Мне хочется уйти следом, но у меня нет такой роскоши. Чтобы уйти, придется попросить Германа отодвинуть стул, он заблокировал мне выход. Смотрит на меня раздраженно, даже зло. Глаза ни на чем не останавливаются, он рассматривает мое лицо так пристально, что от его внимания у меня начинает ломить в висках.

— Ты дура или как? — его вопрос как пощечина, обжигает и обижает.

Я сжимаю руку в кулак, разглядываю ручку на чашке. Герман вздыхает, выхватывает из моей руки ложку, отламывает себе кусочек пирожного.